Сожгу я вашу деревню, к чертовой матери

Светлана ГАФУРОВА

Рассказ

Наталья стояла в самом начале деревенской улицы и, подперев руки в боки, орала:

— Сожгу я вашу деревню, к чертовой матери! Подпалю и сожгу!

Фая, ее соседка по даче, выскочила за покосившуюся калитку, услышав крики и не понимая в чем дело, что случилось...

Подойти к разъяренной женщине Фая не решилась и ретировалась восвояси на свой участок, за полуразвалившийся деревянный забор. А вечером пошла к Пасечнику, другому своему соседу, жившему в противоположном конце деревенской улицы и державшему пчел. Отсюда и прозвище — Пасечник. Он всегда знал все про всех жителей небольшой умирающей деревни Надеждинское, что теплилась еще в ста километрах от Уфы. Знал и про все события, происходящие здесь, даже про самые ничтожные.

Какова же экспозиция пейзажа этого, совершенно очаровательного, затерянного во времени и пространстве местечка? Фая шла к дому Пасечника по грунтовой дороге вдоль глубокого оврага, разделяющего деревню пополам. По дну оврага, склоны которого были покрыты цветущим июньским лугом и спелой уже дикой ягодой, тек ручеек, летом едва живой, а порой и пересыхающий вовсе. Вдоль него по берегам возвышались высокие, могучие и стройные серебристо-зеленые осокори. На пригорках танцевали тонкие березки-малолетки в нарядных платьицах. Вдали чернела могучая липа, готовая уже зацвести, окруженная жужжащим облаком пчел. А вдоль дороги, с левой стороны, торчали острыми пиками темные елки, посаженные недавно, лет десять назад.

С правой стороны дороги, почти впритык к ней, стояли вперемешку старые покосившиеся дома местных жителей и новые, но тоже скромные, дачи горожан. Некоторые из них переселились сюда на постоянное место жительства. Дом Пасечника, низкий и разваливающийся пополам, стоял под крышей, крытой лубом, то есть корой деревьев. Это придавало ему какой-то древний, сказочный, средневековый вид.

Фая подошла к калитке. Из конуры выскочил огромный пес — настоящая кавказская овчарка по кличке Иван. Пес яростно залаял. Когда-то эта собака была ласковым, игривым и любвеобильным щенком, но долгая жизнь на цепи превратила ее в яростного злобного монстра. Из дома вышла женщина, жена Пасечника, ее звали тоже Наташей, и загнала пса в конуру. Фая зашла в летнюю кухню, низкое дощатое строение с печью, и поздоровалась с Анатолием, которого звала в разговорах с родными и близкими Пасечником. Это был крепкий коренастый мужчина лет пятидесяти пяти, в одежде, потерявшей цвет от старости и стирки. Лицо его — круглое и гладкое, невыразительное, лишенное особых примет, казалось растекшимся блином. Год назад его разбил микроинсульт, и лицо расправилось, разгладилось. Удар не повредил ничего, кроме лица, только омолодив его и исправив к лучшему, сделав из морщинистого блина гладкий.

— Как здоровье, как дела, что нового? — спросила Фая Пасечника, поздоровавшись.

— Да вот Наташку, твою соседку, кто-то обокрал. Она уехала на выходные домой в Уфу, а все свое золото оставила здесь, сложила на холодильник. Его и сп.ли.

