Текст: Ермолаев Дмитрий
(Продолжение. Начало в № 181).
Шанхайский синдром
В 1925 году на карте Мурманска появились китайские названия. Переулок Сун-Ят-Сена* - в память об умершем незадолго до того лидере китайской революции. Переулок Гоминдана - в честь самой известной на тот момент китайской политической партии. Еще одно наименование - поселок Нанкинский - стало знаком солидарности со столицей независимого Китая. Впрочем, отразившиеся в официальной топонимике бурные события, происходившие тогда в Поднебесной, мало влияли на повседневное существование населенной китайцами окраины заполярного города.
«В стороне от главных улиц и клубных огней, там, где дорога скатывается обрывами и громоздится склонами словно изрытых оспой оврагов, есть своя жизнь… Это ночной «Шанхай», - описывала быт мурманского чайна-тауна на страницах «Полярной правды» корреспондент М. Бабушкина. - Подобный огромной сове, он застывает днем всеми глазами-окнами своих лачуг, чтобы ожить ночью. Тогда загораются светом окна, по козьим тропкам сторожит сова шаг бредущих сюда людей, и зоркий глаз, наметавшийся за долгие часы ночного бдения, узнает сразу тех, кто ищет «на вынос», а кто «распивочно», под звуки баяна «со слезой», с колбасными закусками и ночной любовью, котирующейся значительно дешевле «белой головки» (водки. - Д. Е.). Но нежданным гостям… почет иной… и горе пришедшему в неурочный час».
«Шанхай», - поясняет в «Очерках этнической истории Кольского Севера» доктор исторических наук профессор Алексей Алексеевич Киселев, - был районом потрясающего бескультурья, разврата и всяческих пороков. Здесь можно было найти любую выпивку мира: шотландское виски, норвежский или кубинский ром, американскую «смирновскую», французский коньяк и рисовую водку. У кого не было валюты, за рубли можно было достать самогонку. Тут же в задних комнатушках - курение опиума и девочки из своих борделей. Ну а если добавить, что картежная игра была необходимым атрибутом этих китайских ресторанчиков на дому, то можете представить, что происходило в этом «веселом поселке» по ночам. А утром то в одном конце «Шанхая», то в другом находили трупы тех, кому не повезло в рулетке жизни».
Трущоба периода НЭПа
По сути дела, «Шанхай» стал самой известной и неблагополучной мурманской трущобой периода НЭПа.
«В лабиринтах тропинок, доступных козам и акробатическому уменью людей, - повествовала Бабушкина, - врытые в края обрывов гнезда дают представление о домах, и дома здесь напоминают гнезда». Действительно, наспех свитые постройки китайской окраины могли претендовать на звание архитектурных антишедевров, поскольку возводились как попало и буквально из того, что попадется под руку. Правда, изобретательности китайцам было не занимать. Бракованные шпалы, украденные доски, выловленные в заливе бревна - все шло в дело. Для отделки использовали куски фанеры, листы кровельного железа и даже бочковую клепку.
Возможно, сегодня на конкурсе современного искусства подобные сооружения могли бы претендовать на главный приз, но в ту пору на них смотрели иначе. Город-порт постепенно рос, менял облик и от самостийных «нахаловок» первых лет своей истории переходил к строительству капитальных домов. Ну а шанхайские лачуги воспринимались городскими властями как наследие проклятого прошлого, безусловно, подлежащее уничтожению. Порой решение о сносе той или иной хижины приходилось принимать через суд.
Дом, который построил Кон
Самым известным делом такого рода стал процесс о наследстве китайца Лоу-Вяна. Поводом к нему послужили проводившиеся летом 1926 года работы по планировке города, в ходе которых было сделано… «географическое открытие». Осуществлявший съемку местности землемер обнаружил на Горной улице (пересекавшей переулки Сун-Ят-Сена и Гоминдана. - Д. Е.) дом, о котором, как сообщала «Полярка», «в отместхозе (отделе местного хозяйства - Д. Е.) никаких сведений не имелось, на постройку разрешения не давалось, участка не отводилось, и дом в книгах владений не значился».
Вскоре обнаружилось, что этот дом площадью 36,03 квадратного метра принадлежал недавно скончавшемуся китайцу Лоу-Вяну. Друг покойного - Кон-Чан-Ю подал иск о признании строения своей собственностью. «На суде выяснилось, - изумлялась газета, - что под громким словом «дом» скрывается построенная Кон-Чан-Ю из старых ящиков и досок хибара стоимостью, по показаниям свидетелей, в… 20 рублей, и что Кон-Чан-Ю по щепочке, по досочке, как муравей, создал этот… дом. Лоу-Вян также помогал строить дом, но очень мало, т. к. был болен и вскоре умер».
В итоге Народный суд 1-го участка Мурманской губернии принял соломоново решение, признав Кон-Чан-Ю владельцем дома, но предписав в кратчайшие сроки «снести его по требованию отместхоза».
