Александр Леонидов
Голова и шея
рассказ
Иван Сергеевич Имбирёв, депутат и предприниматель, пришёл домой очень злой. Неизвестно, что у него случилось, но таким злым его жена давненько не видела.
Швырнул в угол свой крафтовый портфель с документами, пинком угостил собаку Гибралтару, полезшую было не с большого ума ластиться к хозяину.
Кулаки Имбирёва яростно сжимались и разжимались, взгляд сверкал как дуга электросварки, слова звучали отрывистым лаем:
– Совсем все оборзели! Зажрались! Не порол детей – вот и выросли засранцы! Савва! (это младшему своему) Сюда иди! У кого, поганец, по географии две тройки и двойка на десерт?! Кто сказал про учительницу музыки, которая ушла в декретный отпуск, – «доигралась»? Кто шантажировал учителей угрозой «размочить себе манту»?!
Савва возник было, но, услышав перспективы, испарился, как только он умел.
– Ну-ка – искал невидимого сына Им-бирёв, – снимай портки, я тебе сейчас дневник твой двудольный разлиную! Видно было, что Иван думает вовсе не про географию Саввы, благоразумно укрывшегося под лестницей от грозы, а про что-то своё. Потому что пошёл Имбирёв не на поиски сына, а в большую столовую залу, спаренную с просторной кухней. Там, не снимая обещанного ремня, плюхнулся на угловой диван, почти утонув в его подушках. И не сидел, и не лежал, скорее, для прыжка хищного напрягся, желваки так и гуляют…
Ольга Имбирёва, психиатр-любитель со стажем, прикидывала уместные в создавшейся ситуации лекарственные средства: коньяк? Абсент? Смарт-джаз через домашнюю стереосистему? Покаяние в мелком проступке с указанием на мудрость мужа?
Пока Ольга составляла рецепт для «папы-психа», не вовремя сунулась к отцу дочка-красавица. Возникла с глянцевым журналом в руках, который задумчиво перебирала.
– Пап, вот как ты думаешь? Славик хочет свадебное путешествие в Италию, а я в Грецию… Вот куда лучше поехать, в Италию? Или всё-таки в Грецию?! Имбирёв резко выругался.
– Чего ты мелешь?! – зло побледнела дочка с папиным характером. – Опять набухался?!
– Да я тебя… – Имбирёв всё же сделал попытку снять ремень. – Дрянь такую…
Мать закрыла дочку своим телом и за спиной подала Наталке условный знак:
– Уйди! Уйди!
– Ну, а ты тут чем целый день занималась?! – рявкнул Иван, глядя исподлобья, словно укусить собирался. Оля изобразила крайнюю степень смущения и, опустив глаза, пролепетала:
– Часы твои починила… – Какие ещё часы?! – Швейцарские, твои любимые… – Оля достала из верхнего ящичка, обычно используемого под рецепты и вырезки, обтянутый кожей футляр с серебряной инкрустацией.
Вообще-то она починила (то есть отнесла в починку) эти часы давно. Но берегла в ящичке сокровенно, для такого вот грозового часа. – Надо же! – несколько смягчился Им-бирёв, заводя и прикладывая к уху – Тика-ют… Там вода, наверное, попала… – Действительно, Ваня – стояла жена, потупившись, будто она часы сломала, а не восстановила. – Как ты говорил, так и было: попала вода… Хоть и водонепроницаемые, а как-то… Но всё устранено, Ваня! Носи на здоровье, всё в ажуре… – А ты молодец! – слегка кивнул Иван. Взгляд его уже не метал молнии, хотя и оставался колючим. – Не такая уж я и молодец… – сокрушённо покачала головой Ольга, и выдала вторую «домашнюю заготовку» женской мудрости – Я ведь Вань, не только часы тебе починила… Я ещё и прихватки гобеленовые сожгла… – Какие еще прихватки?! – Кухонные, Ваня, гобеленовые, маде франсе… Ты, Ваня, мне говорил, не хватать ими раскалённые противни… А я… Вот всегда, когда сделаю по-своему, не как ты сказал – дело испорчу…
Иван Сергеевич смутно знал, что на кухне Имбирёвых в числе многих кулинарных прихваток-рукавичек есть и какие-то французские парадные гобелено-вые… На этом его знание исчерпывалось. Ему было абсолютно безразлично как наличие этих прихваток, так и их отсутствие. Но дело было не в прихватках, которые Ольга, кстати сказать, и не сжигала, а в том, что некогда Иван советовал ей не использовать эти прихватки на горячем металле. Он-то забыл, да жена помнила! Теперь вот пригодилось… – Сколько раз я зарекалась тебе поперёк делать! – сокрушённо «каялась» Оля. – Но иногда забываю… – Ну вот, – улыбнулась правая сторона лица мужа (а левая оставалась мрачной). – Сделала по-своему… И чего добилась?! – Сожгла обе рукавички! – развела руками Оля. – Жалко, хорошие были, кра-сивые… Оплавилась ткань… Вот если бы сделала, как ты сказал, – всё было бы хорошо, а не послушалась твоего совета – саму себя и наказала… – Латна… – махнул рукой вальяжный Имбирёв. – Не горюй, Оленёнок… Чать прихватки, не амбар! Сгорели – и фиг с ними! Я тебе точно такие же куплю, только впредь уж слушай, что я скажу… – Да я и так уж всё время стараюсь, Вань… Но ведь ум бабий, короткий…
– Это не твоя вина, а твоя беда! – совсем ласково утешил оттаивающий, словно курица из морозилки, муж. – Понимаешь, Оленька, правоту мужа лучше признать поздно, чем никогда! Согласись теперь, я был прав? – Прав, Ваня, как в воду глядел! – А почему? – задушевно поделился рецептом успеха Иван. – А потому что я жизнь знаю… Я ведь на передовой, пока вы тут тусуетесь, в домашней обстановке… Теперь, прежде чем делать чего, – будешь думать, что муж сказал! – Я, Ваня, это дело всегда! Как «Отче наш»… Иван перестал резать бритвой взгляда, стал поглядывать по сторонам, по углам огромной кухонной залы. Подмял одну из бесчисленных, обтянутых шениллом диванных подушек под мышку, чтобы поудобнее полулежать. – Момент! – мысленно сказала себе Оля и, не упуская нужного мига, словно фокусник, выхватила из ниоткуда серебряный подносик с шемаханской чеканкой, чернёный лучшими кавказскими мастерами. Подносик маленький, чуть шире ладони, но на нём умещались рюмка коньяку, сырная тарелочка, ажурное блюдце с тонкими ломтиками лимона и хрустальная толстостенная пиала с очень светлым акациевым мёдом.
