Двойной диагноз

Как выживают россияне с психическим заболеванием и наркозависимостью одновременно

Аня

Первый раз Аня выбросилась из окна в 15 лет. Несколько дней в реанимации, потом еще несколько месяцев в отделении детской психиатрии. Родители сделали все, чтобы об этом никто не узнал. «Мы с мамой много говорили, почему это произошло. Очень откровенно и подробно. Но проблема в том, что ни она, ни я тогда не понимали, отчего мне так плохо. Мы просто даже не могли представить, что это болезнь, и что ее можно лечить».

За год до первой попытки суицида Аня начала прижигать и резать свои руки, чтобы хоть немного «заглушить внутреннюю боль», которая возникала сама по себе и начинала сжигать изнутри. Она уходила только тогда, когда у Ани получалось добиться состояния измененного сознания. Аня начала с курения травы, потом были эксперименты с ЛСД. «Мне было интересно постоянно пробовать что-то новое. Героин я попробовала лет в 17, выпросила его у знакомых.

Я как будто нырнула в море спокойствия, которого раньше никогда не чувствовала.

Были короткие ремиссии, попытки избавиться от зависимости, но так прошло лет десять», — рассказывает Аня. Ее нынешний психиатр считает, что почти сразу героин начал действовать на девушку как антидепрессант из-за седативного эффекта. Этот же врач диагностировал у Ани биполярное аффективное расстройство (БАР).

Термин «двойной диагноз» используют в большинстве европейских стран для того, чтобы описать людей, живущих с психическим расстройством, которые при этом являются наркопотребителями. Статистика утверждает, что в России более одного миллиона людей с инвалидностью в связи с психическим расстройством (ЛИПР). По разным оценкам, количество людей, употребляющих наркотики — от двух до семи миллионов.

По данным ВОЗ, Всемирной Психиатрической Ассоциации (ВПА) и Европейского мониторингового центра по наркотикам и наркозависимости (EMCDDA) люди с психическими заболеваниями намного более уязвимы к развитию наркозависимости. Несмотря на это, в России официально нет термина «двойной диагноз». Это автоматически закрывает наркопотребителям с психическим расстройством доступ к соответствующим их заболеванию медицинским и социальным услугам.

Вместо этого такие люди подвергаются совместному воздействию репрессивных законов о наркотиках и ненаучным методам лечения наркомании.

Аня долгое время не обращалась к психиатру, потому что, по ее словам, в последнюю очередь допускала, что ее постоянно тревожное состояние может быть вызвано психическим расстройством. Она списывала это на постоянный стресс. «Это можно было сравнить с алкогольной зависимостью. Периодически я начинала употреблять еще больше, пытаясь как-то справиться с собой». Продолжая употреблять героин, Аня родила дочь. Сохранить беременность ей удалось только благодаря тому, что ее знакомые привели ее в Фонд имени Андрея Рылькова, занимающийся снижением вреда среди наркопотребителей. В фонде Ане помогли найти врача. «Он сказал, что мне никак нельзя перекумариваться (при помощи медикаментов снять наркотическую ломку — Coda), что тогда я потеряю ребенка».

Уже после рождения дочери, когда Аня пошла за новой порцией героина, ее знакомый попросил взять и для него. Когда Аня выходила из подъезда, к ней подошел сотрудники ФСКН (описываются события 2012 года— Coda). «Меня сдал, конечно, тот мой знакомый. Опера, которые меня поджидали, сказали, что если дружить с ними я не захочу, то в кармане у меня завтра найдут не два пакетика, а десять, и что меня закроют. И про мою маленькую дочь они мне тоже напомнили. Мол, с кем она останется, если меня закроют», — вспоминает Аня.

В итоге она сдала ФСКН своего знакомого и попыталась покончить с собой. «Я объелась таблеток. Мне потом знакомые говорили, что я появлялась в разных точках Москвы, плакала и рассказывала эту историю. В итоге о моей попытке суицида как-то узнал один из тех оперов. Звонил мне, извинялся. Потом присматривал за мной. Если кто-то был уже в разработке, просил меня предупредить его. Мы много говорили с этим кренделем, и он считал что у меня восторженное представление о наркопотребителях. И он постоянно говорил, что мне повезло с моими друзьями, что есть другие люди, которые бабушку за дозу убивают».

