Габдулла Ахметшин
Каждому человеку дорог край, где он родился, встретил свой первый рассвет, сделал свои первые шаги и где окрепли его крылья. Где бы потом он не оказался, куда бы не занесла человека судьба, душа его тянется к родной земле. А все потому, что любовь к малой родине впитана с молоком матери, навсегда осталась в памяти звуком народных мелодий, услышанных еще в колыбели, картинками родной природы.
ДАЛЕКОЕ ДЕТСТВО
Не так легко вернуть минуты и моменты из жизни уже очень далеко уходящего в прошлое нашего детства. Они будто окутаны туманами. Иногда всплывают в памяти самые яркие эпизоды, словно сохранившиеся кадры из той просвеченной пленки, где была запечатлена пройденная жизненная дорога. Это уже потом, через прошедшие годы осмысливая и анализируя, делаешь выводы о происходящих событиях того времени, а в ту пору, пору безоблачного и беззаботного детства, некогда было об этом даже думать. Каждый новый день наполнялся новыми впечатлениями и познаниями окружающего мира, и мы, несмышленые пацаны, целиком окунаясь головой в этот круговорот событий, совершали для себя все новые и новые открытия. Мы пытались найти ответы на все вопросы, которые будоражили нас: где находится край Земли, куда плывут реки, далеко ли до Солнца, можно ли прокатиться на облаках, а что есть внутри Земли и под ней, почему происходят смена времен года, и дня, и ночи? И еще очень многое хотели мы узнать. Нам тогда и горы показались такими высокими, и реки очень глубокими, и окружающий мир был окутан загадкой и тайной.
Под таинственное сияние Луны услышанные на ночь сказки наших бабушек мы воспринимали как будто реально существующую фантастическую жизнь. А еще нам казалось, что мы всегда будем детьми, и родители наши останутся такими же навсегда, а процесса старения и вымирания для нас будто не существовало, и когда говорили, что такой-то дед, или такая-то бабушка ушли в иной мир, для нас это было не совсем понятно.
В процессе познания окружающего нас мира мы пытались дойти до истины своими «исследовательскими» методами, поэтому этот путь состоял из множества ошибок и заблуждений. А родители рассматривали наши поступки как шалость и дерзость и часто за это наказывали. Уже через годы я, их не осуждая, воспринимаю без обиды, с чувством благодарности. Думаю, эти воспитательные меры были необходимы для нашего же развития и формирования, для того чтобы стать полезными и нужными людьми в обществе, в полном смысле этого слова...
МОИ ПРЕДКИ
Родился я 7 июня, а по паспорту 8 июня 1952 г, в живописном уголке, в д. Шат-мантамак Миякинского района БАССР. Деревню с трех сторон обнимают холмы, но они с детства для нас были горами, а с южной стороны, змейкой обвивая деревню, протекает река Уя-за, которая впадает в реку Дему. Эти места с малых лет и по сей день впали в душу как самый милый и родной уголок земли. Это, наверное, закономерно, потому что земля, где ты родился, где жили твои предки — отцы и деды, где с молоком матери впервые воспринял красоту окружающего мира, она остается самым родным и близким и вызывает только самые теплые чувства, и эти чувства сохраняются до конца жизни.
От своих земляков я уже попозже узнал: оказывается, когда я родился, мой дед Хус-нулла, довольный, с гордостью и широко улыбаясь, говорил: «Пушкин, Пушкин родился!» Говорят, что он был очень добрым, порядочным, имел авторитет среди сельчан и пользовался большим уважением у них. Он прошел первую Отечественную войну. Был своеобразным сэсэном и свои сочинения излагал в песенной форме (бает). Люди запоминали его сочинения и по памяти напевали их еще много лет, после его смерти. В них содержалась глубокая идея и поучительная жизненная философия.
Когда я уже чуть подрос и начал ходить, он меня под руку водил, говорили очевидцы. Правда, я сам очень плохо помню этот период, почему-то все стерто из памяти. Какие-то моменты всплывают: больничные койки, хождение к целителям и знахарям, но все окутано туманом.