Всё это Оля ошеломляюще стремительным жестом выставила прямо перед носом мужа. Он одобрительно крякнул, поднял рюмашку, посмотрел на свет, потом осанисто и со вкусом выпил. Обмакнул кусочек бри в почти бесцветный мёд, закусил, «докинулся» ломтиком лимона. – Представляешь, – не давала ему опомниться Ольга, – эти черти, Севас-тьяновы, где-то вычитали, что французы коньяки лимоном не закусывают! Они теперь в высший свет играют, и знаешь, чем коньяк закусывают? – Чем? – морщился с кислинки муж с набитым ртом. – Орешками кешью! – торжествующе выдала Оля. – Вот уроды… – посетовал Иван на несовершенство мира и особенно современного ему светского общества. – Коньяк лимончиком закусывать придумал последний государь Николай Александрович! Севастьяновы думают, они аристократичнее государя-императора?! Нет, Оленёнок, мы уж по-старому, по-царски… Лимончиком…
– Я этой дуре, Катьке-то, и говорю: ну уж, наверное, моему-то Ване лучше знать, чем коньяк закусывают, а чем нет! Иван ещё немного размяк и спросил невпопад, знала ли его жена, что царь закусывал коньяк лимоном. Ольга, конечно же, знала. И, конечно же, сказала, что не знала. – От тебя всегда столько интересного узнаёшь, Ваня! Иван Сергеевич уже улыбался во весь оскал. Мягкое тепло домашнего уюта съело его тревоги и гнев, растопило их, как будто он в жарко натопленную гостиную притащил сугроб снега. – А в принципе, Оленёнок, – Иван щёлкнул пальцами, и рюмочка невзначай наполнилась новой порцией коньяка, – Савва нормально учится… Он вообще в меня… Я тоже троечник был… – Видишь, был троечником – а кем стал! – восхищённо закатывает наивные глазки Оля, дотапливая грязный серый городской снег его тревог, принесённых с улицы.
– Я даже думаю, Оля… – Имбирёв задумчиво отпил из рюмки, уже не заглатывая разом, а смакуя «букет» дорогого напитка, – отличники не вполне нормальные ребята… Вот сама посуди: разве может быть ребёнку, настоящему, живому, всё одинаково интересно?! Савва – он у нас нестандартный, в отца… К нему подход надо найти, а эти придурки-учителя не смогли… Под общую гребёнку… А вообще он молодец! – И Наталка тоже в тебя! – лисой стелется жена. – Ты не смотри, Ваня, что она внешне моя копия… А характер-то у неё папкин… Твоя кровь, Ваня! Видал, как она сегодня глазами-то зыркнула? Иван Сергеевич милостивым падишахом соглашается. Думает о буженине, но затрудняется выбрать: то ли розовую, мягкую, то ли прессованную буланже… Пока он умственно выбирает – перед ним выплывает менажница: разделённая перегородками розовая и буланже буженины… – Вот как раз о ней подумал! – соглашается Иван. – Как ты догадалась?
– Твои вкусы, Ваня, – метёт воображаемым пышным хвостом эта лисонька-супруга, – отличаются завидным посто-янством… – Наталка тоже хорошая дочь! – кивает умиротворённый и даже отчасти убаюканный Иван. – Пусть мир посмотрит, правда? Чего ей выбирать между Грецией и Италией, надо им тур купить вначале в Грецию, а потом в Италию, средиземноморский круиз… Ты как считаешь?
– Соломоново решение! – разводит руками Ольга, изображая восхищение мудростью мужа. – Ты такой заботливый отец! И главно, вот скажешь, как отрежешь! Вот в Грецию и в Италию – а то гадают, салажата, то ли туда, то ли сюда… – Пороху-то не нюхали! – хохочет Иван, обнимая супругу.
– Опыта-то нет! – подтверждает Ольга. И калачиком пристраивается к мужу с левого боку. Мурлычет, как кошечка, когда он гладит её по волосам. Мина разряжена. На этот раз она снова не ошиблась с проводками, хрестоматийными – красным и синим. Взрыва не будет. А много ли надо было? Как говорят в народе – муж голова, жена шея. Куда шея повернёт – туда голова и смотрит…
#критика #литература #книги #газетаистоки #уфа #краеведение #башкирия #кино #психология #евровидение #воспоминания