Сочельник в этой (будь неладна!) Бе-ло-рус-сии был хорош только одним – огромными звездами в черном небе, превращающими окрестные непролазные снега в бриллиантовые россыпи. Все. В остальном в ночь перед Рождеством у гауптмана Швальба не было причин для радости.
Праздник ему предстояло встретить в какой-то Плиссе – почти деревне, окруженной черными лесами, из которых можно ждать чего угодно, кроме добрых вестей. Вместо пирогов и колбасок (ох, как мама их готовит!) его ждали консервы, вызывающие уже заметный рвотный рефлекс. Шнапс, конечно, припасли, но мысли о томном янтаре рейнвейна в хрустальном бокале приводили гауптмана в депрессию. И компанию ему вместо изящной Лотты и пышной, величавой Марлен (на одной из них ему следовало-таки жениться) должны были составить два десятка солдат и десяток местных чурбанов из вспомогательной полиции, которым даже приказы, и те по пять раз надо повторять – не понимают человеческого языка.
И провести святую ночь ему предстояло в сооружении из круглых бревен с огромной беленой печью в единственной приличной комнате. Хотя какой там приличной – не дует, и ладно. Так живут эти русские.
Называлось это громко – «комендатура», ибо движение через Плиссу было оживленное. Но какая может быть комендатура, если стол коменданта стоит рядом с его кроватью, и обеспечивать безопасное перемещение военных грузов приходится силами неучей из вспомогательной полиции!
Но все же Рихард Швальб пересилил себя и объявил, что свободные от караула члены гарнизона (и даже вспомогательная полиция!) приглашаются им, комендантом, на праздничный ужин в комендатуру. Не важно, что у тебя самого депрессия – личный состав нужно держать в бодрости и конструктивной приподнятости духа.
Он осматривал безо всякого воодушевления деревянный стол, на который полицейские из местных выставляли банки с консервами и бутылки, когда услышал шум мотора во дворе. Еще ведь и принесло кого-то, ко всему!
Когда комендант вышел на крыльцо, во дворе стоял мотоцикл с коляской. В этой коляске возился бородатый верзила с белой повязкой вспомогательной полиции на рукаве, силясь вытащить что-то тяжелое. А рядом стоял стройный лейтенант и лениво посматривал по сторонам.
Заметив коменданта, он быстро приблизился к крыльцу и ловко приветствовал старшего по званию. Швальб кое-как ответил.
– Чем обязаны, лейтенант?
– О, исключительно любезности господина генерала, герр гауптман! Надо сказать, забрались вы далеко! Мы еле пробились сюда из Смолевичей!
Сказать, что Швальб был удивлен – ничего не сказать. Любезность и генерал – эти понятия рядом никогда не стояли. Он удивленно поднял брови. Лейтенант весело засмеялся. Он был изящен, молод, симпатичен, с открытым, раскрасневшимся от холода лицом.
– Поверьте, герр гауптман, мы тоже удивились! Вероятно, это рождественское чудо. Но генерал отправил несколько групп с подарками, поздравить командиров дальних гарнизонов, а в Смолевичах всех пригласил к себе. На шампанское, представляете!
Лейтенант говорил по-немецки грамотно, но с явным акцентом, который Швальб не мог определить. Но теперь он относился к ночному визитеру иначе, чем минуту назад, и акцент ему охотно прощал.
– И у вас там в коляске эти самые подарки, лейтенант?
– Именно! Позвольте попросить, герр гауптман, пусть ваши люди помогут моему остолопу. Там завернут фаршированный жареный кабан – генерал присылает вам и вашим людям. Ну как кабан – не рекордсмен, но килограммов 50 в нем есть. И еще ящик – шнапс и колбаса. Без помощи мой провозится до завтра, а я еще надеюсь успеть к генералу на шампанское, вы понимаете!
