Читайте Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9, Часть 10, Часть 11, Часть 12, Часть 13, Часть 14, Часть 15, Часть 16, Часть 17, Часть 18, Часть 19, Часть 20, Часть 21, Часть 22, Часть 23, Часть 24, Часть 25, Часть 26, Часть 27 романа "Зона тени" в нашем журнале
Автор: Юрий Солоневич
4.2.
Арсин смутно помнил свою мать, но отца он не помнил совсем.
Иногда, по ночам, перед сном он пытался вообразить себе, каким был его отец. И тот всегда представлялся ему большим и сильным. Но образ отца, как ни старался Арсин напрячь своё воображение, рисовался перед его мысленным взором очень расплывчатым, туманным, и невозможно было различить ни лица, ни других конкретных деталей внешности. Но всё равно Арсину было хорошо: даже такому зыбкому, неясному образу он рассказывал обо всём, что происходило в его жизни. И мальчику казалось, что отец внимательно его слушает. Это очень хорошо, если у тебя такой отец, с которым всегда можно поделиться своими самыми сокровенными мыслями. Хотя бы ночью, хотя бы с закрытыми глазами…
И однажды Арсин подумал, что его отец — жив. Просто он далеко, но он жив и когда-нибудь они обязательно встретятся.
Он очень хотел найти своего отца. Или хотя бы узнать, кто он.
Хоть бы кто-нибудь, когда-нибудь рассказал ему об отце. Он молил богов о том, чтобы его желание исполнилось. И, видимо, боги, сжалившись, вняли мольбам обездоленного ребёнка.
Однажды он подошёл к загородке, в которой содержались собаки, чтобы посмотреть на маленьких щенков. Они всегда такие потешные, маленькие щенки. И совсем не злые. Арсин просунул руку между переплетёнными ветвями изгороди, и в это время его ударил плетью проходивший мимо надсмотрщик, которого звали Мерул.
«Тебе здесь нечего делать, — зло крикнул он. — Иди работать!»
У загородки на корточках сидел старый хромой раб, которого никто и никогда не называл по имени. Старый хромой раб с обезображенным рваным шрамом лицом был ни на что не пригоден: он только носил псам еду в больших деревянных мисках. Из этих мисок он воровал еду и себе: собак всегда кормили лучше, чем рабов. Старик был изгоем: даже беглые рабы относились к нему с презрением.
Старый раб открыл небольшой вход в загородку и что-то невнятно сказал двум огромным псам. Собаки вышли наружу и их оскаленные в рыке клыки сверкнули грозной белизной.
Арсин испугался собак больше, чем плети надсмотрщика. Но псы даже не взглянули на него. Они приближались к надсмотрщику, пригибаясь на передних лапах. Тот хотел что-то сказать, но язык перестал ему повиновался.
«Эти собаки разорвут тебя прежде, чем ты успеешь раскрыть рот, — сказал надсмотрщику старый раб. — И никто не узнает, как это произошло».
Собаки застыли, готовые к прыжку.
Глаза у надсмотрщика широко раскрылись, и лицо исказила гримаса страха.
«Так и будет, если ты ещё раз ударишь этого мальчика, — снова сказал старый раб. — А хозяину я солгу, что ты хотел украсть щенка. Даже если ты останешься жив, что сделает с тобой хозяин? Он снова закуёт тебя в цепи. И ты будешь работать рядом с теми, кого ты бил своей плетью».
Старик отозвал собак обратно и продолжал: «Этот мальчик будет приходить сюда, когда захочет».
Надсмотрщик согласно закивал головой: видимо, способность говорить к нему ещё не возвратилась. А потом повернулся и побежал прочь без оглядки.
«Можешь его не бояться: он не опасен, — сказал старик, обращаясь к Арсину. — Приходи вечером посмотреть на маленьких щенков. Я дам тебе поиграть с ними».
Арсин удивился таким словам: все считали этого раба помешанным, выжившим на старости лет из ума.