Несмотря на позицию ВОЗ, ВПА и EMCDDA, ответственные чиновники системы здравоохранения России лоббируют идею, что проявления психических расстройств среди людей, употребляющих наркотики — следствие негативных воздействий наркотиков. К примеру, главный внештатный психиатр-нарколог Минздрава РФ Евгений Брюн в интервью Радио Свобода заявил, что длительное употребление наркотиков может повлиять не только на развитие психических расстройств у самих потребителей, но и у их детей ( в том случае, если употребление наркотиков происходит во время беременности — прим). «Любое психоактивное вещество (то есть то вещество, которое действует на нервные клетки) употреблять в течение беременности нельзя. Если будущая мать употребляет героин, то ребенок рождается героиновым наркоманом — и сразу через 6 часов после родов у него начинается ломка. Если женщина курит — у ребенка будут проблемы с вегетативной нервной системой. Если мать употребляет стимуляторы, то скорее всего у ребенка будут психические расстройства, очень тяжелые, шизофреноподобные», — считает Евгений Брюн.

«Часть людей начинает принимать наркотики с целью самолечения — для смягчения депрессивных, тревожных расстройств, — объясняет директор Института исследований проблем психического здоровья и эксперт Всемирной организации здравоохранения Владимир Менделевич. — Человек, становящийся главным наркологом страны, в некотором смысле перестает отражать исключительно медицинскую, научную позицию и начинает исходить из государственных интересов. Так и в этом случае: никто из специалистов не станет отрицать, что наркотики способны вызывать тяжелые психические последствия. Но вопрос в том, о каких наркотиках мы говорим. Если о героине и опиоидах, то никаких психозов и «шизофреноподобных дефектах» при их использовании не бывает. Но например, употребление психостимуляторов, и особенно синтетических каннабиноидов, может спровоцировать развитие шизофрении, привести к психозам и нарушениям мышления», — считает Менделеевич.

На протяжении всего срока беременности Аня продолжала употреблять героин, подвергая опасности свою жизнь и жизнь ребенка. В противном случае, ей бы пришлось сделать аборт. Если бы в России в тот момент была опиоидная заместительная терапия (один из наиболее эффективных рекомендованных ВОЗ методов лечения наркомании, запрещен в России на основании федерального закона — Coda), то Аня бы на протяжении всего срока продолжала получать чистый медицинский препарат инъекционно в наркологическом отделении, без риска абстиненции.

Сейчас дочери Ани шесть лет. По словам Ани, ребенок родился здоровым, за исключением состояния абстиненции, о котором она заранее предупредила врачей. «После родов у меня забрали ребенка, и пускали меня к ней только на 15 минут в день. Это было огромным испытанием и для меня и для нее. Врачи настаивали на том, чтобы положить ее на месяц в психиатрическую больницу, мотивируя это тем, что “наркоманский ребенок” не может быть здоровым.

Помню, они сказали что-то вроде : “Вы, если захотите, можете ее навещать”. Они были очень не уверены в том, что я захочу. Но мы отказались от лечения, и я забрала дочь домой.», — рассказывает Аня.

Дима

В начале 2018 года в местах лишения свободы содержалось около 496 тысяч человек; из которых около 138 тысяч —заключенные по делам о наркотиках. Наиболее вероятным типом воздействия со стороны государства на людей с инвалидностью из-за психического расстройства, которые употребляют наркотики, — действия полиции и уголовное преследование за преступления, связанные с наркотиками, без доступа к эффективному научно обоснованному медицинскому лечению.

Дима родился и вырос в Лесосибирске. По его словам, с осознанного возраста, он старался как можно реже появляться дома. Его отец постоянно уходил в запои. «Мне было стыдно за свою семью, а на улице меня принимали, но рано или поздно я разочаровывался в людях или еще в чем-то.

И лет в 14 я попробовал наркотики, и сразу понял, что это мое.

У меня пропали страхи, я чувствовал себя нормальным, мог общаться, я становился лучше. Потом лет в 15 начались проблемы уже, забирал у ровесников деньги, они жаловались. И я понял — меня либо убьют, либо посадят. И я пришел к матери, сказал, что я наркоман, но не сказал, что колюсь. Мать сказала, что они догадывались с отцом. Говорит, что приходил с такими шарами, отцу жаловались, а он говорил, мол, все курят. Потом уже, когда в больницу меня привезли, врач матери сказал : “Он не траву курит, посмотрите на него, весь в дорогах”».

