Меня зовут Жуков Михаил Евгеньевич, я родился 10 сентября 72-го года в городе Москве, на Ленинском проспекте, 88, 2-2. Да, с памятью неплохо у меня. Дальше была коммунальная квартира на первом этаже, дедушка мой — художник-архитектор Шарков Глеб Григорьевич — и моя бабушка, и моя мама занимали две комнаты, третью мы снимали. У нас получалась трехкомнатная квартира. Впоследствии, уже в 74 году — на втором году моей жизни, мы получили трехкомнатную квартиру в Теплом Стане. Улица Теплый Стан, дом 15, корпус 2, квартира 135. И там уже я начал, так сказать, свой жизненный путь — становление. Ну а дальше… Дальше школа, училище, после училища я начал работать в российском производственном объединении АргоПромСтрой — это центр пищевой и мясо-молочной промышленности. Дальше я работал в министерстве торговли СССР.
Потом случился 91-й год, август, я проявил тогда, так сказать, свою гражданскую позицию — меня понесло на Баррикадную… И после этого всего — уже через год — ближе к маю 92-го, я впервые сел в тюрьму. Вследствие бескорыстной любви к деньгам и развала Советского Союза. Тогда это были три квартирные кражи, пара складов, палаток без счету — и за это я получил два года усиленного режима. Я освободился, прожил четыре года на свободе, совершил еще одно очередное преступление… Это было вымогательство: я собирал «транспортный налог» за проезд по МКАДу. Тогда Юрий Михалыч (Лужков — прим. редактора) МКАД строил, а я транспортный налог собирал за проезд большегрузных автомобилей. Конечно же, это моя собственная инициатива была — я себе в карман собирал.
Ну как в книге «12 стульев»: они собирали плату за вход в «Провал», чтобы не проваливался…
Вот, а я брал плату за проезд большегрузных автомобилей. Выписывал им такие квитанции красивые, все это было средь бела дня. Целый год мы собирали «транспортный налог» с товарищами. Потом нас с товарищами ГУВД Мосгорисполкома — так это называлось раньше, а теперь это называется «Главное Управление МВД по городу Москве» — они, отдел по борьбе с бандитизмом, нас задержали. И посадили нас всех в тюрьму и дали нам по три года. Потому что это открытое изъятие денег, то есть грабеж.
Получил я за грабеж три года и поехал в город Иваново. Сидеть в пятую колонию. В пятой колонии я познакомился с хорошими довольно-таки людьми. Я сделал небольшой театр, об этом даже был небольшой новостной репортаж. За это меня на год раньше освободили.
10% бездомных потеряли жильё из-за психических заболеваний, заключения в тюрьму и несчастных случаев. Вы можете помочь им вернуться к нормальной жизни: http://donate.samu.ru/
И когда я освободился, я столкнулся с тем, что, пока я отбывал наказание, моя мама уже заимела себе азербайджанского мужа. Она уже болела онкологией тогда. А азербайджанский муж — он был лет сорока пяти примерно. А ей уже давно за шестьдесят было. Она умирала от рака, и фактически там уже все это жилье было переоформлено, а мне было, честно сказать, все равно. Я опять подвязался во все тяжкие и болтался со своими дружками.
Были и наркотики. Было дело. Стимуляторы. Много двигаемся, мало кушаем, практически не спим. Это военные придумали — первитин. Весь Третий Рейх на нем сидел. Потом мы это сюда ввезли, но до 60-го года у нас это разрешено было. Можно было прийти к любому врачу и сказать: «Дайте рецепт», тебе бы сказали: «На!».
В 90-е годы стимуляторы были очень распространены. Изготавливается это все из эфедрина. Эфедрин брали в основном на первой аптеке — около комитета госбезопасности, там вот на первой аптеке круглосуточно все это продавалось. И на улицах бабушки продавали, а в аптеке охранники продавали. Никто с этим ничего поделать не мог. Изготавливали определенные люди по всему городу Москве, про некоторых из них даже снимали передачи на телевидении, в криминальных репортажах показывали. Ничего им за это не было, их просто выпускали. Сам я не варил, хотя в принципе процесс там совсем не сложный. Но я к этому руку не прикладывал.
Употреблять я начал после первой своей отсидки. В 23 года. Когда я освободился – в 94-м году – был какой-то бум всего этого. Милиция не тревожила никого. Все употребляли, «Мистер малой» песни пел, «Плейбой» выпускал постеры «От винта до кокаина — нарко-секс 90-х годов». Так было.