Арсин, превозмогая отвращение, посмотрел на почти чёрное от грязи и солнца, покрытое язвами и застарелыми рубцами тело старика, на его изуродованное до ужаса лицо, и вдруг с изумлением увидел на этом лице тёмные, живые, излучающие глубокую мудрость глаза. И высокий лоб старика придавал его внешности какое-то благородство.
«Он совсем не такой страшный, — подумал Арсин. — И взгляд у него добрый».
«Это правда? — недоверчиво переспросил он старика. — Это правда, что я смогу поиграть со щенками?»
Арсин немного замялся, так как не мог обратиться к рабу по имени. И старик уловил эту заминку. «Зови меня Поллукс, — сказал он. — И приходи. Это очень важно».
Ещё никто не разговаривал так с Арсином. Все только понукали и обзывали его. А этот старик говорил с ним, как со взрослым мужчиной. И Арсин пообещал: «Я приду».
4.3.
Арсин сдержал слово.
Поздно вечером, когда остальные рабы улеглись под навесом, он, как обычно, взобрался на крышу. Но не лёг на свою циновку, а тихонечко спустился с другой стороны строения и, прячась от ночных сторожей за кустами виноградной лозы, пробрался на псарню.
Поллукс уже ждал его, сидя у ограды на стволе засохшего дерева. У его ног бегали четыре пушистых щенка, и он время от времени давал им маленькие кусочки вареного мяса.
«Садись возле меня и покорми их, — с этими словами Поллукс протянул Арсину несколько кусочков. — Надо, чтобы собаки привыкли к тебе. Дружить с собаками всегда хорошо: они не требуют никакой платы за свою дружбу».
Арсин протянул щенкам мясо на ладони, и они, поев, стали лизать ему руки своими тёплыми и влажными языками.
«Они хорошие, когда маленькие, — сказал Арсин. — Но когда вырастут, они могут загрызть человека насмерть». — «Если ты подружишься с ними, они никогда не причинят тебе зла. Собаки не умеют предавать. Поэтому рабам не разрешают общаться с собаками». — «У меня никогда не было друзей, — сказал Арсин. — Раньше у меня была мать, но она умерла. И я остался один». — «Я это знаю, — сказал Поллукс. — Твою мать звали Герой. Она была женой Феликса, моего друга и твоего отца».
Арсин словно окаменел от этих слов, и старый раб взял его за руку.
«Да, да, твой отец был моим другом. Мы с ним вместе бежали от хозяина, разорив его дом. Потом твой отец погиб, а я остался жив. Меня не узнали из-за шрама на лице, поэтому и не казнили. И если кто-то сейчас узнает моё настоящее имя, меня убьют». — «Я верил, я всегда верил в то, что мой отец был сильным и смелым», — прошептал, наконец, Арсин. «Сохрани всё это в тайне. Ты уже достаточно взрослый и должен понимать, что некоторые вещи надо держать в тайне. И очень часто наша жизнь зависит от того, умеем ли мы хранить тайну». — «Я не помню, чтобы мать мне рассказывала о нём», — снова сказал Арсин. «Она хотела сохранить тебе жизнь. И после её смерти только несколько человек знают, чей ты сын. А из рабов — я один. Но никто из хозяев даже не догадывается, что я знаю это. Иначе моё тело уже давно бы склевали вороны».
Сытые щенки затеяли игру: они набрасывались друг на друга и рычали, как взрослые псы. Но их голоса всё ещё срывались на писк. Молодёжь, подражая старшим, готовилась к будущим жестоким схваткам.