Как и все деревенские, Пасечник не матерился. Он просто разговаривал так, выражаясь исключительно с помощью абсцентной лексики что с людьми, что со своей скотиной, ласково называя своих коз проститутками, а коров еще хлеще. Он все время о чем-то беспокоился: то о погоде, то о подскочивших ценах на комбикорм, то о странном вирусе, напавшем на его пчел и учинившем массовый замор насекомых, то о мусоре, который начал сваливать глава местной администрации рядом с Надеждинским, подальше от глаз проверяющих, то о пожарах, угрожающих деревянным строениям. Он жил все время как будто в окружении врагов. И каждый разговор с ним вселял в душу Фаи непонятную тоску и раздражение на жизнь. Иногда она покупала у него молоко и деревенские свежие яйца. Но перестала, после того как он задрал цены и заявил, что лучше выльет молоко на землю, а яйца переколет, чем продаст дешевле. Но Пасечника можно было понять: он знал, что булки растут не на деревьях, а добываются тяжким деревенским трудом, от которого ломит поясницу и болят колени. Он был местным. Родился и вырос в Надеждинском. Помнил времена, когда здесь были школа, магазин, ферма, огромный яблоневый сад и клубничные плантации, на которых ему приходилось вкалывать еще школьником. Так было в процветающей деревне при ненавистной сейчас многим советской власти.

Сегодня же Пасечник остался, пожалуй, единственным зажиточным мужиком в Надеждинском. Держал пчел, несколько коров, стадо коз и овец. Имел старенький, списанный трактор и полуразбитую «Ниву» вишневого цвета. Впрочем, нет! Был еще Ванька-рыжий, чье роскошное имение раскинулось напротив дома Пасечника, по ту сторону оврага. Но об Иване речь пойдет позже. Это вообще личность уникальная и очень оригинальная.

Сейчас же Пасечник поделился своей версией о случившемся:

— Не иначе сынки Наташкины и свистнули золото. Кому ж еще? Один только с зоны откинулся. Второй — наркоман! А дочь тоже в тюрьме сидит.

Фая не знала этих подробностей. Она особо не сближалась с соседкой, потому что та казалась ей слишком богатой и оттого несколько надменной и гордой.

Приезжала Наталья на дачу на «Волге» с видным статным усатым мужчиной за рулем. И они пахали с утра до ночи, как рабы на галере, на участке. А за оградой своего сада они вскопали еще сотки четыре земли, посадили туда картошку и каждое утро собирали с ее зеленых листочков прожорливых колорадских жуков. По вечерам в соседском доме собиралась шумная толпа, которая приезжала из города и весело пила и гуляла. Фае, бывшей учительнице, а теперь — одинокой пенсионерке, едва существующей на свою жалкую крошечную пенсию, такая жизнь казалась роскошной.

Но... не долго музыка играла! Не долго плавал пароход!

Через два лета «Волга» и молодцеватый мужчина, любовник Натальи и по совместительству инструктор по парашютному спорту, исчезли, будто их корова языком слизала. Не выдержал, видимо, мужик Натальиных галер. Картошку она сажать перестала. Но еще упорно и трудолюбиво обихаживала свой сад. Теперь уже в одиночку.

Ее сад был удивительно красив и ухожен. Наталья высадила на своем участке десяток елей и огромное количество многолетних цветов — пионов, астр, гиацинтов, лилейников, клематисов, ромашек и много других ярких и красивых растений, названий которых Фая даже не знала. Она просто подходила иногда к их общей ограде из сетки-рабицы, когда Натальи не было в саду, и любовалась прекрасными цветами, на разведение которых у нее самой денег не было. В ее саду росли лишь неприхотливые ландыши, нарциссы и пионы, оставшиеся от прежних хозяев дачи. И конечно же, ее участок и ее дом были гораздо скромнее Наташиного райского сада и дома из красного кирпича. Судя по всему, Наталья была очень богатой и зажиточной женщиной. Пасечник рассказывал, что у нее в Черни-ковке есть собственный бар. И она выращивает в саду зеленый лук, петрушку, укроп, помидоры, огурцы и клубнику и продает втридорога там, в баре.

Но когда Наташин кавалер исчез, ей пришлось приезжать в сад на автобусе и идти от большого села, где была конечная остановка, до Надеждинского пешком три километра с большим рюкзаком на спине, нагруженным провиантом и водой. Питьевой воды на даче не было. А воду для полива дачники брали из колодца в овраге и из заросшего зеленой ряской пруда на другой стороне провала.

