Эрих Буркхардт ветеран Вермахта был не только очевидцем, но и участником Сталинградской битвы. В армию его призвали в сентябре 1939 года – тогда, 20-летний слесарь-механик впервые узнал, что такое война. Сначала он воевал во Франции, но летом 1941 года его перевели на Восточный фронт.
Вот как он описывает события лета 1942 года:
«Летом 42-го года наша 6-ая армия начала свое наступление из Донецкого бассейна в направлении Сталинграда.
В августе возле русского городка Калач на Дону мы понесли большие потери. И чем ближе мы продвигались к городу, тем сильнее было сопротивление. Тогда у меня были водительские права, и наш командир забрал меня к себе в качестве водителя. На машине я ездил до тех пор, пока не кончился бензин. Потом пришлось идти пешком. К этому времени наша дивизия уже воевала на юге Сталинграда.
Когда в середине ноября 1942 года мы узнали, что русские нас окружили, то стали смеяться над этой новостью как над хорошей шуткой. Однако вскоре мы осознали всю серьезность этой ситуации – к Рождеству мы поняли, что выйти из окружения у нас не получится. В январе русские стали сбрасывать нам листовки примерно вот такого содержания:
«Солдаты Вермахта сдавайтесь! Вас ждет вкусный обед, теплое жилье и красивые женщины. Если вы сдадитесь – мы отправим вас домой!».
Но командующий 6-ой армией фельдмаршал Паулюс приказал нам сражаться до последнего патрона. Никто из нас не хотел попасть в плен – мы его боялись больше чем адского котла.
Каждый день тысячи наших товарищей гибли под смертоносным огнем. Моему подразделению еще повезло – нас хоть как-то защищали руины разрушенного города. Те же солдаты, которые находились в открытой степи ужасно страдали. С обмороженными ногами они кое как добирались до нас и искали убежище среди городских развалин. О раненных тогда никто не заботился – они стонали и истекали кровью.
Некоторые солдаты, не выдержав мучений сводили счеты с жизнью. Я помню, как наш командир дивизии, генерал фон Хартманн открыто встал на железнодорожное полотно и ждал пули.
В один из январских дней 43-го года перед нашим подвалом появились русские. Мы бросили свое оружие и сдались в плен. Потом нас вывели в центр Сталинграда на Красную площадь. Там я увидел, как русские вели фельдмаршала Паульса, того кто отдал нам приказ сражаться до последнего, а в итоге сдался сам.
Но наши мучения на этом не кончились – нас поместили в вагоны для перевозки крупно рогатого скота по 100 человек в каждый! Нас практически не кормили. Но хуже всего было отсутствие воды. Когда мы ехали по России то через щели вагонов видели, как в паровозных котлах плещется вода. Это было невыносимо!
В вагонах была большая смертность. Тела мертвых мы сваливали на середину вагона. Но потом наши силы иссякли, и мы не могли даже передвигаться. Через двадцать дней поезд медленно остановился, двери открылись, и мы увидели, что оказались в Узбекистане. 80 процентов из тех, с кем я ехал погибли. Были вагоны, в которых никто не выжил.
Нас поместили в лагерь для военнопленных. Кормили плохо, к тому же начались эпидемии малярии, дизентерии и пятнистой лихорадки. Таким образом с февраля по май 1943 года из 6 000 военнопленных в живых осталось всего 1200 человек.
В мае меня перевели в трудовой лагерь, который находился на Урале. С едой там тоже было очень тяжело. К тому же нас заставляли трудиться на изнурительных работах. В конце концов я стал весить 44 килограмма. В августе 1945 года мне крупно повезло – одна из врачей лагеря подтвердила, что из-за недоедания я больше не в состоянии работать. И меня отправили домой.
Но оказавшись дома в Саксонии я понял, что о своем опыте в советских лагерях лучше помалкивать. Тогда в ГДР эта тема была под запретом. И только спустя полвека в 1990 году я мог впервые рассказать об этом».