Найти в Дзене
ЖИЗНЬ ПОД СОЛНЦЕМ

Страх

Где-то рядом

Вера Чумакова

В купе поезда Москва - Туапсе мы оказались вдвоем. Моя соседка, женщина лет сорока пяти, была на удивление разговорчивой. Дорога дальняя, и чем ее еще можно занять, кроме как не разговорами по душам. Случайная встреча, никто никому ни чем не обязан. И решила соседка поведать мне свою историю жизни. Я привожу вам ее рассказ от ее имени.

Часть 1

История моей жизни – бесконечный страх. Многие и представить себе не могут, что такое прожить в страхе всю свою жизнь. А я жила…

Мое детство протекало в глухой, затерявшейся среди лесов деревеньке. После восьмого класса ребята уезжали из деревни в соседнее село. Там учились и жили в интернате при школе. Многие потом вновь возвращались в деревню. Они шли работать на ферму или в полеводческую бригаду, женились или выходили замуж, обзаводились детьми. И так – по кругу: серая обыденная жизнь с ее тоской и скукой.

Девчонкой я была бедовой и смелой. Бывало, иду за грибами или по ягоды, забредаю в самую чащу, и не боюсь. Не жутко. Летом как-то и медведя доводилось мне увидеть. Не испугалась: затопала, закричала, корзинкой замахала. Он заревел и ушел восвояси.

Мужики потом смеялись, говорили: ври да не завирайся. Не водятся в наших краях медведи. А мне что? Не верят, - ну и пусть. Я-то точно знаю, что видела медведя.

И в школу за несколько километров ходила без страха. До соседней деревеньке, где была наша школа, путь не близкий. Да все лесом. Дед Матвей, местный сторожил, часто возил туда ребятишек на подводе.

Я же больше пешком норовила пройтись. Интересно в лесу, красиво. Иногда подвода меня догоняла, и дед Матвей останавливался и приглашал в свой «дилижанс», я не отказывалась: зачем обижать пожилого человека.

Вечерами, особенно зимними, когда за окном гуляет пурга да ее подруга вьюга, а мороз такой, что окна потрескивают, любила я лежать на печке и слушать рассказы отца или матери о больших городах, где людей видимо-невидимо. А еще там много всяких чудес. Я слушала с замиранием сердца, верила и не верила. И город казался мне несбыточной сказкой и земным раем.

Я уже в третий класс перешла, когда, в кои-то годы, киномеханик на передвижке привез к нам в деревню старое кино с мудреным названием «Королева Шантеклера». И тогда я увидела эту самую сказку. Увидела и подумала: вот живут же люди в красивых домах, ходят по освещенным улицам, носят нарядную одежду, а я умудрилась родиться в глухомани, и в этом забытом богом месте пройдет вся моя жизнь.

Подумала, и в первый раз испугалась. Страх сковал меня по рукам-ногам, в душу залез, голову затуманил. Я почувствовала себя парализованной и контуженной одновременно. Неужели здесь, в глухой деревне мне предстоит прожить всю свою жизнь, составиться и умереть? И похоронят меня на деревенском кладбище среди травы-муравы. Я не хотела себе такой судьбы.

Как-то отец вернулся из области с семинара и рассказал, что в городе люди живут в квартирах, а в них установлены говорящие ящики –телевизоры. И люди сидят у этих телевизоров, смотрят и слушают разные новости и другие программы.

-Хочу в город! – решительно сказала я. Сказала резко и требовательно.

Мама подошла к моей кровати, ласково погладила по голове и проговорила:

- Учись, дочка. Только благодаря учебе ты выберешься из этого омута, уедешь в город из нашей глуши и грязи.

Вот и начала я учиться до самозабвения, до отчаяния. Даже гулять перестала ходить. Книги, газеты, уроки… Вскоре я проштудировала всю школьную библиотеку, а потом и поселковую. Отец, видя мою тягу к знаниям, навыписывал различные журналы.

- Учись, Катюха, учись, – любил повторять он, - только с дипломом сможешь себя чувствовать настоящим человеком. Что мы из себя представляем, дочка? Неучи непутевые, черви болотные. Копаемся в дерьме от восхода до заката…

Восьмилетку я закончила круглой отличницей. Поехала дальше учиться в соседнее село. Там жила в интернате и занималась, занималась, занималась. Парни ко мне липли. Выглядела я хорошо, одевалась опрятненько. На танцы меня звали, в кино. Но я всегда отказывалась, потому что боялась влюбиться. В нашей школе учились одни деревенские ребята. Значит, с ними мне путь один – назад деревню. Не этой судьбы я хотела, не к этой жизни стремилась. И это село, и этот интернат были для меня всего лишь ступенькой на высокой лестнице цели, стартовой площадкой в настоящую нормальную жизнь.

