(история о Музыке и о любви к ней)
Ефимов вернулся с работы, когда ни детей, ни жены еще не было. Зашел на кухню, привычно щелкнул пультом, включая музыкальную радиостанцию – но почему-то вместо радио заработал телевизор, возможно, какая-то помеха случилась в инфракрасном диапазоне, а может, это старший ребенок, дюже охочий и любознательный до различных технических игрушек, провел над ними какой-то загадочный эксперимент.
На экране возник выпуск новостей и жизнелюбивое лицо Первого Министра. Говорил Министр красиво, но не очень для Ефимова понятно, так что уяснить удалось лишь окончание фразы и выводы из вышесказанного. Один из них был таков, что в ближайшем будущем некоторым профессиям суждено отмереть и покинуть рынок труда, как окончательно устаревшим, а на смену им придут новые занятия и специальности, прогрессивные и покуда неизведанные...
Насчет некоторых профессий Ефимов был в курсе и без выступления Министра. Когда-то в юности он не сомневался, что заработает однажды кучу денег, после чего немедля бросит постылую службу ко всем чертям и устроится продавцом в музыкальный магазинчик, можно даже и за совершенно символический оклад. А может, заведет свой собственный. И будет в нем сидеть целыми днями, ставить разные пластинки, а редким и случайным посетителям рассказывать, что из Музыки в самом деле стоит послушать, а чем, как говорится, если только ворон над взлетно-посадочной полосой распугивать в целях безопасности.
А рассказать Ефимову было о чем. О том, что самые лучшие песни на свете – имеют не только свой звук, но и цвет, и даже запах! А совсем лучшие из лучших – могут даже производить в душе такое странное чувство, которое нельзя ни описать словами, ни пересказать еще как-то, а можно – ну да, лишь почувствовать. И слушать их можно при этом – сколько угодно раз, иногда странное чувство почти не проявляет себя, но оно никогда не исчезает, не стирается до конца, даже если от него остается всего несколько молекулярных слоев... но однажды – оно, это самое чувство, обязательно возвращается, нужно только уметь ждать. Собственно, именно оттого такие вещи – и есть самые лучшие...
А еще Ефимов обязательно бы рассказал...
В самом первом семестре их самого первого курса студент Укулельский в знак их крепнущей день ото дня мужской дружбы подарил Ефимову пластинку «Физические картинки» зарубежного вокально-инструментального коллектива «Свинцовый дирижабль», в знак дружбы, ну и с намеком на их специальность обучения. Точнее, не саму пластинку подарил, конечно. Одни небеса знают, во сколько такая пластинка могла оцениваться при продаже с рук, а других вариантов и не было, а ведь она – двойная была, да там один фирменный конверт с прорезями окон нарисованного дома мог стоить целую стипендию! Не пластинку, но кассету с «первой» перезаписью, и даже с любезно нанесенными карандашом на обложку названиями композиций.
– «Кашмир» послушай, обязательно! – сказал Укулельский.
Но послушать этот самый «Кашмир» у Ефимова долго не получалось, да и вообще почти ничего. Слушать можно было только параллельно с решением Заданий, другого времени не имелось, а Заданий решить нужно было массу. И стоило включить кассету, как почти тут же обрушивался поток интегралов, ускорений, радиус-векторов и атомных весов, выбраться из которого получалось лишь когда раздавался уже щелчок об окончании стороны. Тем более, что «Кашмир» этот, судя по надписям, располагался где-то в самой серединке.
Но все хорошее, впрочем, как и плохое, однажды заканчивается. Сделаны были Задания, сданы зачеты и даже лабораторная работа, которую Ефимов безуспешно пытался «спихнуть» почти три месяца. Причем это как-то внезапно произошло, вдруг раз – и всё... Это как книжку хорошую читаешь, и прям боишься, что скоро кончится, но все равно – оторваться не можешь, и глотаешь прямо. Кстати, и когда пишешь – примерно такой же эффект, только Ефимов о нем еще не догадывался.
В общем, в одно прекрасное утро обнаружилось, что – всё! Всё сдано, до последней задачки, даже странно, вроде накануне еще наблюдался полный завал.
Ефимов тогда выдохнул, подошел к окну, и тут-то у него глаза словно впервые открылись. А ведь на улице, оказывается – уже зима! Уже ведь самый настоящий декабрь, снег лежит, а когда он выпал – даже не заметил! И тут как раз и заиграл «Кашмир», и засверкали льдом вершины, переливаясь на солнце, и всегда с того дня начало зимы пахнет Кашмиром, где Ефимов никогда не был и вряд ли будет, но это как раз совершенно неважно.
А потом пришла весна, и уже вторая их сессия. К ней Ефимов уже окреп и закалился, причем как телом, так и духом, поэтому за учебник по предмету садился теперь ровно за день до экзамена, редко за два. Только денег у него по-прежнему было мало.