Возможно, бытовые и антисанитарные условия сопутствовали тому, что я в детстве резко начал терять зрение и даже чуть не ослеп, а расстроенная мама в отчаянии начала водить меня к бабкам-целителям. Они прочитывали молитвы, поплевывали в мои глаза, обмазывая их медом, но такое «лечение» результатов не давало, а зрение еще ухудшилось и из глаз текли слезы с гноем. Хотя мне запрещали руками прикасаться к глазам, но я не смог стерпеть и оттирал их ладошками, от этого они еще хуже болели. Потом меня положили в Зильдяровскую сельскую больницу, где я проходил курс лечения и после этого чуть лучше стал видеть, но зрение так и не восстановилось полностью. А проблемы с глазами остались до сих пор, особенно в холод и ветер они постоянно слезятся, и никакие глазные капли уже не помогают, а читать без очков вообще не получается...
Портреты родителей.
С детства я любил бывать в гостях у бабушки Нафиги (бабушка со стороны матери). Дед Лутфрахман Вахитов (Каюмов) раньше жили семьей в Средней Азии: в городах Ташкент, Шемкент, Кошка. Перед войной, когда дед служил в кавалерийской дивизии, семью отправил в Башкирию. Так его жена Нафига с четырьмя детьми: Галиб-рахман, Рабига, Раис и Хабибрахман обосновались в деревне Бузатово, Стерлибашев-ского района, а дед Лутфрахман пропал без вести в годы Великой Отечественной войны. Так вот, в той деревне со своими семьями проживали старший брат моей матери Галибрахман абый с женой Рамзия апа, с дочкой Марзия (Фаузия), и сыновьями Равиль, Раян, Рафис и другой брат мамы — Ра-ис-абый с женой Рауза-апа с детьми Ринат, Рамиль, Лилия, Розалия, Альмира.
Я обычно гостил у младшего брата матери — Хабибрахмана-абыя, они проживали вдвоем с моей бабушкой Нафигой и относились ко мне очень добродушно и ласково. А этого наверно мне не хватало потому, что в родительском доме всегда был строгий контроль, а тут была свобода. Вот это и притягивало меня больше всего. Однажды за мной в д. Бузатово приехал на лошадке дядя Фоат (двоюродный брат отца) из Шатмантамака. Оказывается, тяжело заболел дедушка и на предсмертном одре вымолвил: «Вот со всеми попрощался, только хочу увидеть Габдул-лу!» Мне тогда было около трех-четырех лет, соображение было соответственно возрасту, и тогда я необдуманно сказал: «Привезите лучше его сюда!» Хорошо, что он дождался моего приезда и, увидев меня, безмолвно улыбнулся, потом навечно сомкнул глаза. Говорят, это было время пятничной молитвы. Потом в течение многих лет я ходил к его могиле и старался возобновить его образ в памяти, но очень мутно представлял.
А бабушка Миниса (мать отца) прожила еще долго, почти до 95 лет. В нашем воспитании она мало принимала участие, потому что после смерти дедушки она переехала
Габдулла АХМЕТШИН, заслуженный работник культуры РБ
жить к дочери Бану-апа, в деревню Тимя-шево, поэтому у нас воспоминаний о ней мало сохранилось. Только вот такой случай в моей памяти остался: последние годы она болела, подолгу лежала в постели, и когда я приезжал, она мне говорила: «Как я устала жить, и смерть меня не берет». Я удивленно спрашивал: «Картинай, как это возможно от жизни устать?» Улыбаясь, она отвечала: «Вот проживешь с мое, сам поймешь!» Тогда я подумал, может это она была разочарована от продолжительной болезни, а ведь жизнь так прекрасна, и как она может надоесть!? — остался я при своем мнении...