«Я долго решал, говорить ли тебе всё это, — сказал Поллукс. — Я понимал, что это значит — начать игру со смертью. Но потом подумал, что не осталось больше никого, кто сказал бы тебе всю правду. И, может, сделав это, я освобожу свою душу…Хотя бы душу… — Поллукс немного помолчал и продолжил: — Это сейчас я стар и немощен. Но было время… Сколько тебе сейчас лет?» — «Двенадцать», — ответил Арсин. «Всего двенадцать лет, а кажется — целая вечность прошла… Даже не верится, что когда-то я был молод и силён, как бык. Меня боялись не только другие рабы, но даже и надсмотрщики. Я никогда не работал: в мои обязанности входило охранять по ночам господский дом. Тот, который в городе. В то время много грабителей ходило ночами по улицам и дорогам».
Поллукс посмотрел на Арсина и спросил: «Ты никогда не был в городе?» — «Я слышал о городе от других, но я никогда не выходил за ограду». — «Ничего, — вздохнул Поллукс. — мы попробуем это исправить. Потом, когда настанет для этого время. Энна находится на западе, где солнце опускается за холмы, — Поллукс указал рукой в нужную сторону. — Можно дойти за день. А восток — это там, где солнце встаёт по утрам». — «Я знаю, где находятся север, юг, запад и восток. Меня научил этому один раб: раньше он был гребцом на галере. Он ещё научил меня счёту. Он сказал, что я — смышлёный, и что мне не надо долго объяснять». — «Богатые хозяева укрепили город так, что его нельзя взять штурмом. Богатые хозяева наполнили свои подвалы едой так, что их нельзя сломить осадой. В городе был театр, и туда приезжало много богатых людей из Италии и Греции. И жившие в Энне господа часто грабили и убивали их. Не сами, конечно. Ночью, по окончании работ, они отпускали рабов, чтобы те разбоем добывали себе одежду и пропитание. Рабы приносили иногда дорогие украшения и деньги: хозяева обещали дать за это свободу… Хозяева умны, очень умны. Они знали, что самое дорогое для человека — это не просто жизнь, а жизнь на свободе. Многие только и мечтали получить свободу. И те, кто приносил хозяевам богатую добычу, больше не появлялись среди рабов. Господа всем говорили, что отпустили их, — Поллукс опять немного помолчал и снова продолжил: — Не верь обещаниям. Как только ты поверишь чьим-то обещаниям, ты потеряешь всё. Если бы я был так умён в молодости, как сейчас! За науку надо платить. И мы заплатили. На моём сердце больше шрамов, чем на моём теле. Сейчас я не хочу ничего: моя жизнь до самого последнего вздоха будет пуста и никчемна. И этого не изменить. Я не в силах изменить свою жизнь, но я могу предостеречь тебя от многих ошибок. Я не хочу, чтобы тебя ждал такой же конец, как и меня. Поэтому запомни, даже если пока не понимаешь… Запомни сегодня две вещи: никогда не верь обещаниям; город Энну нельзя взять ни штурмом, ни осадой, — Поллукс опять замолчал, потом встал и загнал резвившихся щенков за изгородь. — Иди и отдыхай, — сказал он Арсину. — Завтра будет нелёгкий день». — «А завтра мне можно будет придти?» — спросил Арсин. Он так и не услышал ничего конкретного о своём отце, но расспрашивать Поллукса не стал. Жизнь в рабстве учит терпению, долготерпению. Учит говорить не то, что думаешь, а то, что надо. «Да, конечно, — ответил старый раб. — Я буду тебя ждать». И, немного осмелев, Арсин сказал: «Почему надсмотрщик боялся тебя, несмотря на то, что у него была плеть?» — «Он боялся меня потому, что я не боялся его». — «Разве можно не бояться того, у кого в руках есть плеть? А что надо, чтобы не бояться?» — «Не думать о себе…» — «Не думать о себе? А разве такое возможно?»
Но старый раб больше ничего не сказал молодому. Он понимал, что всякое знание к ученику приходит только тогда, когда тот к нему достаточно подготовлен.
4.4.
