Найти тему

Старая жена

Она - совершенно обычная шестидесятилетняя женщина. Невысокая, дробненькая, личико ухоженное, почти без морщин, с аккуратным макияжем. Мы сидим в недорогом кафе, смотрим на заснеженный предновогодний сквер, она рассказывает свою удивительную историю и смущенно мнет дорогие перчатки из тонкой кожи. У меня все время вертятся вопросы- зачем, зачем ты это делаешь? Как ты позволила это делать с собой? Мы же все время были в пределах досягаемости, почему же ты молчала? А она все говорит, стараясь излить то, что в ней копилось столько лет, избавиться здесь и сейчас. Мы едим итальянский торт мимоза и пьем кофе из тонких чашек, в кафе тепло и уютно, большой рыжий кот с голубым бантом на шее спит на пластиковом подоконнике. Покой и респектабельность. Я смотрю на неё и вспоминаю Москву конца 70-х. Весна. На их свадьбе гулял весь курс. Они были очень юными, их гости были молодыми, веселыми и бедными. На плите, в огромной, грязной общежитской кухне, варился большой казан плова, пеклись пироги с сыром и остро пахло «вечным» винегретом. Магнитофон пел сладким голосом Демиса Руссоса – « фром суиенииир ту сувенииир ай лив», девочки были в ультракоротких юбках и прозрачных марлевых кофточках, парни красовались в потертых джинсах и белых кроссовках. Невеста в трогательном веночке и белом узеньком платье смотрела на своего суженого и яростно верила в долгую счастливую жизнь. Семейная жизнь не обманула, они были счастливы почти десять лет. К концу 80-х у них были деньги, кооперативная квартира и прекрасные дети. Он был удачлив и обаятелен, хорошо ладил с людьми, что помогло им пройти опасные 90-е по лезвию бритвы. Начало нового века они встретили с хорошим стабильным бизнесом, вполне вписавшись в новые условия. Она верила, что все будет хорошо, несмотря на то, что он постепенно становился другим. Он больше не смотрел на нее даже как на друга, хотя она уже полностью рулила его бизнесом, руководила всей бухгалтерией. Он отправил сына учиться и вспоминал о нем только по праздникам. Его пригласили на хорошую должность в госструктуре. Они удачно продали бизнес, и она стала домохозяйкой. Он жил на полную катушку, тратил и знал, что у него есть то, что дороже денег, семьи и даже жизни. У него появилась возможность снова стать молодым. Он реально стал выглядеть моложе, стройнее и счастливее, наконец-то нашел то, что всегда искал- радость жизни. Радость была неприлично молода, неприлично бедна и неприлично необразованна. В итоге он перестал прятать ее и привел домой. Своей «старой» жене он предоставил выбор либо она принимает «племянницу», либо она и дети не получат от него ничего по завещанию. Обещано было много. Любая другая «старая жена» надела бы своему благоверному кастрюлю на голову и ушла, хлопнув дверью. Эта осталась и покорилась- она очень хотела, чтобы дети ни в чем не нуждались. «Племянница» обжилась, заматерела, выучилась и стала относится к ней как к домашней работнице. Дети выросли, но очень привыкли к поддержке отца и, что вполне логично для эгоистов, встали на сторону сильного, жалуясь, что мать «душила их своей слепой материнской любовью». Папа дозажигался с молодухой до того, что умер прямо во время любовных утех. Все его друзья завидовали- смерть достойная настоящего мужчины. Попытались найти завещание- никакого завещания не было. Престарелый ловелас на эту тему не заморачивался. Она сделала аудит активов, подняла бумаги, оказалось, что кроме квартиры, в которой они все жили у него остались только огромные долги, которые при вступлении в наследство становятся долгами наследников. «Племянница» была весела как птичка- отмучилась. «Блин, знаете, он так спереди был еще ничего, моложавенький. Но сзади- увольте». Денежки и хорошая должность у нее уже были. Официально к семье прямого отношения «племянница» не имела и ни на что не претендовала. Хотела только убраться и никого из них не видеть. Квартира в центре Москвы в любом случае уходила за долги. Дети даже не думали поддерживать, только предложили ей место в доме престарелых в другой области. А она не думала о себе. Ей нужны были деньги на роскошный памятник из белого мрамора. Для него.