РОДИТЕЛИ: ОТЕЦ
Закария Хуснуллович (03.08.1926 — 15.10.1994 гг.) в годы Великой Отечественной войны четыре года служил артиллеристом на зенитной установке, охраняя город Баку, после войны еще три года отслужил. В общем, семь лет солдатскую кашу хлебал и все тяготы армейской службы испытал. Поэтому на гражданке долго сохранились его армейские привычки: обматывая ноги портянками, он носил кирзовые сапоги и почти не снимал армейскую гимнастерку.
В летние месяцы отец работал в колхозе комбайнером. Помню, в детстве он несколько раз брал меня с собой в поле. Комбайны назывались «Сталинец» и были на тракторной тяге. На глаза надевали плотно облегающие механизаторские очки, потому что пылища стояла ужасная, и у комбайнеров, как у шахтеров, только зубы блестели, а остальное было покрыто серой пылью. У этих комбайнов кабины не было, а на площадке под открытым небом, чем-то напоминающей корабельный мостик, были механизмы управления со штурвалом. Работа велась в две смены. Убранное зерно с бункера комбайна загружали в кузовы автомобилей с кабинами из фанеры — «полуторки», ЗИСы (позднее появлялись ГАЗики) — и увозили на зерноток. А там работа кипела в три смены: и млад и стар — все трудились в основном вручную. Но были и примитивные молотилки и сушилки, ими управлял одноногий ветеран войны Исмагил-бабай. Позднее ему выдали мотоколяску с ручным управлением и с двигателем мотоцикла.
После уборочной отец работал на стройке. В те годы строили коровники, фермы, склады, свинарники и другие необходимые сооружения для колхоза. Еще строили дома для сельчан. Тогда в деревне не было дома, который не помогал бы строить отец. Как правило, после сдачи объекта они с бригадой выпивали по этому поводу, и у него постепенно появилась тяга к алкоголю. Не сказать, что он злоупотреблял, но и отказаться от предложенного спиртного не мог. В те годы в деревнях на хмелю делали «брагу», выпивали по праздникам или когда приходили гости. Мать старалась всегда держать про запас свои настойки, но отец ловко находил их и выпивал, куда бы мать ни спрятала. Это всегда служило поводом поворчать: «Вот шайтан, нюх как у собаки! Где только я уже не прятала, везде находит, даже под навозом», — ругалась она. Я не помню случая, чтоб в воспитательных целях отец на нас не то что руку поднимал, но даже и голос не повышал. Нам достаточно было его взгляда, хотя мать всегда грозила за наши шалости наказанием отца:
— Вот отцу скажу, будет вам! — говорила она, но мы знали, что отец нас не накажет, хотя боялись. У отца был велосипед, что было редкостью в нашем ауле, на нем он ездил на работу. Однажды я напросился, чтоб он прокатил меня до края деревни. Вот он посадил меня на раму впереди себя, и мы поехали. Свесив ноги и держась за руль, я, гордо наблюдая окружение и, забыв обо всем на свете, в какой-то момент потерял осторожность, опомниться не успел, как моя нога попала в спицы переднего колеса. Наш велосипед будто застопорили, он так резко остановился, заднее колесо высоко поднялось над нами, отец, перелетев через меня, оказался под мостом, который мы проезжали в это время. Я ногой как будто попал в капкан и не в силах был вытащить ее. Лежа на обочине рядом с велосипедом, сильно перепуганный, я сначала не понял, что произошло, но потом настигла жгучая боль. Хотя изо всех сил я старался этого не показывать, но терпеть было невозможно, а еще все тело бросило в жар.
Отец отнес меня домой, уложил в сарае, укутал в овчинный тулуп, сам ушел на работу. Изнывая от боли и страха, я пролежал целый день до вечера. Больница была в соседней деревне. Наверное, у отца времени не было меня в больницу отвезти, а может возможности. Ему и на работу нельзя было опаздывать. А эта нога в дальнейшем постоянно напоминала о себе. Еще перед службой в армии на этой же ноге я порвал связки...
