Нынешний декабрь юбилейный: 25 лет назад, в декабре 1993 года, в стране прошли первые после развала СССР парламентские выборы и была принята новая Конституция. Четверть века — как минимум повод, чтобы и назад оглянуться, и текущие перспективы оценить
Двадцать пять лет — как раз цикл смены поколений. Взрослую жизнь осваивают люди, для которых эпоха Ельцина, что для меня эпоха Сталина,— эпос, легенды, разговоры старших за столом…
Стоит припомнить, как было на самом деле. Чтобы понять, что происходит теперь.
Исторический контекст
К концу 1992 года старые советские элиты ясно сознают угрозу потерять власть вместе с привязанной к ней собственностью («общенародной»). Новая Конституция (референдум по ней готовится) легализует частное право (в том числе на землю) и лишает партийную бюрократию привычных преимуществ хозяина, а с этим номенклатура не собирается мириться. В Верховном Совете Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (так тогда называлось государство) формируется влиятельное большинство «красных директоров». Они торпедируют опасный для себя референдум по Конституции.
История не слишком красивая. В декабре 1992 года заключено парламентское соглашение президента с коммунистами: Ельцин больше не выдвигает Гайдара на пост премьера, коммунисты в Верховном Совете не мешают референдуму. Пусть народ сам решит! Президент свои обязательства выполнил (премьером стал избранный Верховным Советом выходец из «директоров» В.С. Черномырдин). А коммунисты — нет. Вместо референдума по Конституции народные депутаты сначала инициируют импичмент президенту (28 марта, голосов не хватило), а на следующий день, 29 марта 1993 года, продвигают решение о другом референдуме. Не по Конституции, а по доверию: 1) президенту; 2) его экономической политике. А также по готовности: 3) к досрочным выборам президента; 4) досрочным выборам парламента.
Против ожиданий голодное и злое население проголосовало по схеме «да-да-нет-да», в очередной раз показав, что на коммунистов оно злится больше, чем на Ельцина. За президента вместе с его рыночными реформами высказались крупнейшие города и продвинутые густонаселенные территории. Сценарий «красных директоров», напротив, получил максимум поддержки на «национальных окраинах», где позиции партийной автократии остались по-советски незыблемыми: Ингушетия, Дагестан, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Агинский Бурятский АО и пр. (позже в экспертной среде подобные территории получили название «электоральных султанатов»).
Власть и деньги
Теперь небольшая проверка. Считаете ли вы младореформаторов клиническими идиотами? Если да, вам следует незамедлительно покинуть этот текст. Вернетесь, когда исполнится 18. Если нет, следуем дальше к ключевому вопросу — деньгам. За последние годы советской власти в стране (уже в пятый раз, считая с 1918 года) напечатана гора бессмысленных рублей, не имеющих никакого отношения к реальному объему произведенных товаров и услуг. Если человек не клинический идиот, он понимает, что самый простой способ вернуть деньгам смысл — включить в торговый оборот новый объем ценностей (прежде всего землю и госпредприятия) и, само собой, установить свободные цены. Желательно (как мудро указывает тогда Г.А. Явлинский) ПОСЛЕ приватизации. Почему же Гайдар с Чубайсом согласились вместо денег раздавать собственность за ваучеры? К тому же разделив приватизацию на два типа: открытую — «для всех» и закрытую — только для сотрудников приватизируемого предприятия. И зачем они, вопреки умному Явлинскому, начали с отпуска цен?
Сегодня, четверть века спустя, ответ очевиден: потому что цены можно отпустить указом президента. А для пересмотра конституционного статуса «общенародной собственности» требуется согласие Верховного Совета. Где заседают ее, собственности, реальные хозяева. У «красных директоров» денег для приватизации нет, зато в достатке политического и административного влияния — особенно на местах.
Рубли в советской элите отродясь не пользовались уважением — это так, фантики для населения. А вот номенклатурный статус совсем иное дело! Ну, подумаешь, в магазинах шаром покати. Зато порядок. На спецраспределители хватает, а население как-нибудь перетопчется, ему не привыкать. А то вдруг придет чужой дядя с рублями и купит твой завод! Или твою совхозную землю, которой ты привык единовластно распоряжаться. Нет, никогда! И вот уже класс номенклатурных собственников, защищая свои интересы, поднимает идеологическую пургу до небес: «Земля, как мать, не продается!» — гудит Г.А. Зюганов; денежная приватизация означает скупку предприятий иностранцами, а они опоганят Святую Русь, уволят советских трудящихся и бросят умирать с голоду, твердят хозяева «общенародной собственности». Почему-то напрочь забыв про приватизационный опыт Китая, который во всех прочих отношениях им страшно нравится, ибо сохранил и приумножил партийные привилегии на основе более богатой рыночной экономики.
