Как-то в обсуждениях проскакивало, что репертуар представленных на Редаре фильмов несколько однообразен и чересчур серьёзен, неплохо бы, чтоб и комедии были для разрядки. А по случаю я сравнительно недавно пересмотрел некогда виденный и запомнившийся фильм — «Поющие под дождём». Мне подумалось, что неплохо было бы представить его ещё не видевшим зрителям, хотя бы и «вне конкурса»: в нём нет ярко выраженной социальной тематики, глубинного проникновения в психологические и социологические тонкости жизни и, вообще, это лёгкая комедия — классический голливудский мюзикл. Однако многие считают его лучшим фильмом в этом жанре, самым известным, непревзойдённым, и… «И», «и», «и…» — в описаниях и рецензиях авторы не скупятся на превосходные степени, соревнуясь друг с другом в написании ещё более ярких эпитетов. И в этом отзывы единодушны до однообразия.
Что же это за фильм? Двадцатые годы, блеск огней Голливуда, первые толпы фанатов, обожествляющих кумиров и рвущих их костюмы на сувениры, сияющие лаком лимузины и бриллиантово-меховая роскошь звёзд экрана, а на горизонте появляется новшество, вскорости разделившее историю мирового кино на две неравные части, ознаменовавшее закат немого кино и полное перерождение кинематографа — появился звук. Вокруг этого развёртываются события незамысловатого сюжета.
[ Ниже идёт по сути изложение краткого содержания, читатель знакомый с ним или наоборот, ещё не видевший фильм и не желающий портить первое впечатление, может свободно пропустить следующие три абзаца и перейти непосредственно к размышлениям автора. — A.D. ]
Ныне преуспевающий, поднявшийся с самого низа, от подножия до вершины артистического Олимпа, актёр Дон Локвуд, звезда немого кино, снимается в паре с актрисой Линой Ламон — глуповатой, претенциозной девушкой, с чего-то вбившей себе в голову, что сочинённый рекламщиками роман звёздной пары существует на самом деле и Дон влюблён в неё. Однажды, убегая от поклонниц, Локвуд запрыгивает в машину Кэти Сэлден — начинающей актрисы, мечтающей о большой, настоящей артистической карьере, а пока перебивающейся в подтанцовке, куда позовут — от шумных вечеринок до массовки в кино. Кэти по дороге «отшивая» решившего приударить за девушкой Дона, высмеивает манеру игры Локвуда и фильмы, в которых он снимается — это кривляние, а не серьёзная драматургия. Локвуд обескуражен и задумывается. После оказывается, что они ехали в одно и то же место — на вечеринку, только вот в разных качествах: Дон — как почётный гость, а Кэти — для работы в танцевальной группе, развлекающей собравшееся общество. Дон решает подразнить Кэти, незадолго до того рассуждавшую о высоком искусстве, а сама выступающая в такой непритязательной попсе. Разозлившаяся девушка швыряет в него подвернувшийся под руку торт, но ловкий танцор, каскадёр и актёр Дон увертывается, а торт — надо же! — попадает прямиком в физиономию подошедшей Лине Ламон. Получается скандал, Кэти тут же увольняют и она, расстроенная, убегает, пропав для Локвуда на долгое время. А киногерой-любовник, разбивший сердца тысяч девушек Америки, неожиданно для себя оказывается влюблённым в случайную попутчицу.
Тем временем всё идёт своим чередом: снова работа, съёмки, глупые приставания Лины. Так бы всё и продолжалось, но вдруг оказывается, что стремительный двадцатый век преподнёс новый сюрприз: в кино появляется звук и немые фильмы завтра никому не будут нужны. Руководство студии решает снимающийся фильм переделать в звуковой. И тут оказывается, что Лина Ламон, помимо скверного характера и недалёкого ума, благодаря которым не в состоянии справиться с микрофоном и доводит до белого каления режиссёра и звукооператора, обладает ещё одним сомнительным достоинством: препротивным писклявым голосом и невозможной манерой речи, которую не может выправить никакой логопед. А кроме того, штампы немого кино более не работают: экспрессивная, преувеличенная мимика и жестикуляция, характерные для тех фильмов, с появлением звука оказываются не нужны, делают картину гротескной и даже пошлой, превращая мелодраму в фарс. Все понимают, что продолжать в таком духе, да ещё и с такой писклявой звездой — самоубийственно и картину ждёт полный провал, что и подтверждает пробный показ.