Отец любил во всем порядок. С раннего утра весь двор он подметал так, что у иной хозяйки и дома не бывает так чисто. В скотном дворе и в сарае тоже была идеальная чистота. Он и нас старался к этому приучить. За что ни брался, делал это исключительно прилежно. Как столяр и плотник был очень мастеровитый. Сделанные им вещи и предметы обихода отличались особым изяществом. У него инструменты для столярного дела были в большом разнообразии, и дело спорилось. Лопаты, топоры, вилы, ножовки были словно игрушки. Соседи даже подшучивали: «У Закарии все инструменты сами работают!». На сенокосе точить, настраивать, набивать и править косу, только ему доверяли. Я всегда замечал: после его рук она будто сама косила - так легко было работать с таким инструментом. Я и теперь сожалею, что не пытался узнать, постичь и унаследовать секреты его мастерства. А ведь было чему учиться. Он рассказывал, как строили колесо для водяной мельницы. Там нужен был такой тонкий расчет, что даже от толщины начерченной линии карандаша многое зависело. Многие сельчане заказывали фурманы, телеги, сани, дуги, коромысла, бочонки для соления и колеса для телеги, зная, что он сделает красиво и прочно, и все будет долго служить. Наверно поэтому и прозвище у него было «Оста (мастер) Закар».
В деревне наш дом стоял, как теремок, на загляденье всем прохожим. А когда я расписывал его масляными красками и на воротах нарисовал зайцев, играющих на гитарах, и синичек, летающих вокруг них, никто равнодушно и спокойно не мог пройти мимо, все останавливались, рассматривали и расхваливали наш дом.
Последние годы жизни отец сильно болел хронической бронхиальной астмой, по несколько раз в год лежал в больнице. Я постоянно привозил ему необходимые лекарства, хотя ему должны были выписывать бесплатно или выдавать по льготной цене. В старости ему еще и операцию сделали на глаз (катаракта).
Каждый раз, отмечая свой день рождения отец говорил:
- Вот Аллах дал мне еще один год жизни!
В последнее время он много переживал, что в связи с перестройкой и демократизацией в стране творится хаос. С горькой болью часто задавал вопрос: «За что мы воевали с фашизмом и приносили такие жертвоприношения?». И не найдя ответа на свои вопросы, часто впадал в депрессию. Да, можно было понять его состояние. Его поколение, да и наше-то в общем тоже, жило с надеждой, строило социализм и хотело увидеть светлое будущее, а в итоге получили развал страны и криминальные беспорядки.
К болезни добавилась постоянная одышка. Он задыхался, как рыба на берегу; видимо, лекарства уже не помогали, и он часто просил налить немного водочки, после этого намного легче дышал. Когда уже был безнадежно больным, его выписали из больницы и он дома лежал больше двух недель, почти ничего не ел, только воду пил, до чего иссох, что кожа да кости остались. Мы около него сидели по очереди. Тогда Раиса с семьей жили у отца, Ди-нияр тоже приехал, и мы всей семьей были там, потому что дни его были сочтены. Вот ранним утром все внезапно проснулись. То ли это было видение, то ли это был его сон, зять Жалил говорит: «Дверь резко открылась, в дом вошла темная тень смерти!» Отец лежал безмолвно глядя, руки тянул мне, и когда я держал его за руку, он приоткрыл рот и хотел что-то сказать, но не смог, а во взгляде отражалась вся глубина его душевного состояния: там была, и молва, и прощание, и еще что-то такое которое невозможно описать словами, а потом замер. Тут вызвали медсестру Зариму, и она, пощупав пульс, сказала:
— Сердце остановилось.
Я не поверил. Потрогал руки и ноги отца, они еще были теплыми, но уже ничего нельзя было изменить. На похороны пришли все сельчане. Тело отца в могилу опускали Дини-яр, Жалил, Шамиль и я. Потом мулла прочитал суры и молитвы из Корана, мы раздавали хаер-садака, далее — соответствующая традициям череда поминок: 3 дня, 7 дней и 40 дней. Когда в деревню приезжаем, заходим на кладбище и посещаем могилы отца и матери и всплывают в памяти былые дни...
