В общей сложности за два новых срока, сложенных вместе – два года два месяца и восемнадцать дней (за вычетом нескольких часов, что заняло – выйти с московского СИЗО-3, Пресненского централа, и снова «заехать», уже на «Водник», СИЗО-5) – написано уже шест книг. Вернее, пять с половиной, на последнюю чуть-чуть «не хватило» срока…
Неизвестно, когда и в каком виде они будут изданы, и вообще, попадут ли в печать (пока что собираешь рукописи по кусочкам, будто раскиданные взрывом…) – но на свет они уже появились, и в чем-то душа спокойна…
Как я уже отмечал, труд писательский по быту сильно и не отличается от труда в темнице (хотя слово темница – правильное, от тусклого света в камере – зрение сильно садится) – только в одном случае затворничество добровольное, а нынче – вынужденное.
Тем не менее, это положение позволило «собрать» воедино то, до чего вечно не доходят руки, будь ты на воле и в круговороте суеты…
Оттого, наверное, и такой объем написанного.
В камере ты с утра, при постоянном, годами длящемся понимании сокамерников, сменяющихся, конечно, понемногу – имеешь благодаря Богу и им – безпрепятственную возможность посвятить несколько часов – тому, что давно уже бродило, зрело и просилось на бумагу. Либо же – как часть того же твоего долга всем своим внимательным к этому занятию окружающим – отразило этот ваш общий быт, общую новую жизнь, кратковременно, не только на годы, но иногда и на часы и минуты – сводящую вместе.
Возвращая этот долг тем, без кого книги бы не появились, первой из появившихся внове в хронологическом порядке стоит «Россия в плену». У этой книжки есть предшественница, написанная прежним сроком, за год пребывания на сыктывкарском централе, с ноября 2006 по ноябрь 2007, «Россия в неволе». Ее несколько раз переиздавали, и не так-то сложно найти в интернете (например: http://proza.ru/2015/04/28/2273).
И «Россия в плену» – «естественное» продолжение ее, родившееся на другом, московском централе, по местному счету на «трешке», бывшей пресненской пересылке (есть еще и остальные – Матроска, Бутырка, Водник, Медведково, Капотня, Лефортово… – вроде нам постоянно говорят, что «жизнь улучшается», но в самые репрессивные годы – централов-то было гораздо меньше…)
Прошло десять лет, и есть с чем сравнить: что изменилось, что усугубилось, а что ушло в небытие… Как изменились – и человек, и система – из общей динамики можно увидеть и вектор, направление – к чему пойдет дальше. Как отмирает, видоизменяется, или регенерирует – не только система, но и государство, точнее нынешнее этно-социально-политико-религиозное сообщество именуемое им – и от этого слышится всех волнующий ответ на вопрос: а что же дальше: полегче-то будет?.. зависит ли от нас что-нибудь? И что же увидят наши дети, в каком обществе им расти, чего ждать и к чему готовиться?
Эти общие, можно сказать риторические вопросы, впрямую не озвучиваются. «Россия в плену» – как и предшественница, о «неволе» – хроника. Точнее, «хроники Риддика» из многих маленьких для мира, но больших для отдельных человеков, событий.
Где зачастую кому-то хочется – чтоб его имя, лицо – просто мелькнули где-то, может запомнились, может привлекли внимание («Юра, обязательно укажи, какой у нас счет был в нарды! – в своей книге…» И кто-то вторит: «А про меня записал, не забыл?..») Записал, что смог, постарался не забыть – но всего не упомнишь и не запишешь – не хватит никакого времени и сил. Только то, что являясь мелочью, как крупинка соли или перчинка – придает общий вкус или аромат, даже то, как варится ваша ежедневная похлебка:
«Этот вкус, и рецепт невозможно воспроизвести в наиэксклюзивнейшем из ресторанов!... Берется два кипятильника (один старый, давно уже чиненый, запаянный пакетами на месте соединения проводов)… Вода – обязательно отстоянная, прошедшая через фильтры… Чи-и-ик!...