И вот свершилось: я в большом городе. Он очаровывает меня и удивляет. «Никогда никуда отсюда не уеду!» – сказала я тогда сама себе, поселяясь в общежитии института, куда поступала.

Моих знаний хватило с лихвой, чтобы сдать все экзамены на «отлично» и стать студенткой. Замуж я вышла уже на первом курсе и переехала жить к мужу.

Парень мне достался неплохой. Саша ухаживал за мной очень трогательно: дарил цветы, в кино водил. Его предложение руки и сердца приняла скорее из страха: а вдруг больше никто не предложит. И тогда что делать? Опять в деревню возвращаться!

К составленному в голове и выстраданному образу мужа Саша подходил идеально: двадцатилетний приятный молодой человек имел свою собственную квартиру, в которой сразу же после свадьбы меня прописал. Его отец погиб, когда он был еще маленьким ребенком, а мать год назад решила жить отдельно, и они разменяли свое прежнее жилье. Свекровь жила отдельно.

Любила ли я своего мужа? Скорее всего, нет. Я просто относилась к нему ровно с определенной долей благодарности. Думаю, что любовь – чувство вымышленное. Ею живут лишь герои красивых романов да кино о ней снимают. Ее придумали писатели и поэты.

Казалось бы, вот она, та вершина жизни, к которой я так стремилась: вырвалась из деревенской глуши, вышла замуж, обрела жилплощадь в областном центре страны, близко от Москвы, без свекрови и свекра – сама себе хозяйка. Я окончила институт, получила в городе работу, но чувствовала, что страх, вроде бы отпустивший мое сознание, все равно живет где-то в глубине и ждет момента, чтобы вновь обрести надо мной власть.

И он победил, когда я услышала ошарашившую меня новость: я никогда не смогу иметь детей. Такой вот уродилась на свет. От этого страха душа в пятки ушла, а тело одеревенело, как у мифической Дафны: не пошевелиться, не вздохнуть. Еле-еле в себя пришла.

Понимаете, этот ребенок, был мне необходим как воздух, как вода, как сама жизнь. Он укрепил бы меня в глазах мужа и окружающих, как женщину, как хозяйку в мужнином доме. Но самое страшное заключалось в том, что одна из знакомых сказала: если муж захочет меня выписать из своей квартиры, он сделает это спокойно. Мои права на жилплощадь были бы бесспорны лишь при наличии нашего общего ребенка, а в других случаях я бесправна. А куда я денусь? Как проживу без своей квартиры - «сталинки»? Пойду жить в общежитие или вернусь в деревню?

Природа посмеялась надо мной и оставила без защиты, которой мог оказаться мой ребенок. Но на «нет» и суда нет. Нужно приспосабливаться и никак не показывать мужу свой страх, свою растерянность и беспомощность.

Дома, поглядывая из окошка свой спальни на народ, снующий по проспекту, на машины, шуршащие шинами по дороге, я не переставала ломать свою голову над разрешением неожиданно возникшей проблемы. Саша очень хотел иметь детей: мальчика и девочку. Он часто повторял: «Вот родятся у нас дети, и станет наша семья настоящей». Как будто сейчас она была искусственной. Я все больше и больше укреплялась во мнении, что необходимо держаться за Сашу. Второй раз замуж мне уже не выйти. По моим понятиям мужики делятся на две категории. Первым нужен дом, очаг, жена и дети. Тайна моего бесплодия быстро раскроется, и меня вышвырнут на улицу. Этой категории мужиков я не подхожу, а вторая не подходит мне. Тем, другим, необходимо придти в гости к женщине, покуражиться, погулять, оттянуться по полной программе и вернуться в семью. На какой площади мне принимать этих, гуляющих?

А вечером этого же дня Саша, словно что-то почувствовав, вновь заговорил о детях. Рассказал, что у его сослуживца такая славная дочка, что у нее сегодня день рождения, и они это отметили.

- И когда ж это у нас кто родится…

Я ответила резко и решительно:

- Это не от меня зависит. В себе разберись.

С этого вечера муж замкнулся в себе, задумался. Сдается мне, он посчитал себя виноватым и притих. Не идти же ему, мужику, в больницу и не проверяться – способен он стать отцом или нет. У них, мужиков, это не принято.