Последний раз я наркотики употреблял в 2000-м году. Надоело просто.
Я учился в восемнадцатом училище: я электромонтажник по автоматике и охране сигнализаций, освещению и осветительным сетям и электрооборудованию, также еще системам кондиционирования и вентиляции — такой широкий спектр. Я работал по профессии.
Мама у меня очень близкие отношения имела с Надеждой Васильевной Бурдонской и Александром Васильевичем Бурдонским — это внуки Сталина. У Василия Сталина первая жена была Галина Бурдонская — вот она родила ему двух. Я с ними общался, ездил на правительственные дачи. Надежда Васильевна — она жила непосредственно на Никитской, где храм, где Пушкин венчался. С ее дочкой Настей мама нас отправляла с термосом за обедом в ресторан «Прага»... Я знаю, что Надежда Васильевна перед смертью реабилитировала своего отца — Василия Сталина, он теперь не уголовный преступник. Он генерал-майор авиации, Герой Советского Союза и так далее и тому подобное…
Я выбрал элитную на тот момент профессию — очень элитная система охраны: вот пожарная сигнализация — я ее монтировал, также системы связи. Если бы не 91-й год, у меня следующая ступень карьеры была бы, я думаю, где-нибудь в ФАПСИ.
Дом Политпросвещения стоял на Трубной — у меня мама там работала, занимала там не последнюю должность. Я путешествовал прекрасно, я знаю все Черноморское побережье. Я его проехал полностью. Когда не было возможности достать билет, мама просто поднимала трубку: «Алле» — и все, билеты всегда находились по брони. Я просто знаю, что это за жизнь.
Находясь в местах лишения свободы, я познакомился с таким человеком — N, это в миру, а так — отец Роман. И вот он мне объяснил, что у него есть близкий товарищ — Бабушкин Андрей Владимирович из «Комитета за гражданские права». Он мне объяснил, что когда я освобожусь, чтобы мне не мыкаться, обращаться к нему. Я к ним приехал, они меня отправили в «Люблино», и вот фактически с момента освобождения я находился здесь. Потом я женился, прожил пять лет с женой. Немного с ней поругался и «уселся» на год и восемь месяцев. Поругался как: у меня настроение было не очень хорошее. И я начал немного злоупотреблять алкоголем… в жесткой форме. И совершил кражу банального телефона, потому что мне нужно было срочно опохмелиться. Потому что голова не соображала ничего — запой. Я украл телефон, и меня поймали, посадили… Когда я сел в тюрьму, я бросил пить, курить, начал ходить на исповедь. Занимался изучением трудов Игнатия Брянчанинова, начал читать историю православной церкви. А до этого, пока в Астрахани сидел, читал Ницше, Шопенгауэра — такие интересные вещи. От одного к другому приходишь по-любому. Ницше плохо закончил… Обнял лошадь, а после этого съехал с катушек…
Но он все время говорил: «Если очень долго смотреть в бездну, бездна отражается в тебе».
У нас очень сложное законодательство, касающееся именно нас, людей без определенного места жительства. Закона о бездомных у нас на федеральном уровне нет. Бездомные есть, а закона о бездомных нет. И у нас есть поражение в правах. Даже конвенция 48 года ООН: там написано, что нельзя подвергать человека дискриминации по социальному статусу.
По нашему закону, если ты не работаешь пять лет по специальности — все, ты утрачиваешь свою специальность. Я ведь длительное время не работал, потому что сидел в тюрьме! Кто мне там, в тюрьме, доверил бы систему охраны? Нельзя зэку доверить систему охраны. И вот я утрачиваю автоматически свою специальность.
Если бы я пошел сейчас на биржу труда, мне бы сразу сказали: «Мужчина, вот полгода переквалификации!» Чего меня переучивать? Я и так все знаю. Просто сейчас более новые моменты скажут какие-то, а монтаж-то — он простой, там нет ничего сложного. По схеме монтировать — это просто. Но у нас есть одно «но» — у нас нет закона, который дает возможность переучиться бездомным. У нас, «лиц бездомных», «потолок» — это метла и дворником работать. Все. И то, если возьмут. Переучиться на профессию свою я не имею права, потому что меня этот закон ограничивает. А еще есть другой закон: вот если даже человек захочет заняться индивидуальным предпринимательством — стать экскурсоводом или аниматором, например, — для этого нужно что? Регистрация! А кто мне сделает здесь, в «Люблино», регистрацию?