Похожий случай рассказала журналистка и писательница Татьяна Тэсс, опубликовавшая в 1929 году большой очерк о Мурманске в журнале «Огонек». Один из мурманских китайцев, как утверждала Татьяна Николаевна, построил себе так называемый «чайный домик», соорудив его с помощью фанерных ящиков из-под чая. Его халупа стояла прямо посередине улицы Карла Маркса. Центром жилища являлась засохшая сосна, использованная для придания всей конструкции большей прочности. Когда же городские власти предъявили горе-строителю иск и предложили снести эту мешающую движению халабуду, хозяин «очень удивлялся», долго-долго плакал и жаловался.
Наливай на все кальсоны!
Конечно, далеко не все «шанхайцы» нарушали закон. Но все же нарушителей было много. Наиболее распространенным нелегальным «бизнесом» мурманских китайцев долгое время оставалась незаконная торговля спиртным. Менялось название: самогоноварение, бражковарение, шинкарство - а суть оставалась той же.
«Китаец Чю-Чен-До, - информировала читателей «Полярная правда» в декабре 1926-го, - устроил у себя в вагоне в Красной деревне «отделение» Госспирта. Чю-Чен-До брал с посетителей по 2-3 рубля за бутылку русской горькой, не брезгуя также вещами. Так, у гр. Иванова, у которого не хватило денег на уплату, «добрый» Чю-Чен-До взял последние кальсоны, засчитав их за 1 р. 50 к.».
Одним только Мурманском подпольная продажа алкоголя, разумеется, не ограничивалась. «Тен-Пен-Зун, имеющий богатый опыт и прошлое по торговле самогоном (2 судимости и 1 привод), не оставил любви к легкой наживе и теперь взял под свое «попечение» рабочих ст. Хибино, - рисовала типичную для 1928 года картину заполярная пресса. - К моменту получки у рабочих Тен-Пен-Зун, нагруженный мешком с русской горькой, отправлялся в Хибино, где и продавал горькую по «божеской» цене 3 рубля за бутылку».
Добирались китайцы и до отдаленных уголков Кольского полуострова. В том же 1928-м в Умбе задержали некого Ван-Цин-Ша, обеспечивавшего страждущих из-под полы горячительными напитками.
«На суде Ван-Цин-Ша пытался вначале прикинуться простачком, не понимающим даже вопросов, задаваемых ему, - отмечалось в криминальной хронике того времени. - Только показания свидетелей и умело поставленные судом вопросы заставляют его переменить роль.
- Как же не прийти на помощь больным людям? Давал только больным, - говорит подсудимый. - Да еще держал водку к именинам дочери.
Эти ответы, естественно, вызывают смех. На вопрос же суда, почему он брал по три рубля за бутылку, если он отпускал ее с «лечебной» целью, Ван-Цин-Ша отвечает, ничуть не смущаясь:
- Сами клали в карман сколько было не жалко».
Червонец с изнанкой
Ко-Му-Юн, Хон-Си-Зун, Хи-Шу-Ун, Вай-Фу-Тин, Ху-Си-Ца, Мо-Па-Сан (мог ли себе представить французский классик, что китаизированный вариант его фамилии будет фигурировать в деле о самогоноварении, а в сарае у его мурманского «тезки» милиция обнаружит бидон с самогоном?), Ван-Си-Фу... Впрочем, имена китайцев, осужденных за тайный сбыт хмельного зелья, можно множить и множить. Приговоры суда, венчающие их уголовные дела, хранятся ныне в Государственном архиве Мурманской области.
Средствами массовой информации тех лет зафиксированы и забавные эпизоды на тему «вор у вора дубинку украл». Так, на мурманской ярмарке 1924 года активно распространялась памятка Госбанка для крестьян, в которой было приведено точное изображение советского червонца. Пользуясь темнотой иных граждан, особо предприимчивые горожане выдавали эти бумажные копии за настоящие купюры. Одной из их жертв стал китаец, торговавший бражкой.
«- Ходя (обиходное, панибратское название китайцев. - Д. Е.), есть самогон? - воспроизводил случившееся на страницах «Полярной правды» очевидец происшествия.
Китаец, хитро прищурив глаза, ответил:
- Два любля!
- У меня совзнаков не хватит, а есть один червонец.
- Холосо, давай тельвонец.
- А сдача?
- Сдачи ни-то! - ответил хитрый китаец и добавил: - Бели больсе, на весь тельвонец!
Предприимчивый человек взял несколько бутылок бражки и обещал зайти еще раз. После ухода «потребителя» китаец вынул «червонец» и стал любоваться. И вдруг… на обороте что-то написано. Оказалось, простая бумажка, ничего общего не имеющая с червонцем. Излив свою досаду в потоке ругани, ходя решил пойти в милицию… но спохватился: а самогон? Посадят… Встретив на улице покупателя бражки, китаец начал укорять его за нечестный поступок да так громко, что это услышал агент угрозыска и арестовал обоих. Кажется, припаяли по годику каждому».
(Окончание следует).