Впрочем, соседки, пусть и не дружили друг с другом, но отношения их были вполне миролюбивыми. Всегда здоровались, иногда перекидывались парой-тройкой незначительных фраз.

Фая очень любила свой сад. Зимой скучала по нему и с нетерпением ждала весны, начала дачного сезона. Ее участок был, конечно, дик и не ухожен, но по-своему прелестен. Перед маленьким домиком, размером пять на шесть метров, росли две высокие ели, густо обсыпанные коричневыми шишками. На краю участка стояла огромной высоты старая береза, одну из ветвей которой соседка Наталья спилила без разрешения Фаи, якобы эта ветка стучала по крыше ее дома и мешала спать. Так она и по сию пору торчит инвалидным обрубком. На нее Фая вешает выцветшее кресло-гамак. Яблони на Фаином участке растут дико и свободно, так, как им хочется, малина постепенно выродилась, так же как и кусты ранней и крупной смородины сорта «Голубка». У Фаи уже не хватало сил ухаживать за ними: вырубать осенью, окапывать и подкармливать весной. Да и воды не было для полива. Поэтому все в ее саду росло как Бог на душу положит.

Больше всего радовала Фаину ее банька. Ах, какая она ядреная да жаркая! Как сладко в ней париться свежим березовым веничком, а потом лежать в томительной полудреме на грубо сколоченном деревянном лежаке и попивать чай со смородиновым листом. Какое же это блаженство!

Но дрова для бани быстро заканчивались. Их приходилось покупать. Однажды Фая заказала тележку колотых березовых поленьев у Ивана-рыжего. В плане деревенского бизнеса он ничем не брезговал. Продавал сено, молоко, мясо, яйца. Промышлял и продажей дров.

Иван подвез поленья прямо к ее калитке, помог разгрузить. А потом они вдруг разговорились и простояли у забора почти час. Фая сильно замерзла — босая на земле, в простой синей ситцевой юбке в мелкий цветочек и в белой хлопковой длинной блузе навыпуск. Внешне она походила на учительницу в своих толстых роговых черных очках, с волосами, крашенными хной, с поучительными интонациями в голосе, строгим взглядом. Она и была учительницей, давно уже овдовевшей и вышедшей на пенсию. Спасалась от городского шума, суеты и высоких цен здесь, в этом прелестном райском уголке. Сад этот они купили по случаю с мужем, когда он был еще жив и вдруг у него появились шальные деньги. На учительскую зарплату в те времена такую крупную покупку сделать было невозможно.

Сначала Фая болтала с Иваном о деревенских новостях. О том, как умер Вить-ка-афганец, живший напротив, на той стороне оврага. Нынешней зимой он отравился жидкостью для мытья стекол, которую пил от безденежья. Говорили о том, как застрелился любовник Риммы, соседки Ивана по улице, когда она ушла от него к мужчине, моложе ее на двадцать лет. О том, как повесился единственный на всю округу электрик. О том, как зарезал парня из другой деревни сын главы администрации. Новости были все какие-то невеселые. И Фая перевела разговор на другое. Спросила Ивана, как он живет, чем дышит сам.

Она изумилась следующему монологу своего визави:

— Я живу хорошо. Я — последний оплот и рубеж борьбы с Сатаной в мире, — начал свою речь Иван. Фая удивленно подняла брови и расширила глаза.

— Да, да, не удивляйтесь, — продолжал Иван. Я тот самый форпост, не дающий силам тьмы и зла победить силы света и добра! Только благодаря мне Сатана не может полностью воцариться на земле. Я прошел все круги ада, все слои подземного, наземного и небесного мира. Видел Аримана и Вельзевула, изучил их ужимки и приемы и понял, как им противостоять...

— И как же? — сдерживая дыхание, спрашивала Фая. — Как же? Она уже боялась — не с умалишенным ли, не с сумасшедшим ли разговаривает.