МАМА
Рабига Лутфрахмановна (15.11.1926 — 24.08.2004 гг.). С детства самый близкий, родной и никем не заменимый человек — мама, несмотря на ее суровый характер, оставила несравнимые теплые впечатления в моей душе. По ее рассказам о себе, в памяти моей сохранились какие-то обрывки из ее прошлой жизни. Когда маме еще не исполнилась даже 17 лет, ей приписали в документах 18 лет и вместо председательской дочери (по разнарядке) завербовали в Кемеровские шахты — рудники. Какие тяготы судьбы ей пришлось там испытать, она рассказывала со слезами. От сырости, голода и тяжелого труда многие заболели. Над ними были представлены надсмотрщики. Один из них, мужчина пожилого возраста, с жалостью обратился к ней: «Дочка, ты ведь еще совсем ребенок. Если тебе нет 18 лет, то по закону никакая кара тебе не грозит. Убегай отсюда, иначе ты в таких условиях здесь не проживешь и полгода!». По его совету изнуренные непосильным трудом три девушки решили убежать и начали к этому готовиться; сушили сухари, запаслись обувью и одеждой и составили план побега. Ночью, незаметно забравшись в паровоз, спрятались за угольным бункером. Так устроили побег. Их обнаружили в Челябинске, но они пересели в другой товарняк и доехали до Уфы. Дальше на различных транспортах и разными путями, иногда пешком, почти за две недели добрались до д. Бузатово. Чтоб днем не появиться в деревне, до ночи просидели в холодной ложбине. Потом больше полугода никуда не выходя, они засиживались дома, чтобы их не выдали органам власти. А когда начали возвращаться в деревню те, кто с ними вместе вербовались, то «беглянки», убедившись, что их уже не ищут, почувствовали себя вольно. Очень нелегко пришлось им в те времена, многие болели цингой, скарлатиной и дифтерией. «От голода и нехватки продуктов ели мерзлую картошку и лебеду. Добавляя в муку зерна полыни, пекли горький хлеб. А нас еще облагали продналогами», — рассказывала мама.
С приходом весны спасали полевые травки: щавель, кислятка, сергибус, крапива и другая зелень. По рассказам матери, в те годы была очень строгая трудовая дисциплина. Колхозники зарплату не получали, а работали за трудодни: за отработанные дни получали натуральными продуктами. Каждому колхознику необходимо было набрать определенное количество трудодней. Это было нормой, что женщины после родов не могли долго сидеть в декретном отпуске, а выходили на работу.
Вот и маме недолго пришлось нянчить меня, потому что колхозное управление требовало выходить на работу. Она говорила, что часто меня в пеленке брала с собой в поле, там же, положив возле копны, кормила грудью. Иногда оставляла дома, под присмотром картатайки. Та кормила меня, смачивая марлевую манную присоску в чане. Мама работала на разных работах, куда бригадир направлял, туда и шла — на сенокос, на зерно-ток, все лето на свекольных плантациях. Трудились не покладая рук, и в основном всю работу делали вручную.
Вечерами мама убирала контору правления колхоза. Как она умудрялась везде успевать, я не могу понять. И когда она вышла на пенсию с очень скромной суммой, с горькой обидой говорила: «В колхозе 3-4 работы вела одновременно, а пенсию назначили меньше, чем соседке Василе, которая вообще не работала в колхозе».
Все домашнее хозяйство было на ее плечах. Ночами шила на швейной машинке одежду для нас и на заказ, своими руками вышивала, ткала паласы и ковры, вязала шали, варежки, носки. Отличалась исключительным трудолюбием. Поэтому самое богатое и ухоженное хозяйство и красивый дом в деревне был у нас, а родители, кстати, одним из первых в деревне приобрели мотоцикл с коляской марки «Иж-Юпитер».
