В начале 80-х я жил в закрытом военном городке Приозёрске, на берегу сказочно красивого Балхаша. Работал инженером-настройщиком радиоэлектронной аппаратуры на сильно секретном объекте. Место работы: огромный зал, сравнимый по размерам с футбольным полем, весь заставлен рядами шкафов; шкафы забиты сотнями «ячеек» - печатных плат с множеством микросхем в каждой. Всё это светится, гудит и работает. Окон нет.
На объекте есть множество других помещений, в том числе и таких же больших, со шкафами, однако мы «вхожи» далеко не во все из них.
Конечно, для того, чтоб оживить такого монстра, нужно несколько лет. Сначала проверить работу каждой ячейки, затем — шкафа, группы шкафов, взаимодействие с соседями, и лишь затем работы по отладке объекта в целом.
Теперь надо сказать о режиме секретности. Схемы — с грифом «для служебного пользования», и доступны прямо на рабочем месте. А вот любые описания работы чего-либо — секретны, и взять их можно только в библиотеке объекта. Для получения ты оставишь там свой пропуск, распишешься, а вместе с описанием тебе выдадут портфель, в котором ты должен это описание носить. И оставлять описание без присмотра ты не имеешь права ни на секунду, не говоря уж о том, чтоб оставить его на столе и пойти в курилку, буфет или туалет. Благо, хоть портфели были без браслета на руку :)
За режимом секретности бдит «товарищ майор», который в нашем случае и правда был майором.
Конечно, для работы этой документации мало. Например, какой-то сигнал проходит через десятки ячеек, надо проверить, на самом ли деле он проходит? Разворачивать здоровенные схемы и пытаться удержать всё это в голове? Нет, конечно, их и расстелить-то все негде!
А потому у каждого настройщика было две общих тетрадки: одна пронумерована, прошнурована, и практически чистая. Впрочем, иногда что-то и записывали. Анекдоты, например. Ведь никто, кроме тебя самого, в эту тетрадку не имеет права заглядывать, и хранится она в той же секретной библиотеке. Другая — не секретная. Сначала сидишь часок-другой с развёрнутыми схемами, рисуешь в ней прохождение этого сигнала, а уже потом включаешь приборы и проверяешь его в железе.
Как принято говорить в Сети, это была преамбула.
И вот вдруг пропала тетрадка у одного парня, как раз того, который считался (и был) лучшим настройщиком подразделения. Он опросил всех сотрудников, никто тетрадку не брал. Да и кому нужно разбираться в чужом почерке и чужих условных значках? Через какое-то время оказалось, что тетрадку утянул «товарищ майор». И не просто утянул, а отправил её по своим каналам на экспертизу в Москву, проверить содержимое на секретность. Надо ли говорить, что настроение парня было далеко не радужным? Разглашение военной тайны - уголовщина, и срок за такое в любой стране обеспечен.
И вот, как-то нам всем сказали собраться в помещении с незнакомым номером. Помещение оказалось чем-то наподобие небольшой студенческой аудитории — столы, кафедра, доска... Шёл я туда мимо другой приоткрытой двери, и уловил краем уха подавленный голос моего начальника подразделения, и ещё один, незнакомый. Разговор был что-то вроде: «И что же теперь?» - растерянным голосом. И жёсткий ответ: «Ну, это не я, это суд решит».
Собрались. Перед нами появился другой «товарищ майор», незнакомый. На самом деле, он был капитаном, но наш майор относился к нему весьма почтительно. Капитан обрисовал ситуацию: экспертиза обнаружила в тетрадке пару секретных чисел. Вначале я удивился — и эти числа секретны? А всё остальное нет? Потом понял, что экспертиза права, числа эти важны и секретны до сих пор.
Капитан назвал номер статьи УК, по которой парня будут привлекать к суду. Точно не помню, но минимальный срок — несколько лет. По давней советской традиции, спросили, кто хочет высказаться.
Я оглядел зал. Было там нас человек 30, но все дружно сидели в одинаковой позе: вперив глаза в пол. И тут меня разобрало. Ну ладно я, мы с этим парнем не были ни друзьями, ни даже приятелями. Здоровались, да пару раз я к нему подходил с какими-то мелкими вопросами. Но ведь и все его приятели-собутыльники точно так же молчали. «Ну и скоты же вы, ребята», - думаю.
Встаю: «Можно мне сказать?» По комнате раздалось дружное шиканье, а сбоку и сзади аж двое потянули за пиджак. Типа, молчи, не рыпайся. Похоже, капитан тоже удивился, но говорить разрешил.
Говорю. Вот вы, чтобы узнать степень секретности, не обратились ко мне, к моему начальнику или к главному инженеру. Вы обратились в Москву.
Сделал паузу, дождавшись, чтоб капитан кивнул. «Кивай, кивай, привыкай соглашаться», - думаю. А это говорит о том, что мы не в состоянии определить, что именно секретно, а что — нет. (Ещё пауза, и невольный кивок). Наша задача не в этом. Нам говорят — нужно сделать подарок съезду, завершить работу к его открытию. И мы работаем, зачастую на износ. И когда жена среди ночи расталкивает мужа со словами «зуб болит», а тот спросонья спрашивает «в каком шкафу?», то это не только забавно, но и говорит о том, что люди работают на пределе.
Если сейчас «принять строгие меры», то остальные настройщики дружно уничтожат свои тетрадки, и скорость работы резко упадёт. Не будет никакого подарка съезду. Мы делаем общее дело, так давайте же помогать друг другу. Наша задача — оживить станцию, ваша — следить за секретностью.
Сел. «Президиум» переглянулся и распустил народ без "оргвыводов". В курилке многие отводили глаза в сторону, хотя, если бы я не выступил, там бы началось бурное обсуждение, причём теми же словами, что я и сказал на собрании. Но это было бы уже бесполезно...
Результат. С парня сняли премию, объявили выговор, но под суд он не загремел. Я не знаю, может, если б я промолчал, было бы то же самое. Но, судя по подслушанному разговору, вряд ли.
А теперь скажите, кто страшнее: КГБ, или мы сами?