— Очень просто, — ответил Иван. — Не греши сам, держи свою душу в чистоте и святости. Совершай при жизни добрые, хорошие поступки. И, пока на земле остается хотя бы один человек с такой светлой и доброй душой, Сатана не победит!

— А вы-то, вы-то сами. Как держите свою душу в чистоте и святости? — опять переспросила Фая.

— Очень просто, — опять серьезно ответил Иван. — Я не пью, не курю и с девками не балуюсь. Знаете, как это трудно в деревне — быть белой вороной? Меня здесь все считают сумасшедшим, душевнобольным.

Фая любила читать. Тем более теперь, на пенсии, появилось время. Читала много, но бессистемно. Вся ее дача была забита книгами и журналами, которые она постепенно перевозила сюда из города. И тут, разговаривая с Иваном, она почему-то вспомнила недавно прочитанную книгу Даниила Андреева «Роза мира», которую подруга подарила ей за ненадобностью: «Ничего в ней не понимаю!»

Иван рассказывал Фае о разных невидимых, но реально существующих, по его мнению, мирах, в которые душа человеческая попадает, пройдя свой путь земной, в зависимости от того, как она преодолела этот свой путь. Кто-то оказывается среди красивой гармоничной природы, в местах, где много света и тепла. Те, кто всю жизнь думал только о собственном желудке — попадают в безжизненную местность наподобие северной тундры. А самые кровавые и злобные смертоубийцы — палачи и тираны — опускаются после смерти в узкую темную щель, где лишены движения и испытывают невыносимые моральные муки.

Эти рассуждения деревенского мужичка с ярко-рыжими волосами, показались Фае почему-то очень знакомыми.

— А вы «Розу Мира» Даниила Андреева читали? — спросила она Ивана. В книге он ведь тоже говорит о разных мирах. Видимых и невидимых. По его мнению, их более двухсот и у каждого есть свое название. Сама же земля, по мнению автора книги, называется Шаданакаром в иных измерениях... Шаданакар — плотный физический план жизни, где вечная человеческая душа — монада пребывает недолго и отрабатывает свое место в жизни вечной.

— А кто это? Нет! Не слыхал и не читал! Ну да ладно, пойду я, — сказал он, увидев, что Фая начала переминаться с ноги на ногу: ей захотелось в туалет.

Иван ушел восвояси. Фая сложила дрова в поленницу, затопила баню, проделала какие-то свои хозяйственные дела и все думала о чуднЫх словах чуднОго деревенского человека.

Вечером она взяла черную книгу с розой на обложке и погрузилась в чтение. Книга была сложной и малопонятной. Миров, описанных автором, было множество, и у каждого — свое название: Мировая Сальватерра — обитель богорожденных монад, Макробрамфатуры — миры общения с Иерархами, Волны Мировой Женственности, Сакуала Демиургов и Всемирных сестер, Синклит человечества Мира.

«Где мы и где этот великий блистающий мир?» — грустно подумала женщина. Глаза ее устало смежились, и она погрузилась в сон. Книга упала на пол рядом с полусломанным диваном.

На следующий год, весной, Наталья не приехала на открытие дачного сезона. Пасечник сообщил Фае, что она умерла зимой от инсульта. Ее старшего сына снова посадили в тюрьму. А у младшего в квартире, которую он превратил в наркопритон, случился пожар. Он выпрыгнул, спасаясь от огня, с пятого этажа «хрущевки», искалечился и переломался.