Кстати, важный момент. Если бы приватизацию проводил т. Сталин, то протестующую номенклатуру просто сослали бы на Колыму и всё. Примерно так и поступили в Китае: уничтожили «Банду четырех» вместе с десятками тысяч ее «ядовитых последышей» (сначала «Малая банда четырех», затем «Новая банда четырех»), за которыми последовали все прочие, не желающие поступаться принципами, коммунисты. Теперь там порядок: народ под руководством обновленной партийной бюрократии продолжает строить светлое будущее, только уже на капиталистической основе. Какая номенклатуре разница? Ей лишь бы командовать.
У нас все иначе: в самом чистом виде обострение классовой борьбы. Хозяева «общенародной собственности» (всем известны слова Маркса о том, что государство есть частная собственность бюрократии — для советской бюрократии это справедливо вдвойне, ибо ей принадлежат все без исключения средства производства) по-хорошему своего не отдадут. Так что конституционные инициативы, ломающие основы прежнего советского устройства, Верховный Совет рубит на корню. А по советской Конституции он здесь полновластный хозяин!
Крушение зазеркалья
В действительности хозяином и распорядителем ресурсов Страны Советов, конечно, был генеральный секретарь (Сталин, Хрущев, Брежнев…), которого никакой народ никогда не избирал. А реальным механизмом власти — исполнительной, законодательной, идеологической, судебной и любой прочей — была партия. Советы же (в том числе и Верховный Совет) при ней служили декоративным украшением, таким же виртуально-ритуальным, как и прочие,— всенародные выборы, право наций на самоопределение, общенародная собственность и светлое коммунистическое завтра. Многие, впрочем, верили; иные и сейчас верят.
Когда по экономическим причинам рухнуло это вертикальное зазеркалье, слова начали возвращаться к своему первоначальному смыслу. И тут возникла коллизия: выборы опять стали выборами и на них победил Ельцин, за которым был прямой мандат большинства; а Верховный Совет, дитя горбачевского лавирования, был по-советски сформирован Съездом народных депутатов, который на 86 процентов состоял из членов КПСС и ельцинской легитимностью не обладал. Но обе ветви при этом претендовали на всю полноту власти.
Кто в стране главный начальник — Ельцин или Хасбулатов? Делить полномочия они еще не научились. Или время не пришло. Инициативы президента торпедируются Верховным Советом, и наоборот. Меж тем экономика буксует, собственность непонятно кому принадлежит, Конституция по-прежнему советская, люди нищают, капитал доверия испаряется. Большинство Верховного Совета такая ситуация устраивает: над ними не каплет, виноватым в провале окажется президент. Его выбрали — с него и спрос.
Правительство младореформаторов снова идет на уступки: время дороже. Хорошо, пусть ваучеры вместо рублей. Хорошо, пусть приватизация по «второму типу», когда собственниками предприятия не могут стать денежные люди со стороны, а только кадровые работники, с которыми «красный директор» вместе с парткомом и месткомом всегда договорится. Хорошо, пока старые-новые хозяева не распробуют преимуществ изменившегося статуса, не отзовутся на сигнал платежеспособного спроса, не научатся зарабатывать деньги и не прекратят административный саботаж, правительству придется печатать пустые рубли, собирая на свою голову справедливые проклятия беднейших слоев населения, по которым инфляции бьет больнее всего…
Новая реальность такова: налоги снизу не поступают, экономика наполовину или больше чем наполовину серая, зато она работает — в магазинах появились товары. Но цены!! Ваучер на толкучках стоит бутылку водки. В руках людей, знающих как его грамотно пристроить, его функциональная цена возрастает в сотни и тысячи раз. Несправедливо? Еще бы… С денежной приватизацией было бы куда понятней и эффективней. Хотя едва ли справедливей: удачно распорядиться рублями ничуть не проще, чем их заменителями. Зато довольны «красные директора»: они получают свои предприятия в собственность практически бесплатно. Потому что у них (в отличие от населения) есть серьезное орудие политического давления в виде Верховного Совета, административных связей, поддержки части силовиков и партийного аппарата. Вся эта пряно пахнущая смесь называется «политический компромисс». Но Верховный Совет и его ядро такой компромисс успехом уже не считают: президент Ельцин вместе со своим правительством должен быть политически уничтожен.