Между тем Дон случайно вновь находит Кэти, у них завязывается роман. У девушки красивый голос, она хорошо танцует и поёт. Однажды лучшему другу и давнему напарнику Локвуда, а ныне музыканту и композитору Космо Брауну, приходит в голову идея: а что если вместо голоса Лины записать голос Кэти? Это может спасти фильм. Так и делают. Однако, ревнующая и злящаяся Лина, желая расстроить карьеру Кэти в кино, ставит продюсеру фильма условие: ни в титрах и нигде не должно появиться упоминание о Кэти Селден. Тот вынужден принять условие. Тем не менее герои удачно разрешили ситуацию, и всё завершилось счастливо: глупость была наказана, добродетель восторжествовала, все получили по заслугам. Как — это я предоставляю узнать самим зрителям, тем более, что и так пересказал почти весь фильм.
Чем же примечателен этот фильм, что сделало его поистине легендарным? Так просто и не ответишь на этот вопрос. Тем более что восторги, особенно американской публики и критики, наверное, преувеличены или, скорее, направлены не совсем на то, что действительно вызывает восхищение. А что же «то»? Не знаю. Надо бы дать пространный и глубокомысленный ответ, раставящий все точки над i, но я этого делать не буду. Предоставлю зрителю поразмышлять на эту тему. Но своему вкусу я обычно доверяю. Наверное, не просто так, что двадцать лет назад случайно виденный в то ли в «Утренней почте», то ли в праздничном киноконцерте отрывок из неизвестного мне тогда фильма с феерическим выступлением неизвестного же мне потрясающего комика и танцора отложится в памяти и будет ждать десяток с лишним лет, пока случайно по телевизору я не увижу этот фильм целиком, совершенно того не ожидая. А потом ещё годы спустя не наткнусь на диск и историю картины в Интернете. Отрывочек тот был номером Дональда О'Коннора «Make 'Em Laugh», сыгравшего в фильме роль Космо Брауна, друга Дона Локвуда.
Тем не менее скажу, что меня заинтересовало в первую очередь. Рефлексия «фабрикой грёз», а шире — кинематографом, самого себя. Можно выделить целое направление — кино о кино. Существует довольно много картин, и художественных и документальных, в которых средствами кино рассказывается о кино же. Это всегда интересно, и как тут не вспомнить зрачок киноглаза Дзиги Вертова, снимающего самого себя! В голове всплывает образ зеркала, стоящего перед зеркалом и отражающим бесконечный коридор зеркал. Кино показывает нам мир таким, каким его видит, но мы не видим кино изнутри и оно нам показывает себя — как оно видит. И тем становится частью этого показанного в кино мира. А где сам мир? Головокружение и головоломка.
С этим связан и другой момент. «Поющие под дождём» — ретро в квадрате. В них показываются события, которые к моменту съёмок стали уже овеянным легендами мифическим прошлым. Хотя не прошло и четверти века, ещё были живы и вполне бодры многие современники. Что для человека двадцать пять лет? С одной стороны — очень много, а с другой — незаметно ушедшее вчера.
Но сам этот фильм давно стал классикой, и для нас сам является золотым образцом ретро.
Меня давно волнует вопрос: когда ушедшее «сегодня», вроде бы только недавно бывшее просто «вчера», вдруг становится «историей»? Наверное, многие обращали внимание: сегодняшняя газета или телепередача свежи и интересны, а вчерашняя скучна и вызывает позёвывание и ощущение убегающего поезда, от которого незадачливый пассажир рискует отстать, а потому хочется её поскорее кинуть, а передачу — переключить? И мы сдаём газеты в макулатуру, заворачиваем в них селёдку или клеим на стены под будущие обои. Однако, при ремонте десятка полтора — два лет спустя, обдирая засохшую бумагу, кому не доводилось забывать про работу и многими минутами простаивать у тех стен, когда с улыбкой, а когда с грустью перечитывая о бесконечно давно канувших в Лету событиях и смотря на портреты навсегда застывших в той эпохе людей?
Сейчас нас от создания фильма отделяет больший промежуток времени, чем от его съёмок до описываемого в нём периода. В нём самом чувствуются штампы и обычаи времени: ранние пятидесятые или скорее даже ещё толком не прошедшие сороковые. Так на что мы смотрим на экране — на давние двадцатые или на нечаянно зафиксированные на плёнке пятидесятые?