Соседский сад стоял забытый и заброшенный. Дверь в доме из красного кирпича была раскрыта нараспашку. Ограда из сетки-рабицы упала на землю, и между участками больше не было препятствий. И однажды Фая зашла в соседский дом из чисто женского любопытства: захотелось посмотреть, как жила богатая соседка. В доме было множество интересных и завлекательных для каждой женщины вещей: хорошая посуда, кастрюли, чугунные сковороды, чугунная гусятница, настенные украшения, правда, несколько зэковского пошиба: вульгарная чеканка, китчевый градусник комнатной температуры с грудастой русалкой из гипса на резной доске, множество украшений-макра-мэ, связанных из толстых нитей. И — ни одной книги! Ни одного журнала или газеты! Наталья пыталась придать своей даче некий роскошный вид с претензией на изобилие, роскошь и богатство. На стене в столовой висел рог изобилия и зеленая китайская сеть с пластмассовыми рыбками на ней. Всюду из пластмассовых ваз с античными сюжетами торчали засохшие цветы, по стенам были развешены дешевые китайские картинки. На всем лежала печать китча, как бывает, когда люди пытаются прикрыть бедность и нищету дешевой позолотой и фальшивой помпезностью. Фая ходила крадучись по чужому опустевшему дому и удивлялась его изобилию и безвкусию одновременно. Были, конечно, здесь и хорошие вещи, в основном, кухонная утварь — посуда, вазочки, конфетницы. Многое из увиденной кухонной утвари Фая хотела бы иметь, да не могла себе позволить купить. Так же как не могла позволить себе и лишнего сладкого кусочка: питалась, как и все ее знакомые пенсионеры, картошкой, кашами, макаронами да тушенкой.

За этим занятием вдруг она услышала шум подъехавшей машины. Сердце заметалось в груди женщины, пытаясь выскочить вон, и ухнуло в пятки, как будто ее застигли врасплох за мерзким делом. От стыда и страха Фая зажмурила глаза и поспешно выпрыгнула в разбитое кем-то окно веранды, не видимое от калитки, зацепившись юбкой за гвоздь и порвав ее надвое. Тихо пробежала на свой участок и закрылась в доме на крючок.

У калитки кто-то громко сказал, что надо бы закрыть дверь на замок. Но вскоре машина затарахтела и уехала восвояси. А дверь соседского дома так и осталась открытой.

Ночью Фая спала беспокойно. Ей все чудился шум подъезжающей машины и виделась грудастая гипсовая русалка с серебристым хвостом. Утром она подумала: «Все равно брошенный дом теперь разграбят деревенские. Возьму-ка и я себе чего-нибудь на память о Наташе». Целый день она боролась с искушением, знала — брать чужое нельзя, грех!

Сама всю жизнь сеяла разумное, доброе, вечное. Преподавая русский язык и литературу в школе, учила хорошему и правильному своих учеников. И сама жила, поначалу соблюдая пункты Морального кодекса строителя коммунизма, а затем

—    заповеди Библии, покрестившись после смерти мужа, крещеного православного русского человека, в церкви. Теперь и она была крещеной православной татаркой.

— Не укради! — сказано в Библии. И все же не смогла Фая перебороть себя. Искушение взять чужое, бесхозное, оказалось велико. Снова прокралась в сумерках в соседский дом и вынесла оттуда красивый китайский поднос из красного дерева, несколько фарфоровых тарелок, чугунную сковороду, гусятницу и градусник комнатной температуры с грудастой гипсовой русалкой. Брать чужое, незаработанное было и страшно, и весело! Русалка украсила кухню Фаиного дачного домика! Все остальное — ковры, одеяла, подушки, стулья

—    быстро прибрали к рукам деревенские.

Промелькнуло лето. Наступил конец августа. Наташин дом стоял разграбленный и пустой. Сад ее совсем одичал. Яблоки никто не собирал, и ветви деревьев ломались под тяжестью плодов и падали на землю. В воздухе стоял тонкий, острый и волнующий запах гниющих, перебродивших в уксус яблок, устлавших землю сплошным красно-желтым ковром. Как будто маленькие рубины, горели плоды на кустах красной смородины. Они тоже сыпались дождем на землю.

И вдруг в заброшенном доме кто-то появился.