По словам Дмитрия, он понял, что «наркотики забирают у него больше, чем дают». Он пробовал бросить, но тогда же у него начались сильные панические атаки. «Я резал вены себе, хотел выброситься, всякая фигня такая была. У меня возникали мысли, что смысла жить так нет, и были суицидальные мысли, думал, что от меня нет толку, но так я трус и я боюсь наложить на себя руки, самым легким казалось наесться таблеток. То ли бог меня уберег, но я оставался, выживал», — вспоминает Дмитрий.

По данным ВПА, психическое расстройство повышает риск развития зависимости от наркотиков. Люди с серьезными психическими расстройствами чаще подвержены риску стать наркопотребителями, а значит, и риску быть задержанными полицией или стать объектом уголовного преследования по делам о наркотиках, особенно принимая во внимание репрессивную наркополитику России.

В 2010 году Дмитрий нашел во «Вконтакте» группу «Потребители инъекционных наркотиков» и начал переписываться с активистом Алексеем Курманаевским, который на тот момент уже подал в ЕСПЧ жалобу на отсутствие в России заместительной терапии. Тогда Дмитрий был заинтересован в том, чтобы найти лечение в родном Лесосибирске, и Курманаевский помог ему связаться с правозащитниками.

«Нам важно было найти еще людей, которые были бы готовы подать жалобы в ЕСПЧ, — рассказывает адвокат Дмитрия и ведущий аналитик по правам человека Канадской правовой сети по ВИЧ/СПИД Михаил Голиченко. — Когда ко мне обратился Полушкин, мы обратились в лесосибирский минздрав, и фактически были готовы подать жалобу в ЕСПЧ.

Но тогда же Полушкина приняли полицейские с веществом, которое он получил по почте, чтобы варить винт (кустарный амфетамин — Coda).

Процесс подачи жалобы пришлось прервать. Уголовное дело, заведенное на Дмитрия по 2 части 228 статьи УК РФ удачно завершилось его оправданием, на это у Голиченко и правозащитников из фонда имени Андрея Рылькова ушел целый год.

«Я отсидел год, писал жалобы, прошел все инстанции в России. Уже в СИЗО мне пришла бумага там со всем от ЕСПЧ, все мусора о**ели: “Ты че? Куда пишешь? Какой метадон, че ты гонишь?”»

Следующая жалоба в ЕСПЧ от Полушкина ушла только в 2016 году, но все это время он не оставлял надежды получить лечение, альтернативное заместительной терапии, в России. Так Полушкин узнал про Московский научно-практический центр наркологии, куда врачи приглашали наркопотребителей, подавших жалобу в ЕСПЧ, опробовать современные научно-обоснованные российские методы лечения. Туда заочно пригласили и Полушкина.

«Не было сомнений, что Диму там будут пытать. Я ему все сказал, это было бы неэтично с моей стороны, как адвоката, об этом ему не сообщить», рассказывает Голиченко.

На его предупреждение Полушкин ответил, что привык, и что раз есть какие-то чудесные методы лечения от наркомании, то надо их попробовать. «Сначала он был там в очень хороших условиях, а потом через три или четыре дня он употребил, что в ситуации человека с хронической зависимостью, не так уж удивительно, — объясняет Голиченко. — После этого его буквально выкинули из центра, и он оказался на улице, без денег. С одной стороны, он своим опытом подтвердил, что все эти методы неэффективны, но с другой стороны, подвергся таким жутким испытаниям».

ЧИТАЙТЕ ЕЩЕ ОБ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАРКОПОЛИТИКЕАмфетамин, каннабис и другие лекарстваЗапрещенные лекарстваРезультат положительный: ВИЧ-диссидентство на примере одной российской семьи

Официально признается, что эффективность российского лечения наркомании составляет около 0,2%, что означает, что почти все люди, живущие с наркозависимостью, начинают снова употреблять наркотики вскоре после попыток лечения в системе здравоохранения. «Позиция Минздрава в отношении наркопотребителей, к большому сожалению, не базируется на научном подходе и позиции ВОЗ, — считает Владимир Менделевич. — Во всем мире для таких пациентов применяется стратегия «снижения вреда». У нас Минздрав утверждает, что она не только не работает, но и вредна. Наша стратегия построена на репрессивном подходе и на утопическом представлении о том, что наркозависимых можно вылечить. Для этого активно внедряются реабилитационные программы. Но эта позиция противоречит научным данным и здравому смыслу. Ведь в соответствии с официальной дефиницией наркомания — хроническое рецидивирующее заболевание.