Сверху по наружной стене дольняка, к которому примыкает дубок – натягивается контролька (веревочка, сплетенная из обрывков нитей, или простыней)… К ней увязана перекладина (кому-то зашли гламурные штанишки, так это «держалка» – для хранения их в шкафу, которого тут конечно нет) Кипятильники увязываются на этой перекладинке, как на коромысле, и вымеривается расстояние – чтоб висели, не соприкасаясь, и не лежали на дне – а не то замыкание, и супчик будет с запахом горелой проводки…
Берется заточка, сделанная из обломка решетки вентиляции для воздуха…Заточенная об угол косяка «тормозов» (входной двери), где уже от этой правки – видна выемка, белая ложбина… «Ручка» заточки – из накапанного плавлено-горелого пластика…
Капусту нарезает этой заточкой Жека, попутно рассказывая тонкости технологической наладки освоенных им производств: тентов для машин и мангалов, тротуарной плитки… Чи-и-ик!
Берется половинка зашедшей позавчера курицы-гриль, хранившейся из-за отсутствия «холодоса» – на решке (если на всех делить – по маленькому кусочку, а в супчик, на всех - самое то)… Колямба, только шагнувший из малолетки во взрослую жизнь – лишь его рука пролезает свободно до низа решки – тянет ее на свет Божий… Жека «Stib» из благодатной костромской глубинки, Шарьей именуемой… где были когда-то и битвы… славян с кем-то там еще… оставив рисование марки тебе на память спрыгивает с «пальмы», второго яруса шконок: «Давайте, что сделать…»
Лук надо. Из-под шконаря, где расположен наш местный «Черкизон» (зашедшие кому какие овощи, зелень, фрукты…) – выкатывается миска, где лежат уже слегка заветрившиеся лучок-чесночок… Которые он обрабатывает (второй резки-то нет) – «мойкой» – вытащенным из одноразовго бритвенного станка лезвием… И крошит идеальными полукружиями лук, а чеснок – аккуратно, как в аптеке, нарезает ровными белыми кубичками…Чи-и-ик, чирик!
Ты сам трешь морковку, в меру сыплешь – перец горошком (вернее, «смесь четырех перцев»), три листа лаврушки… Олег дотягивается до «телевизора» (так называется почему-то шкаф для посуды) – вровень с «пальмой», отрываясь от чтения «Сумерек», то ли ирвинг-стоуновского «Микеланджело» – разное тут интересует зеков, вы не думайте… На уровне его ложа, на телевизоре – плавает в миске с водой масло (как его еще тут хранить-то?)… И кусок его – тоже летит – бух! – в общий, набухающий над кипятосами – пар над котелком (пластиковым, пятилитровым, затянутым всеми правдами-неправдами, контейнером)…
Для большей густоты кладется несколько ложек риса (надпись «для суши», фирмы «Микадо» игнорируем, не до суши тут)… Соль, прованские травы… Антоха тем временем выбрал из дневной пайки картохи, сохранившие форму посреди общего пюре – Жека их тоже режет крупными кубиками… Кажись, все!... Вот и весь рецепт… Садитесь жрать, пожалуйста, госсс-пода!..»
Вкус этого «блюда дня» – нашей гастрономической вершины, вряд ли передаст любая, даже самая лучшая, бумага… Как и те мгновения отдыха – превращающиеся в удовольствие от свободного труда и отдых от своих мыслей…
Что бы вы ни готовили, лапшу-удон из гречневой муки, или обычные рожки (все это надо как-то хитростями затянуть сюда, которые нам то пропускают, то почему-то нет…) – конечно, желательно с тертым твердым сыром наподобие «Пармезана», сделанным где-то в Подмосковье… Сотворяя, что можете, из того, что вы и не просили, наоборот, настаивая при редких минутах связи с родными – экономьте на нас, мы-то тут все вместе, сотни человек, продержимся… Вам-то там, по одиночке каждой семье – тяжелее… И все равно – стоят в очередях, тащат, зарабатывая инфаркты при столкновении с системой – короче, сидят вместе с вами!...
Этого, как и многого другого – нет в этой новой книге… Хотя оно – было, происходило вот так, подобным образом… Так что за каждой строчкой – те, о ком упомянуть-то не сможешь даже при желании: все тогда просто превратится в именной помянник. У каждого сейчас – поди, он свой, длинный…
И что смог – это лишь часть твоего необъятного долга на пути к тому миру, о котором Серафим Саровский говорит, что наступит день, когда «в тюрьмы и темницы никого уже не пошлют»… И эта книга – твой новый шажок туда…
источник: https://yuri-ekishev.livejournal.com/33307.html