Но все равно: когда позвонил Укулельский и горестно сообщил, что увидел на прилавке новую пластинку сэра Пола «Цветы в грязи», только не было ни копейки при себе, и что хуже всего, и взять их в ближайшей перспективе было неоткуда – Ефимов знал, что делать. Он в тот же миг сорвался в дорогу, учебник ведь можно и в транспорте почитать, в математической науке о бесконечных рядах от этого ничего не изменится, а вот пластинка сэра Пола, теперь уже настоящая – очень даже могла быть с прилавка и сметена, тираж ее, в отличие от рядов, был конечен. Более того, Ефимов не только успел ее купить, но и подарил Укулельскому, предварительно, конечно, сделав себе «перезапись», ведь они же – друзья! И на веки вечные теперь – голос сэра Пола пахнет началом лета, цветущей сиренью, свежескошенной травой и учебником математического анализа под редакцией А.М.Тер-Крикорова.
А потом успешно минуло еще несколько курсов и сессий, и они отбыли на военные сборы с целью овладения какой-нибудь ценной воинской специальностью в дополнение к гражданской. И целых сорок пять дней усиленно овладевали, как и положено, стойко снося тяготы и лишения, и мечтали о том мгновении, когда вернутся к мирной жизни. И однажды – этот день все-таки настал.
Но потом вдруг – все друзья-товарищи поразъехались кто куда, и Укулельский в том числе, и только денег по-прежнему не было. Так Ефимов оказался буквально выплюнут в душный, пыльный июль и там, внутри него, совершенно не представлял, чем себя занять до осени, и как справиться со внезапно нахлынувшей тоской.
В отчаянии забрел он в тот самый музыкальный магазин, где когда-то приобрел пластинку сэра Пола, так, больше поглазеть, нежели за чем-то конкретным, да и не предлагалось в тот день ничего особо актуального. И тут вдруг словно чей-то голос нашептал Ефимову:
– Вон, возьми старенькую вещицу Князя Тьмы, как раз переиздание...
– К чему, к чему? – изумился Ефимов, – Брать на «виниле» то, что уже слышал на пленке, позволь, такая расточительность...
– Бери, не спорь, – строго повелел голос, – Последние деньги и должны тратиться на что-то такое, как будто совершенно ненужное и неважное. А на сдачу – аккурат бутылку пива возьмешь.
Ослушаться Ефимов не посмел. Потом забрел в какой-то пустой двор, сел на лавочку, поставил перед собой пластинку с бутылкой, полюбовался...
Удивительно, но ровно с того момента и финансовые, и личные дела Ефимова пошли чуточку вверх. И именно тогда он понял, что однажды бросит все, и сам устроится в маленький магазинчик, и как-то попытается описать, почему Князь Тьмы – на самом-то деле совсем не страшный, а забавный и плюшевый, как жаркий июльский день.
А еще Ефимов обязательно рассказал бы...
Своего деда он почти не помнил, тот умер, когда Ефимов совсем маленький был, но что-то все-таки врезалось, впечаталось в память так, что не сотрется ни за что и никогда.
Вообще говоря, дед любил петь. Во всяком случае, друзья и соратники по борьбе находили, что у него есть к тому определенная способность, и иногда Ефимов жалел, что эта склонность никак не передалась ему по наследству, ну да ладно. Тем более, что и Стране требовались совсем другие дедовы таланты, так что благодарных слушателей у него было немного, но они – были!
Больше всего Ефимову нравилось слушать деда, сидя под классическим круглым столом, да другого места иной раз в их коммунальной комнате и не оставалось! Важное место в репертуаре занимала композиция, которую бабушка называла «сигнальной». В том смысле, что исполнение ее, как правило, служило сигналом, что деду уже хватит, и соседу Кузьмичу пора топать обратно через коридор в свою комнату, да и остальным верным друзьям помаленьку расходиться, от греха подальше, завтра ж на смену рано вставать, ну и так далее.
Были в песне следующие проникновенные строки:
Щи горячие, да с кипяточками,
А слезы катятся на грудь да ручеечками!
Собственно, это была и не песня даже – а такая лирическая кинозарисовка. О трудной жизненной дороге лиц, однажды (или не однажды) преступивших действующее законодательство.
Потом деда не стало, а потом и бабушки, и комната их в общей квартире отошла совсем другим людям, и остался один только сквер, где дед тоже любил встречаться с товарищами и где пользовался среди них безмерным почетом и уважением...
А потом Ефимов вырос, увлекся настоящей, правильной Музыкой. И однажды в репертуаре коллектива «Катящиеся камни» обнаружил «кавер» под названием As tears go by, «Слезы катятся», с практически теми же самыми словами, только на иностранном языке, но глубинный-то смысл тот же!
И тогда вдруг он понял, что есть на свете вещи, которым не нужен перевод, потому что на всех языках они звучат одинаково, и они-то и есть самые главные в этой жизни, и об этом Ефимов тоже обязательно бы рассказал...
Но сначала исчезли пластинки, а потом и кассеты, и еще до объявления Первого Министра закрылись музыкальные магазинчики, каждый стал сам себе и автор, и исполнитель, только новых сэр Полов и Князей Тьмы отчего-то не прибавилось.
Но тут наконец пульт щелкнул как следует, экран погас, и лицо Первого министра исчезло.
А потом пришли домашние, кто со службы, кто из кружка или из секции, и Ефимов понял, что хоть он и не будет уже ни о чем рассказывать покупателям своего магазинчика, но уж своим-то расскажет обязательно. Потому что о самом Лучшем надо рассказывать тоже лучшим. А они у него – как раз такие и были.
(c) Mike Lebedev
