От романа «Дом на набережной» Юрия Трифонова невозможно оторваться. Потому что в нем читатель не перестает узнавать себя, хотя бы в чем-то. Ностальгия по детству, по его безумию. По тому времени, когда желание превосходства над сверстниками и зависть кажутся чем-то смешным и несерьезным. И совсем иначе на них смотришь, когда человек уже взрослый. Хотя именно в детстве начинает закладываться основа будущей личности.
Так и с Глебовым. Когда он мальчишка и тайно гордится своими привилегиями в кинотеатре – это кажется милым и смешным. Но когда его детская зависть к тем, кто живет в доме на набережной, с возрастом превращается в стойкое желание жить в этом доме, иметь власть, обладать – квартирой, Соней, дачей в Барсуково - детские шалости кажутся уже не такими безобидными.
Трифонов в повести (или маленьком романе?) подробно показывает механизм того, как человека уничтожает система. Ключевым моментом этого процесса становится зависть, кстати, описанная в одноименном романе Юрия Олеши. Глебов завидует Левке Шулепе, этому баловню судьбы, у которого есть все и который лишает Глебова власти: походы в кинотеатр перестают быть эксклюзивным правом главного героя. Он подговаривает мальчишек поколотить Левку. Но тот оказывается не так прост – разгоняет одноклассников выстрелом пугача, чем тут же заслуживает уважение. Глебов не участвовал в стычке. И хотел поскорее этот случай забыть. Но при разговоре с отчимом Левки он выдает имена мальчишек, не сказав, естественно, о себе. Он поддается давлению, потому что он был «никаким», так о нем вспоминает рассказчик. Только «никаким» удавалось приспосабливаться ко всему и добиваться в жизни успеха.
Будучи уже взрослым, Глебов совершает предательство посерьезней. Он уклоняется от выступления на собрании, решавшем судьбу его научного руководителя и будущего тестя (которым он так и не стал). Он предал не просто преподавателя, но семью, которая готова была его принять. И себя. Вряд ли он любил Соню. Он и сам называл это «телесным беснованием». Ведь Соня открывала ему двери Дома на набережной, открывала двери прекрасной дачи и прочие приятные вещи.
Постоянное обращение к детству, студенчеству эмоционально заражает читателя. В этой кутерьме молодости каждый настолько занят «узнаванием» себя, что порой даже не осознает, о чем книга Трифонова.
Она еще и о страхе.
«Но то, что казалось тогда очевидностью и простотой, теперь открывается вдруг новому взору, виден скелет поступков, его костяной рисунок – это рисунок страха. Чего было бояться в ту пору глупоглазой юности? Невозможно понять, нельзя объяснить. Через тридцать лет ни до чего не дорыться. Но проступает скелет…»
«Тогда не догадывался о страхе. Ведь страх – неуловимейшая и самая тайная для человеческого самосознания пружина. Стальные пальцы едва ощутимо подталкивали, и был готов, окончательно и прочно готов, но какая-то сила невидимая перегораживала путь».
Сороковые годы, послевоенный сталинизм. Новые репрессии, усиленная борьба с инакомыслием, «железный занавес». Не подчиниться системе – страшно. А зачем сопротивляться, когда Маркс, этот гениальный человек, придумал объяснять все события с точки зрения материализма и классовой борьбы? Не осознавая истинного мотива своих действий, страха, «никакой» Глебов обманывает сам себя. Какой смысл защищать Ганчука, если его все равно сметут? Это же ход истории, это неизбежно. Зачем так бессмысленно марать себя? Так рассуждает герой.
Конечно, с распадом Советского Союза Глебовы в нашем обществе не перестали существовать. И Трифонов до сих пор заставляет людей узнавать себя. Иногда в навеянных детских воспоминаниях, а иногда и в том, в чем узнавать себя совершенно не хочется.