Есть у меня знакомые хорошие, есть даже неплохие друзья, но весь вопрос в том заключается, что у моих друзей есть определенные семейные обязательства и регистрировать меня по своему адресу — это Дамоклов меч. Никто не будет брать на себя такую ответственность.
Седьмой год я занимаюсь тем, что развлекаю людей на улицах. Около центрального зоопарка я вяжу всякие прекрасные игрушки из шариков. Могу экскурсии водить. Очень сложно заниматься деятельностью определенной на улице, даже те же экскурсии водить «Вечерняя Москва», если здесь — режим. В 11 вернись. Режимный объект.
Если бы у меня было социальное жилье — комната в общежитии — я готов был бы платить три тысячи квартплаты и еще три тысячи за то, что я там живу. Если даже я умру, это опять же останется государству. По контракту, по закону — ни вписывать туда никого не смогу — ни жену, ни детей, просто это будет моя комната, вот моя крыша над головой.
Несложно найти человека, который тебя понимает, но когда в конце концов встает вопрос, «а кто ты? где ты живешь?», так прямо хочется сказать: «Да знаете, я вообще-то бездомный. И живу я вот в таком учреждении». И сразу же это человека останавливает: бам, что-то тут не то.
SAMU Social Moskva — это благотворительный фонд, который оказывает медицинскую, юридическую и психологическую помощь бездомным в Москве с 2003 года. Вы можете поддержать нашу работу: http://donate.samu.ru/
Редко, конечно, найдешь человека понимающего, но это останавливает, очень сильно останавливает. Приходится врать. А если начинать отношения с вранья — это беда. Нет, своей жене я не врал. Мы до сих пор даже с ней формально и не развелись. Так-то я периодически ей звоню, она мне звонит… Но все равно, у нее двое взрослых детей, двухкомнатная квартира… Это вообще без вариантов. Как там можно жить? Все взрослые и все разнополые…
Когда я утратил жилье, у женщин я знакомых жил, квартиры снимал. Лихой бизнес — он доходный… Ну летом-то на улице как не пожить! Летом лег на лавочку и лежи себе — отдыхай-загорай. Метро Пресня и Баррикадная — это дом родной.
Выпивали мы не так, чтобы жутко, но винчишко — по-любому. На улице тепло. Если дождь, есть прекрасное место — магазин на Зоологической улице, у него выносное здание и там «внос» — метра, наверное, четыре — ничего там вообще не капает. Заваливались туда толпой. Туалеты общественные — две штуки. Мылся в душевых на пляже на Мещере — там Мещерский лес, есть хорошие душевые кабины.
На «Нашествие» езжу постоянно, на «Кубану» автостопом. Обязательно, каждый год!
Почему бы не собраться всем этим людям богатого круга и не построить социальное жилье? Вот институт Склифосовского—– что это такое? Странноприимный дом. Именно для бездомных граф Шереметев построил этот памятник архитектуры. Аж в центре города. Княгини великие ухаживали за прокаженными людьми и ранеными, умирающими солдатами. А у нас считается большим достижением купить особняк на Рублевке, построить забор метров 15 и там еще дом метров 50, гектаров 20 земли — и бывать там раз в полгода или меньше, а жить в Швейцарии.
Куда я только ни писал! Писал в Общественную палату! Они мне сказали: «Мы обрабатываем этот вопрос, идите к заммэра, разговаривайте насчет соцжилья».
Когда я наконец-то получу загранпаспорт, я поеду в Назарет. У меня там у моей хорошей знакомой сын — раввин. Я поеду в тепло. Девяносто дней там можно жить, потом опять на самолет — назад, потом опять — туда. Знакомая говорит: «Не переживай, тебе там жить найдем». А что, здесь замерзать?
Без любви с женщиной я жить не могу. Как без любви — я лучше один буду.
Самая большая любовь моей жизни — жена моя. Она говорит: «Пойдем разведемся», а мне денег жалко госпошлину платить».
Был у меня товарищ такой, ныне покойный, — Анатолий Крупнов: у него такая хорошая песня, вот он в ней поет: «Что есть, то есть, того что было, не вернуть, не изменить ни дня…» Все! Так и есть!