Когда у нее выявили рак желудка, ей сделали операцию в онкологической больнице г. Уфы. Я каждый день ездил туда, чтобы за ней присмотреть ночью, потому что медсестер не хватало, а утром я возвращался на работу и после работы опять ездил в больницу. Так и колесил между Уфой и Благовещенском. После операции я привез ее к себе, в Благовещенск, чтобы она отдохнула немного, но долго удержать не смог. Однажды ночью проснулся и слышу, мать, сидя на кровати, всхлипывает. «Что случилось?» Она отвечает: «Хочу домой, в деревню!»
Через неделю пришлось ее отвезти. Там в родных стенах она вроде опять ожила. Но когда Раиса, сказав, что мать больна и не сможет держать скотину, забрала всю живность к себе, та опять заскучала. Может, на этой почве у нее начались заблуждения: когда возвращалось стадо, она загоняла чужую скотину в свой двор. Говорили, что иногда со своей собакой Ак-тырнак, она уходила из дома в горы и их несколько раз возвращали. Бывало (это я сам видел), во время цветения она начинала картошку выкапывать. Оказывается, потом ее держали взаперти, она сопротивлялась, кричала и плакала. Когда я приезжал, ее выпускали и при мне таких отклонений я не замечал, но были моменты, связанные с потерей памяти, часто она что-то искала.
А в родительском доме под предлогом ухода за нашей больной матерью заселились дети Равили: Разиля со своими детьми и мужем Юнусом и Резеда, там же жил Ильнур, потом он уехал в Казахстан к матери. Как они ухаживали за ней, я не знаю, но уже через год после их «ухода» матери не стало. А у меня к ним душевная обида осталась, потому что, даже не спросив моего согласия, они самовольно заселились туда. А ведь я вместе с отцом привез и поставил этот дом из г. Стерлитама-ка и в течение многих лет ухаживал за одинокой матерью, за хозяйством и за усадьбой.
БРАТИШКА И СЕСТРЫ
Вкратце расскажу о брате и сестрах.
Братишка Динияр (05.06.1955 г.) с детства очень сильно болел и исхудал до того, что был уже безнадежным. Говорят, тогда его уже накрыли белой тканью, думали, что скоро умрет, а он начал поправляться и выжил. Сейчас даже не верится, что он в детстве был безнадежно больным. С малых лет увлекался техникой, машинами. В армии служил водителем, а после армии по комсомольской путевке поехал в Иркутскую область, г. Усть-Илимск. Отец так хотел, чтоб он остался в деревне. Даже новую машину ЗИЛ-130, которую получили для колхоза, ему давали, но он махнул на все рукой и уехал. Сначала с одной женой, потом с другой прожил. Есть у него сын Захар. До сих пор там живет и работает водителем, хотя уже на пенсии. Иногда приезжает в отпуск.
Сестра Равиля (01.05.1958 г.) с маленьких лет плаксой была. Когда мать уходила на работу, сетренка, подпрыгивая на попке, громко плакала, сидя на земле, а когда отвозили ее в гости в Бузатово — рыдала. Рано вышла замуж, но недолго сохранилась их семья. Потом вторично и еще попытка была выйти замуж, и все неудачно. От трех мужей трое детей остались: Разиля, Резеда и Ильнур. Сейчас она проживает в Казахстане.
Младшая сестра Раиса (11.12.1962 г.) после школы окончила бухгалтерские курсы в г. Благовещенске. Вышла замуж за деревенского парня Жалиля Кунафина. По сегодняшний день они живут и работают в родной деревне. Вырастили двоих детей: сына Дениса (14.07.1987 г.) и дочь Гульфию (11.08.1990 г.), которые имеют уже свои семьи и детей.
Несмотря на низкую зарплату в колхозе, благодаря своему трудолюбию и старанию живут. А выживают, ведя добротное и большое хозяйство.
**************
Приглашаю посещать сайт культурной и литературной газеты "Истоки" https://istoki-rb.rbsmi.ru
Наш поэтический конкурс "10 стихотворений месяца"- https://istoki-rb.livejournal.com/