Секретарь комитета комсомола вглядывался в лица стоящих в шеренге ребят. В заколоченные досками окна не проникал уличный свет. Помещение освещалось чадящими коптилками из снарядных гильз. На отсыревших стенах искрился иней. «Когда потеплеет, здесь все, наверно, будет в разводах, — подумал секретарь и тут же прогнал эту мысль. — Не главное. Важнее, как они все это выдерживают. И чем можно помочь?»
Перед ним стояли мальчишки и девчонки. Он вглядывался в бледные, изможденные лица. Неужели действительно эти худенькие подростки в черных, не по плечу гимнастёрках, обутые в эрзац-валенки, сшитые из выношенных шинелей, на деревянной подошве, смогли сделать так много! Еще вчера они взахлеб зачитывались книжками о приключениях и подвигах героев, почти каждый второй в мечтах видел себя на капитанском мостике корабля, за штурвалом самолета, в операционной, сверкающей стерильной хирургической чистотой... Это было вчера. Оно оборвалось вместе с беспечным детством. В прошлое канули турниры голубятников на пустырях Выборгской стороны. С грустью вспоминались голубиные стаи в весеннем небе. А сколько среди них было радиолюбителей! Часами они могли вслушиваться в таинственные голоса балтийского эфира. Сейчас в помещении клуба юных радиолюбителей на Васильевском острове разместилась комендатура военных моряков.
Война сделала их взрослыми. Теперь они — строители, маляры, плотники, штукатуры. И секретарь прибыл в школу ФЗО, чтобы вручить переходящее Красное знамя. Это знамя завоевал Кировский завод. Сейчас за него боролись военно-ремонтные мастерские Кронштадта, строители оградительных сооружений, рабочие с «Электросилы». Представитель командования фронтом на заседании горсовета объявил победителем соревнования коллектив учащихся. И вот они стоят на торжественной линейке, совсем еще дети, у некоторых не по росту сшитые шинели подрезаны до колен, закатаны непомерно длинные рукава. На исхудалых лицах светятся не по-детски взрослые глаза. А в них вопросы, вопросы, вопросы...
— Когда кончится блокада? Скоро ли конец бомбежкам, обстрелам, войне?! Удастся ли найти родителей, братьев, сестер? — Эти вопросы застыли в тревожных детских взглядах.
И секретарь чувствует свою вину за то, что не сможет дать ответ каждому в отдельности. Но и он, и они понимают — ни один вопрос не прозвучит, хотя и роятся они в душе стоящих в шеренге. Слишком много испытаний выпало на долю этих ребят, и они научились владеть собой. Их молчанье громче слов. И секретарь, как бы оберегая напряженную тишину, поднимает руку.
— Вчера я был на передовой. Наши войска прорвались к Пулковским высотам. В Царском еще немцы. Но не сегодня — завтра их выбьют оттуда. Скоро блокада будет прорвана. Наш город вздохнет полной грудью. Люди забудут вкус опилок. Они снова узнают запах свежего хлеба! Но за этот святой час предстоит напряженная борьба. О вашей школе говорят много хорошего. Ваши дела известны командующему фронтом. Он передает благодарность от имени бойцов ленинградской обороны и заявляет: каждый ваш трудовой успех — пример фронтовикам. Они будут наносить удары по ненавистному врагу еще яростнее. Это будет наше соревнование по-ленинградски, по-военному! Помните, Питер был и останется красным!
Аплодисменты заглушили последние слова.
К своей трудовой победе ребята пришли нелегким путем. Когда их, новичков, собрали в этом зале, здание было глухим и запущенным. Училище эвакуировали и помещение казалось мертвым. Новички оглядывались, поеживались. Они чувствовали себя здесь неуютно. Неужели этот мрачный дом может заменить утраченный родной очаг? Но с первых дней учебы жизнь наполнилась новым содержанием. Теперь у них была работа — они стали строителями, людьми очень нужными Ленинграду. Каждый артобстрел приносил разрушения. И тяжко было видеть, как погибала в огне привычная с детства красота. Каждый из ребят понимал важность того дела, которому его обучали. Испытывая ответственность перед родным городом, они приобретали рабочую премудрость, не жалея сил, овладевали ее секретами.