Что было дальше, известно: провокация на первомайской демонстрации, которая привела к столкновению с ОМОНом, саботаж одобренного Конституционным совещанием проекта новой Конституции РФ, подписанный Ельциным указ № 1400 об остановке функций Верховного Совета. В ответ — попытка вооруженного мятежа, который быстро подавлен. И — декабрьские выборы парламента в 1993 году, которые современники помнят по скандально провалившемуся «Политическому Новому Году» на телевидении, сенсационным 23 процентам партии Жириновского и по фразе Юрия Карякина «Россия, ты одурела!»…
Для президента РФ, однако, в ту пору важно то, о чем знают далеко не все. Во время весеннего (апрель 1993-го) общероссийского референдума («да-да-нет-да») в Татарстане на участки для голосования пришли лишь 22,6 процента избирателей. Те, кто пришел (наиболее политически активные и мотивированные, в основном в самых крупных городах республики, начиная с Казани), высказались в пользу Ельцина. Но абсолютное большинство референдум проигнорировало — понятно, не без помощи республиканского руководства. Еще хуже дело обстояло в декабре, на выборах в Думу. На этот раз явка составила лишь 13,4 процента, причем опять за счет Казани. В 43 сельских районах республики, где результаты голосования традиционно сильнее всего зависят от местного начальства, средняя явка составили около 7 процентов. И это замечательный пример эффективного элитного саботажа — в данном случае республиканского. Президент Татарстана Шаймиев тогда вел с Ельциным жесткий торг по распределению полномочий между Московским и Казанским кремлем. Казань требовала себе значительно большего суверенитета, и пока его не получила, демонстративно спускала федеральные избирательные кампании на тормозах. Ельцин тогда правильно понял сигнал и подписал (под демократическим давлением снизу, конечно, только не со стороны избирателей, а со стороны региональных элит) договор о распределении полномочий с республикой. После чего на всех последующих выборах (начиная с 1995 года) явка в Татарстане резко пошла в гору: сначала вчетверо (до 60 процентов), а в эпоху В.В. Путина и более того — параллельно со сплоченностью голосования в пользу действующей в столице вертикали.
Утрата смыслов
Договор о распределении полномочий держался более 20 лет и был без лишнего шума похоронен в 2017 году, после того как Москва, наконец, накопила силовой потенциал для повторной централизации и унитаризации по советскому образцу. В результате, правда, слова опять понемногу утрачивают свой естественный смысл: называемся вроде Федерацией, а на самом деле имеем унитарную вертикаль, которая укрепляет центральную власть, но тормозит развитие регионов; проходят вроде выборы, а на самом деле порой только нечто издалека похожее; живем, казалось бы, по Конституции, а на самом деле…
Впрочем, самое интересное не это. Когда интеллигентный филолог Карякин в декабре 93-го выдохнул в телевизор свое знаменитое «Россия, ты одурела!», впервые стала понятна истинная степень дурости хороших и добрых московских либералов. Они ведь всерьез считали (и считают!) Россию той же Москвой или Питером, только очень большой и слегка недоразвитой. А на самом деле не так. Ослабление центральной власти вовсе не везде означает увеличение свобод и прочих приятностей. Часто бывает наоборот: усиливается диктат местных авторитарных вертикалек, которые могут быть значительно хуже. А могут и не быть — страна-то разная.
Это еще толстовская или народовольческая аберрация XIX века, когда столичные баре изобрели для себя посконно-толоконный образ «младшего брата», носителя истинной нравственности и духовности в пестрядинных портах. Которому городская публика обязана кланяться в онучи с целью прощения и опрощения. Выдуманный образ хранителя нетленных ценностей подразумевал (да и сейчас подразумевает), что жизнь освобожденного от эксплуатации и свинцовых мерзостей быта русского человека должна протекать между бескорыстными утренними трудами в поле и чтением духовных книг (в случае Ю. Карякина, видимо, книг Достоевского) по вечерам. В окружении резвых белоголовых детишек и тихо отдыхающих от дневных трудов женщин…
И тут бац — 23 процента за ЛДПР! Когнитивный диссонанс. Потому что одурела на самом деле вовсе не Россия. А те, кто выдумал для себя ее небесно-сладкий образ, где на первом месте стоит желание свобод, прав, справедливости и всего такого прочего. На самом деле нет: реальная Россия сложнее и интереснее. Хотя далеко не всегда приятнее. И в этом главная проблема.
С одной стороны, выборы 1993 года были весьма свободнее и честнее нынешних и с точки зрения регистрации кандидатов, и с точки зрения подсчета голосов. Иначе тогдашняя партия власти нарисовала бы себе значительно больший процент поддержки. Однако, как видим, не смогла. И это признак вовсе не дурости, а по-своему независимого мышления реальной России, которая не захотела верить ни коммунистам, ни их противникам, а попыталась найти себе какой-то третий путь. Куда звал энергичный и речистый сын юриста. Ошиблась, конечно, но как же без этого. Зато сама. А без ошибок нет нации.
С другой стороны, уже тогда забрезжили догадки о реальной роли «административного ресурса» в организации не только электоральной, но и вообще политической жизни России. Интересы «А-ресурса», его представления о прекрасном, его политическая ориентация (в большинстве случаев вульгарно-шкурная) и определяют ту политическую реальность, в которой мы с вами имеем удовольствие проживать: в игре и сшибках властных элит важны не слова, духовные ценности или приоритеты, а наличный политический ресурс, в том числе силовой.
Не надо из-за этого ни радоваться, ни печалиться. Надо просто знать и иметь в виду. Для нынешней номенклатуры власть и собственность суть неразделимые понятия, ибо без власти (то есть без возможности командовать силовиками) они не мыслят себе состоятельности. Право, Конституция, частная собственность, законы?! Не смешите мои «искандеры»…
Впрочем, города таким подходам сопротивляются. И новое поколение делает это все активней. Что тоже нормально.