«Твои отец и мать тоже работали в доме Дамофила — так звали нашего хозяина. Я не знал более жадного и хитрого человека! И вот однажды вилик, который распоряжался всеми в домашнем хозяйстве, велел мне идти с ним в комнату хозяина. Я растерялся: я подумал, что ему донесли на меня. Я тогда встречался тайком, по ночам, с Гелаей, рабыней хозяйки. А у меня не было пекулия — ни денег, ни имущества, — и я не мог рассчитывать, что хозяин позволит мне завести семью.
Так оно и оказалось. Но Дамофил не стал меня наказывать. Он велел привести к нему и твоего отца, а потом отправил вилика прочь и заговорил с нами: «Я знаю, Поллукс, что ты не прочь получить в жёны Гелаю. А ты, Феликс, скоро станешь отцом».
Мы стояли перед хозяином на коленях и согласно кивали головами.
«У меня есть большая виноградная плантация, — продолжал Дамофил. — И мне нужны помощники. Свободные люди, у которых были бы жёны и дети. Я хорошо плачу таким помощникам, даю им жильё. Да вы и сами это знаете».
Я тогда ничего не соображал из-за охватившего меня страха. Страха не за себя — за Гелаю. И твой отец наверняка тоже боялся за Геру и будущего ребёнка.
«Я многим своим рабам дал свободу, — снова заговорил Дамофил. — Они получили её за то, что верно служили мне. Вот Гермий и Идей — несколько дней назад они отправились в Рим».
Это было правдой: и Гермий и Идей показывали мне перед уходом свитки с печатью Дамофила и говорили, что в этих свитках написано об их освобождении.
«Хотите вы получить свободу для себя и своих жён?» — спросил тогда Дамофил.
И мы, как околдованные, снова согласно закивали головами.
«Завтра утром в Рим должен уехать один богатый человек. Он будет везти с собой много денег. Я сделаю так, что его отъезд задержится до вечера. Я дам его охране отравленное вино, и яд подействует на них через несколько часов. К этому времени они окажутся далеко за городом. Вы вдвоём будете следить за ними. А потом добьете охрану и самого римлянина. Никто не должен остаться в живых. И даже умершим от яда надо перерезать горло: пусть всё выглядит так, будто на них напало много разбойников. Вам дадут лошадей, доспехи и оружие».
Дамофил склонился над нами, приподнял за подбородки наши головы и поочерёдно посмотрел нам в глаза. Этого взгляда было достаточно, чтобы понять: у нас нет выбора. Хотя сейчас я знаю, что выбор у нас был. Выбор есть всегда. Просто не всегда он нас устраивает. Нас не устраивает та цена, которую надо заплатить.
Свободу не купишь за деньги. За свободу надо заплатить жизнью. Либо своей, либо чужой. Это — цена свободы.
Мы сделали всё, как хотел Дамофил. Мы убили римлянина и перерезали его охрану. Мы сделали это потому, что хотели получить свою выгоду. А они, эти сытые и одетые чужие люди были нам безразличны. Это такие, как они, отняли у нас всё: родину, семью, свободу и даже имя — я и сейчас живу без имени: так, старик при собаках. Скажи, за что нам было их любить, им сочувствовать? Хозяева, богачи — наши враги. Это мы им добыли всё, что у них есть. Убить богатого — не грех. Нас не мучила совесть.
Мы привезли Дамофилу золотые монеты в кожаных мешках. Много монет. И он отдал нам свитки со своей печатью. Потом налил две чаши вина. И мы с твоим отцом выпили это вино. А когда очнулись, то увидели голые скалы каменоломни. И цепи на своих руках и ногах. И ещё мы увидели Гермия и Идея, и многих других, которых считали живущими на свободе.
Всех рабов в каменоломне на ночь соединяли одной длинной цепью.
Нас объединяла эта цепь и ещё то, что мы все хотели купить себе свободу, заплатив за неё чужой жизнью.
Запомни это, Арсин. И иди к себе. Я хочу немного побыть один».
Продолжение следует...
Нравится роман? Поблагодарите журнал и Юрия Солоневича подарком, указав в комментарии к нему назначение "Для Юрия Солоневича".