Понятно, что терапия любых хронических заболеваний должна быть направлена на достижение ремиссий и снижение риска развития иных расстройств».

Стаж наркопотребления Дмитрия Полушкина — 22 года. За это время его судили по 158, 159, 161 и 2 части 228 статьи УК РФ. «Сейчас у меня тоже условный срок —за хранение каннабиоидов. Я же их употребляю всю жизнь.

Это может показаться бредом или еще чем-то, но обыденные человеческие дела, типа сходить в банк и получить карту трезвым — это очень страшно.

Судмедэкспертиза везде пишет, что у меня шизофрения. Не совсем понимаю, что они имеют ввиду. Что человек сам себя убивает?» — рассказывает Полушкин. Однако по словам Голиченко, его подзащитный может путать понятия, и официальный диагноз у Полушкина только один: расстройство личности по неустановленному типу. Голиченко также отмечает, что подвергает сомнению этот диагноз, потому как признаки ПРЛ могут совпадать с более серьезными диагнозами , но их устанавливают в стационарных условиях, а не при актировке. «ПРЛ есть у всех, если покопаться. У меня, и у вас тоже. В своих просьбах выдать ему лечение Полушкин говорит о депрессии. Не получив никакого лечения, он начал курить каннабиноиды.

И это, пожалуй, меньшее из зол в условиях зимы Лесосибирска, где я бы, наверное, тоже начал колоться», — говорит Голиченко.

Женя

Первый раз Женя (имя изменено по просьбе героини) попробовала выкурить сигарету в семь лет. Она вспоминает, что ей понравились ощущения, пришедшие на смену горькому табачному вкусу: промелькнувшее состояние покоя. «Моя мама рассказывает, что я почти никогда не радовалась, хотя объективно у меня было беззаботное детство», — рассказывает Женя. В подростковом возрасте она начала употреблять легкие курительные наркотики и с радостью отмечала, когда удавалось подолгу не трезветь — тогда не приходилось сталкиваться с реальностью, которая была для девушки невыносимой.

«Когда мне был 21 год, я отъехала в манию на три месяца. Я помню, как проснулась утром и поняла, что могу предсказывала будущее. У меня не было критики к тому, что я делала, ни у кого вокруг ее не было. Я была тогда в социальной изоляции, училась заочно, не общалась с семьей, работала промоутером косметики, и в основном проводила все время с анонимными наркоманами. Я ходила на их встречи довольно часто, потому что у меня на тот момент никого не было больше. Некому было мне сказать: Женя, с тобой что-то не то». К этому моменту Женя не употребляла наркотики уже на протяжение трех лет. За несколько месяцев до маниакального состояния Женя сделала аборт. Она считает, что это травматическое событие и спровоцировало первый и единственный маниакальный эпизод биполярного расстройства.

Сейчас Жене 40 лет, она замужем, у нее двое детей. За двадцать лет она пережила три затяжных депрессивных эпизода. «До такого пика, как при мании, я больше не доходила, и мне даже жаль. Быть блаженной и счастливой — как это было хорошо. Маниакальное состояние было очень похожим на состояние, вызванное эйфоретиками или стимуляторами. Я ведь могу устроить себе маниакальный эпизод прямо сейчас, просто пойти и взять веществ. Но я думаю, что если я когда-нибудь еще раз сорвусь на наркотики, об этом уже никто не узнает». После этих слова Женя просит паузу и выходит из кафе покурить. «Я оставлю свою сумку тут? Не бойтесь, там нет наркотиков», — Женя улыбается и идет к двери.

Женя рассказывает, что долгое время жила с партнером с двойным диагнозом. Помимо постоянного страха за него из-за его психической нестабильности, она все время боялась передозировки, боялась что его в любой момент могут «закрыть». «Знаете, как говорят? Лучше хряпнуть, но не повеситься. Столкновение с реальностью для некоторых людей иногда бывает настолько тяжелым, что трезвыми глазами на это смотреть невыносимо. Возможно, если бы в России была заместительная терапия, он бы сидел в ресторане, играл на гитаре — он раньше был очень хорошим музыкантом, а не мотал бы четвертый срок. Возможно, было бы так».

Текст: Саша Кокшарова. Иллюстрация - Мария Толстова