Их привели к Аничкову дворцу. Здание дворца было известно каждому ребенку. Здесь до войны размещался городской Дом пионеров. В его залах, украшенных колоннами, залитых сиянием хрустальных люстр, росла и взрослела пионерия. Фашистские снаряды разрушили дворец. Печально зияли пустые глазницы окон, черные подтеки на розовой штукатурке стен напоминали следы слез. Сквозь дырявый, как решето, каркас крыши виднелось небо. Там, где раньше восхищала взор орнаментальная вязь паркета, теперь высились груды мусора. Ребята стояли во дворе разрушенного здания. Старый мастер, в прошлом путиловский рабочий, сказал:
— Знаю, трудно вам, ребята, ох, как трудно! Нам тоже было нелегко и в гражданскую, и в годы разрухи. И мы недоедали, но заводской гудок звал ежедневно и мы каждое утро вставали к станку. Вам сейчас еще труднее, но уверен — выдюжим. Не может быть, чтобы питерский рабочий не выстоял. Всегда так было и будет! И всегда высоко держите рабочую честь. Вот и сейчас мы с вами должны поддержать питерскую марку. Видите, что сделали фашистские мерзавцы с этим чудо- дворцом! Давайте возродим дворец, эту жемчужину... Ведь о нем напечатано во всех мировых каталогах по архитектуре. Вернем его детям блокадного города. Пусть снова в его залы придет веселый праздник!
Так говорил старый мастер, и ребята с интересом слушали его. На следующий день они снова пришли сюда, вооруженные носилками, лопатами, и принялись разбирать развалины. Через весь заснеженный город на санках везли инструмент. У эпроновцев выпросили две ручные помпы выкачивать воду из подвалов.
Слух о восстановлении дворца прошел по всему городу. У погнутых решеток собирались дети и смотрели, как их товарищи в черных бушлатах с молоточками в петлицах разбирают развалины дома. Кирпичами постепенно замуровывались раны на стенах, штукатурный раствор их заживлял. Наступил день, когда плотники привезли свежеструганные рамы и подогнали в оконные проемы. Потом за дело принялись отделочники.
— Скоро ли откроют наш дворец? — спрашивали дети. И юные строители с достоинством отвечали: «Стараемся...»
Уже восстановили летнюю сцену в саду и на ее раковине весело зазеленела свежая краска, когда на территорию стройки попали бомбы и все пришлось начинать сначала. В школе устроили комсомольское собрание.
— Ребята! Тише! Слово представителю военной комендатуры!
Кронштадтские моряки патрулировали город. Балтика! Как много значило это слово для тех, кто жил в тисках блокады! За ним стояли и могучая сила флота, и спокойная уверенность Кронштадта, и неторопливая поступь морских патрулей на пустынных, заваленных снегом улицах.
— Слушайте внимательно, ребята! — сказал коренастый моряк со скуластым обветренным лицом. Он неторопливо обвел их зорким взглядом, как бы решая, можно ли на них положиться. И поправив переброшенный через плечо дулом вниз автомат, продолжал: — В нашем городе все сейчас солдаты, и каждый, если придется, должен уметь выполнить боевое задание... Вот и ваша помощь нужна. В городе действуют диверсанты — фашистские прихвостни. Во время налетов они подают немецким самолетам сигналы у важных для обороны объектов и ориентируют фашистов. Немцам известно, что вы, ребята, возрождаете Дом пионеров, и они решили помешать этому. Понимают, подлецы, что значит в осажденном Ленинграде открыть детский дворец. Это как бы окрылить ленинградцев, придать им силы! Город живет и борется за жизнь. Где-то в районе Аничкова дворца засел лазутчик. Мы его сигналы дважды засекли. Чтобы его поймать, надо прочесать весь район. Для такого дела людей сейчас маловато у нас. Решили к вам обратиться. Надо, ребята, вокруг стройки выставить посты — человек тридцать, по три на пост. Наш караул расположен вот здесь, — моряк расстелил карту и показал, затем начертил на ней несколько кружков.
— Кружки — места для вашего наблюдения за окрестностями Дворца. В случае тревоги двое остаются на посту и ведут наблюдение, а один с донесением мчится сюда, к нам, на караул. Ясно все? Вот так, ребята, вместе будем ловить этого гада... Так запомните — чуть что подозрительно, сразу к нам. Самим ничего не предпринимать! Ну как? Всем понятна задача?