Это действительно было рождественское чудо – Швальб ощутил, как указатель его настроения стремительно поворачивает едва ли не «кругом». Чтобы генерал решил вспомнить о нуждах подчиненных и поздравить их с праздником – уже невероятно. Но теперь он, Швальб, будет хотя бы есть в сочельник сочную ветчину и колбасу, и шнапс экономить не придется!
Он рыкнул на полицаев. Но те сами уже притопывали от нетерпения и опорожнили мотоциклетную коляску во мгновение ока.
– Идемте, лейтенант, выпьем за победу! – любезно пригласил Швальб приезжего. Он был искренне благодарен лейтенанту за исправленное настроение.
– Разве по одной, герр гауптман! Сами понимаете – генерал ждать не будет, а шампанского мне хочется сильней, чем большинству моих товарищей!
Это напомнило Швальбу невыясненный вопрос с акцентом. И он поинтересовался, провожая лейтенанта в дом:
– А вы из каких мест, лейтенант?
Тот засмеялся.
– Акцент! Вы не первый, герр гауптман! Все просто – Эльзас! Дома мы говорим по-французски. Но знать язык рейха – вы понимаете!
Швальб щедро плеснул ему шнапса.
– За победу, лейтенант! Вы прекрасно освоили язык рейха, это редко удается тем, кто не родился с ним!
На столе двое белоповязочников стаскивали мешковину с увесистого тюка. Лейтенант присмотрелся к их работе.
– Герр гауптман, вы посадите нашу свинку на несколько минут в печь – тут, я вижу, большая. Мы ехали к вам довольно долго, дороги ужасные. Жаркое подмерзло, но в печи оно быстро отойдет.
Один из полицаев хозяйственно отодвинул заслонку большого полукруглого устья и начал шуровать в недрах печи кочергой. Лейтенант откозырял:
– С вашего позволения, мы поедем! Дорога еще долгая, а к генералу опаздывать не хочется – раз в жизни он так расщедрился!
Швальб налил ему еще шнапса и дружески проводил до двери.
– Счастливого Рождества! – крикнул весело лейтенант, пока его полицай заводил мотор.
– Merde (1)! – с уместной злостью ругнулся симпатичный молодой лейтенант. Вместе с бородатым полицаем он был занят странным делом – толкал мотоцикл по полному снежному бездорожью, среди согбенных елок. Белая лавина с потревоженной лапы обрушилась ему прямо за воротник. Он остановился, пытаясь вытряхнуть снег из-под шинели.
– C`est terrible (2)!
Бородатый полицай дружелюбно засмеялся.
– Да брось ты, Марсель, делов-то! Смотри, красота-то какая! – он широким жестом очертил бесконечность окружающего мира и тоже получил заряд снега на шапку.
– Ce n`est pas beaux, mais c`est froid (3)!
Вдалеке сильно громыхнуло, словно в хорошую летнюю грозу. Далеко за деревьями стал намечаться свет красноватого оттенка. Полицай довольно хмыкнул.
– Марсель, а сколько шашек ты в кабанчика-то заложил?
Лейтенант сделал безуспешную попытку показать ему десять растопыренных пальцев, не снимая рукавиц. Видя, что собеседник его примерно понял, он добавил на всякий случай по-русски:
– Ельки в узельки завяжутся…
– Долго ждать пришлось – ленились, поздно в печь кабанчика сунули, – осудил кого-то бородатый.
– Хольодно, – пожал плечами лейтенант, примеряясь опять к мотоциклу. Бородатый оглянулся назад, усмехнулся и весело помахал кому-то рукой.
– Счастливого Рождества! – прокричал он в лесную тьму, получил в ответ еще комок снега на голову и уперся посильней в мотоциклетную коляску.
Сюжет основан на эпизоде из боевой биографии белорусского партизана, кавалера ордена Отечественной войны Марселя Сози. География событий вымышлена.
- Нехорошее французское слово. По легенде, именно оно предшествовало знаменитому «гвардия умирает, но не сдается».
- Это ужасно! (фр.)
- Это не красиво, это холодно! (фр.)
Автор: Марианна