Я попал под военный трибунал после того, как нас преследовали превосходящие силы немцев, и пришлось драпать через реку, бросив на том берегу несколько артиллерийских орудий. Я успел снять с них панорамы и отдал командиру дивизии, но он меня обругал последними словами и приказал убираться с глаз долой. Всю ночь я почти не сомкнул глаз, потому что беспокойство не оставляло меня. По враждебной реакции комдива я понял, что заступаться за меня в случае чего он не будет. И предчувствие меня не обмануло. На следующее утро я был арестован. Теперь я сидел в грязном и холодном подвале, рядом с парашей, и всё это говорило о том, что на этот раз беда ко мне пришла не шуточная.
На допросе особисты выдвинули против меня сразу несколько обвинений: оставил орудия врагу, самовольно покинул поле боя, форсировал реку без приказа командования, да еще и с подчиненными. Всё это по совокупности тянуло как минимум на десятку строгого режима, а как максимум можно было и расстрел схлопотать. Во время допроса меня не били, если не считать нескольких крепких подзатыльников. Мне, как единственному офицеру, находившемуся в тот момент на поле боя, вменялось то, что имея оружие и боеприпасы, мы уклонились от боя с гитлеровцами. О том, что у нас не было никаких шансов против передового отряда фрицев, следователь и слышать не желал.
Действительно, у нас был пулемет, какое-то количество гранат и стрелковое оружие. На тот момент нас оставалось в живых два десятка человек, а немцы преследовали нас на броневике и нескольких мотоциклах. «Вас было больше, и вы не могли их уничтожить?» - брызгал мне слюной в лицо особист. И совершенно не хотел вникать в то, что у фрицев было три пулемета, из них один крупнокалиберный. С таким арсеналом они нам и головы бы поднять не дали. Этот идиотский и бессмысленный разговор продолжался несколько часов, и когда я снова попал в камеру, настроение у меня было прескверное.
Я уже сам почти начал верить, что я отвратительный мерзавец и слабак. Меня обвиняли в трусости, а я никак не мог доказать, что приказав пехотинцам перебраться через реку, я стремился спасти людей от верной гибели, и это удалось. Нам не суждено было пасть смертью храбрых на берегу той румынский речушки, не суждено было стать героями посмертно. Я не позволил этому случиться, и теперь сидел в грязной камере особого отдела НКВД и ждал решения своей участи.
Лейтенант и впоследствии штрафник Василий Малый.