Задача была не только понятна. Она пробудила желание немедленно приступить к ее исполнению. Столько затрачено усилий! С какой надеждой смотрели дети на их работу! Много горя принесли сюда, на берега Невы, фашистские мерзавцы. Неужели им удастся лишить юных ленинградцев радости? Нет! — решили ребята. — Наперекор врагу дворец будет восстановлен!
С этой ночи вокруг разрушенного дворца расположились дежурные. Когда над крышами сгущались тревожные сумерки, тридцать человек уходили в наряд. На лестничных площадках заброшенных домов, пропитанных едкой гарью пожарищ, у черных проломов стен и бывших окон долгими ночами простаивали ребята, напряженно вглядываясь в глухую темноту.
Днем восстанавливали они дворец, ночью оберегали его от врага.
Город бомбили в ночь по два-три раза. Но пока вокруг не было ничего подозрительного. Случилось это через неделю. Сутки были напряженные. Днем был массированный налет и несколько артобстрелов. Кругом бушевали пожары. Небо мерцало в их отблесках. Ночью вновь началась бомбежка. Горящие кварталы представляли для летчиков удобную мишень. Фашистские самолеты шли волнами. Едва одни успевали сбросить смертоносный груз, как тут же появлялись другие. Город отвечал зенитной канонадой. Вспышки залпов озаряли округу. Внезапно зенитные батареи стихли. В воздух поднялись сторожевые истребители и начался бой. В этот момент в одном из дворов-колодцев, рядом с Аничковым дворцом, мелькнул луч фонаря, тонкая струйка света металась, то поднимаясь вверх, то стремительно падая в сторону дворца, как бы указывая цель. Лазутчик начал свою работу. Его одновременно заметили несколько постов. Наиболее быстроногие из ребят уже мчались по темным закоулкам к месту расположения патрулей, остальные окружили двор, где все еще продолжил воровато метаться луч карманного фонаря.
— Руки вверх! Ни с места!
Пожилой человек в валенках и солдатской шинели оглядывал обступивших его со всех сторон ребят. Они держали трубы, лопаты, кирпичи.
— Да вы чего? Я ведь просто так сюда зашел, чего с цепи-то сорвались?
Губы его тряслись, а злобные колючие глаза смотрели затравленно.
— Это, дядя, в комендатуре будешь объяснять, чем тут занимался!
— А ну кышь, плотва! — выхватив что-то из кармана, замахнулся человек в шинели и кинулся на окружающих его ребят. В ту же минуту он взвыл от боли: кто-то изо всех сил ударил его по руке лопатой!
— Вот вы как? Ну, теперь держитесь, сосунки! — прорычал он и вдруг глаза его округлились от страха. За спинами ребят показались морские патрули.
— Молодцы, ребята! — обыскивая задержанного, похвалил командир. — Вот только ведь предупреждали мы — самим ничего не делать, а вы, вишь, как рискнули! Ведь вот как могло получиться, — сказал он, поднося к фонарю отобранный парабеллум. — Хорошо не успел он в ход пустить эту штуку.
Он вздохнул и с грустью посмотрел на ребят.
— Большое дело вы сегодня сделали. А теперь домой идите, отсыпайтесь. Вам сейчас самое время третьи сны видеть, а вы вон ведь какие — воюете... Вот берите. Сами между собой разберетесь!
Он вытащил из кармана шинели платок и развернул его. Там лежал кусок хлеба и колотый сахар — полученная сегодня на неделю норма офицерского довольствия.
...Дворец восстановили. Настал день его торжественного открытия. За окнами, зашторенными черной плотной бумагой, продолжал сражаться великий город. Правда, теперь в Ленинграде стало намного легче. Советские войска наносили фашистам один за другим сокрушительные удары. Клещи окружения слабели. Большая земля могла теперь оказывать регулярную помощь героическим защитникам города на Неве. По Ладоге переправляли хлеб. Но трудностей оставалось еще много. А здесь, за стенами восстановленного дворца, как и до войны, — мир беспечного детства. Этот островок мирной жизни согревал души ленинградцев, и платой трудовым резервам за их бесценный дар родному городу была бесконечная благодарность и признательность посетителей прекрасного дворца: война и новогодняя елка, сверкающая праздничным убранством; подарки, присланные со всей страны ленинградским детишкам в разгар ожесточенных сражений. Не оценить такое невозможно!
Понравилась статья? Поставь лайк, поделись в соцсетях и подпишись на канал!