Любопытный эффект: я, зритель, знаю, что фильм был снят более полувека назад и замечаю на экране характерные следы, проявляющиеся именно в такой картинке и звуке, какими мы их видим — так тогда делали декорации, играли актёры, ставили свет, такую использовали плёнку и такие забивали гвозди. Я всех этих деталей может и не вижу, но все вместе они складываются в одно ощущение, характерное для фильма снятого именно в те годы, а не десятком-другим лет позже или раньше. И я чувствую дыхание времени и плесень лет, а в уме светится транспарант «ретро». Но, когда я вхожу в сюжет и стараюсь смотреть глазами автора, точнее так, как предлагает автор — этот взгляд становится современным, как если бы фильм был снят сейчас про тогда, про время действия фильма, про двадцатые годы двадцатого века. И вот это в своём роде маленькое чудо: неважно, когда жил художник, что его уже давно нет, а нас разделяет пропасть лет и веков, я смотрю его глазами и принимаю от него то, что он хотел мне сказать; он тогда для меня современен сейчас.
Мозг удивлённо мечется: какую принять точку зрения, какую занять позицию, на что смотреть? Погрузиться в сладостную иллюзию сюжета или отстраниться и пытаться угадать насколько верно авторы изобразили эпоху? Или выйти из игры ещё дальше и пытаться за работой декораторов, костюмеров и бутафоров разглядеть попавшие в кадр приметы ранних пятидесятых, увидеть не сюжет, не сказку, а попытаться разглядеть тех, кто делал этот фильм?
А делали они на совесть.
Пожалуй, самое интересное и впечатляющее в фильме — это танцы. Они великолепны. Хотя это не то слово. Может быть, лучше бы подошло «безупречны». Что такое настоящее мастерство? Это когда что-то исполняется настолько естественно и легко, что просто не замечается, кажется, что так и должно быть. Кажется, что актёры в кадре не танцуют, а просто ходят — настолько у них это непринуждённо получается, однако простота эта видимая, за которой скрываются сложнейшие танцевальные номера, требующие немалого умения и многих лет тренировок. Впрочем, это неудивительно — ведь исполнителем главной роли Дона Локвуда и сорежиссёрём фильма, постановщиком танцев был Джин Келли — звезда 40-50-х, профессиональный танцор. Я не буду подробно излагать его биографию — заинтересованный читатель сам легко найдёт материалы в Сети, но просто приведу воспоминание о нём одного из партнёров:
«Я смотрел, как он репетирует и думал, что невозможно добиться большего совершенства. Но он был недоволен. Была уже полночь, а репетиция началась в 8 утра. В конце концов я в полусонном состоянии свалился под сцену. Со цены до меня доносилось только стаккато ударов ног. Горела всего одна тусклая лампочка. Под ней на сцене танцевала одинокая фигура… Джин».
Келли великолепен и в дуэте с О'Коннором, и сольно, и с партнёршей. Обычно говоря о «Поющих под дождём» все вспоминают собственно сцену танца под дождём, в которой Джин Келли под искусственным проливным дождём из воды, смешанной с молоком (так капли лучше выглядят на экране), танцует, шлёпая прямо по лужам. Обычно добавляют, что в этот момент он был болен и у него была температура 39.
Однако мне запомнился не столько этот танец, сколько целый небольшой спектакль ближе к концу фильма, в котором рассказывается о начинающем танцоре, приехавшем в большой город покорять сцену, его мытарствах по агентствам, первых удачах, любви — принёсшей боль, и наконец ставшим звездой. Сперва мне показалось, что эта фактически вставка притянута за уши, затягивает фильм и делает не очень удачным. Однако присмотревшись, я понял что несмотря на то, что она там может быть в какой-то степени и в ущерб фильму, но быть она там должна, обязана, ибо увидеть это важнее, чем похихикать над незатейливыми хохмами. Мне кажется, именно в ней Келли выложился в этом фильме как артист-танцовщик и постановщик. Если в других номерах он скорее показывает танец-трюк, играет роль этакого массовика-затейника, развлекающего почтеннейшую публику, то здесь мы видим артиста-поэта, а сам мини-спектакль ближе к балету. Фильм стоит посмотреть хотя бы только ради этого.
Эта статья была опубликована на Редаре 1 мая 2009 г. и размещается в рамках моего мемориального мини-проекта.