Окончание.
За окном раздался шум. Толпа нацгвардейцев, шумно направлялась на площадь, зазывая сельчан на митинг. Ради любопытства пошел: хотелось послушать, о чем говорить будут. Сначала стоял в стороне и слушал рассеяно. Но страстные речи и гневные обличения постепенно взволновали, влились и взбунтовали душу, и не успел опомниться, как уже стоял среди толпы и с пеной у рта кричал: «Слава Украине! Кто не скачет, тот москаль!».
Но нацгвардейцы, накричавшись, уехали, и Петро уже понуро шел домой. — И что на меня нашло? То ли так складно балакали? То ли дурманом голову окутало? Кричал про клятых москалей и готов был душить их руками, дурь какая-то, — бурчал себе под нос мужчина.
Темнело, воздух наполнился горьким запахом полыни, раздался лай собаки. Петро повернул голову.
К изгороди испуганно прижимался котенок, черно-рыжий. На него, припадая на передние лапы, наседала крупная собака. Рядом за происходящим наблюдали соседские мальцы. Котенок испуганно пищал, не в силах защитить себя.
—Вот тебе, колорад поганый, — послышался недобрый ребячий смех.
— Ах вы…— грозно крикнул Петро, с ходу дав подзатыльник тому, кто попался под руку. — Не стыдно? — обернулся он к остальным.
— А мы ничего не делали, — обиженно заныли хлопцы.
— В том то и дело, что ничего. Просто глазели на страх слабого и все.
Взяв дрожащего котенка за пазуху, Петро пошел. Уже подходя к хате, воскликнул. — Понял, почему колорад! Ты весь в черных и рыжих полосах! Бедный, угораздило таким уродиться.
Жена заснула сразу, а Петро все ворочался. Тревожные мысли не давали покоя. Отец толково заметил, что голова все равно рано или поздно вручит ему повестку и придется ехать на войну. Он не трус, но убивать живых людей тоже не хотелось. В конце решил собраться и на днях уехать в Москву, от греха подальше. С такими мыслями и уснул.
Ранним утром громкий стук в дверь разбудил всех.
— Петро, вставай и повестку получай! — гремел голос Евсеича.
Петро вскочил в одних портках, готовый выпрыгнуть в окно, и увидел ехидную улыбку головы.
Машина тряслась, погружаясь в наполненную грязью колею. Все дышало осенней сыростью, деревья, скинув листву, поскрипывали в ожидании холодов, воздух настороженно дрожал.
— Ладно, если придется просто палить из автомата, — уныло думал Петро. — Нажал на курок и не увидишь, куда попадет автоматная очередь. Но если рукопашная, то придется ножом резать, чтобы противник в агонии задергал ногами. Но человека – это не курицу зарезать? Животину порой убивать жалко, особенно если сам вырастил. Тогда свою свинью Нюшку не смог заколоть, вспомнил, как маленькую из соски кормил, и рука дрогнула. А тут живой человек. Пусть сепаратист, но непонятно, чем он угрожает родине и ему лично? Только тем, что решил отделиться? Да, батько был прав, до меня не сразу все дошло, как до утки на третьи сутки.
— Остановись! — заколотил по кабине Петро.
— Что, приспичило? Не успел на фронт попасть, как обделался! — раздались веселые голоса.
— Хватит, навоевался. Пошел до дому! — громко и уверенно воскликнул Петро, спрыгнув вниз. И, не оборачиваясь, пошел в обратную сторону, спиной ощущая взгляды призывников.
Тревожно чавкала грязь, мелкие капли дождя проникали за шиворот, но с каждым шагом становилось легче на душе, словно стекала с нее какая-то муть. Петро понимал, что прощения от власти не будет, и клеймить будет всякий кому не лень, а приговор суда будет суров. Но он продолжал идти и ощущал себя другим человеком. Дышалось полной грудью. Сердце колотилось, и он улыбался по-детски счастливо, а на языке вертелись слова из любимой когда-то песни. — Так будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому, до хаты.
Призывники растерянно наблюдали за ним. Один из них сначала поднял автомат, но потом опустил, словно устыдившись. Они просто смотрели. А Петро просто шел и скоро скрылся из виду.
Свидетельство о публикации №215032201764