Если вспомнить историю, то против России и её долга вводили санкции ни один раз. Пример: санкции Германии в конце 19 века, которые в итоге привели к франко-русскому альянсу, а позже и к созданию Антанты и Первой мировой войны…
Источник: С.З. Мошенский, Рынок ценных бумаг Российской империи
Подъем конца ХIХ – начала ХХ века, связанный с потоками международного инвестиционного капитала, проходил под знаком политического и экономического сближения с Францией. Бисмарк, опасавшийся усиления Франции (основного конкурента Германии), стремился развивать отношения с Россией, где были вложены немалые немецкие капиталы, и где давно уже существовала крупная немецкая диаспора. Но в 1879 г. начала нарастать напряженность между Германией и Францией. Россия в ультимативной форме потребовала от Германии не начинать новую войну, и русско-немецкие отношения ухудшились. В то же время началось сближение России с Францией, чего так опасался Бисмарк, до конца не веривший в возможность франко-русского альянса и считавший, что русский царизм и французская республика в принципе несовместимы.
У французских финансовых кругов интерес к сближению с Россией появился еще в 1850-е годы, во время создания Главного общества российских железных дорог. Инициатором этого сближения был известный банкир Исаак Перейра, создатель банка Credit Mobilier. В 1870-е годы быстро растущие российские рынки привлекли внимание французских банкиров, в том числе парижских Ротшильдов. Следствием этого интереса стало создание в 1871 г. в Таганроге Азовско-Донского коммерческого банка с участием французских капиталов, а в 1880 г. по инициативе петербургского банкирского дома «И. Е. Гинцбург» во Франции был учрежден Русский и Французский банк (с капиталом 25 млн франков). В совет банка входили бароны С. О. Гинцбург, Г. О. Гинцбург, Ф. И. Петрококино, И. Скараманга, барон Э. М. Мейер, В. А. Половцов, А. И. Катуар.
Во время репрессивных мер, принятых в Германии против российских облигаций, «по одному слову, сказанному князем Бисмарком, берлинская биржа выбросила массу русских государственных процентных бумаг», и это, как иронично отмечали в России, «чуть ли не разорило великую Северную державу», хотя на самом деле убытки от этого решения Бисмарка для Германии были гораздо больше.
После обострения российско-германских отношений при Бисмарке, «изгнавшем» российские бумаги с немецких бирж, Германия ограничила ввоз из России сельскохозяйственной продукции. В ответ Вышнеградский в 1891 г. утвердил такие таможенные тарифы на немецкие товары, которые существенно затруднили их доступ на российский рынок. В российско-германских отношениях шла борьба интересов различных влиятельных групп – крупные немецкие промышленники были заинтересованы в российском рынке сбыта, а землевладельцы были против проникновения в Германию продукции сельского хозяйства из России. Средний класс и остальные социальные группы были заинтересованы в проникновении российских товаров в Германию, так как это могло бы снизить цены на продукты питания.
«Князь Бисмарк воспретил германскому имперскому банку выдавать ссуды по русские процентные бумаги», и «руководители немецкой политики» затеяли «новый экономической поход против России». Это распоряжение было сделано непосредственно самим Бисмарком, что не могло не смутить немецкую прессу, привыкшую к «политике маскарада», и проводящую такую политику «всеми правдами и неправдами».
В распоряжении Бисмарка пресса усматривала «темные мотивы и много загадочного», особенно если учесть, что это решение принималось накануне повышения пошлины на ввозимое из России зерно. Это должно было «по мнению немецких политиков, в корне подорвать наше сельское хозяйство, и без того находящееся в критическом положении. Страшные бедствия образумят русских, которые, наконец, убедятся, что без немцев им не жить на белом свете, и они бросятся в объятья своих старых, бескорыстных и добрых друзей, оставив бредни о национальной политике и самостоятельности» (Руководители немецкой политики затевают новый экономический поход против России // Киевское слово. – 1887. – № 242. – 5 ноября. – С. 1).
«Поход Германии против русских ценных бумаг продолжается, и в настоящее время вступает в новый период», так как «путь запугивания капиталистов предстоящим банкротством России не возымел желанного действия», хотя немецкие газеты не жалели громких слов, «стремясь напугать немецких владельцев русских бумаг». Но если до этих пор экономическую войну вели газеты, то теперь в нее вступило немецкое правительство, планирующее введение «особого налога на все иностранные ценные бумаги». Причина этого понятна – «прусские бумаги приносят не более 3,5%, между тем как русские дают до 5%». Поэтому немецкие инвесторы «охотнее покупают русские бумаги. Но когда будет установлен налог на русские бумаги в размере, например, 2% дохода, тогда окажутся более выгодными немецкие бумаги, а русские должны совершенно уйти с немецкого рынка».
«Кампания, направленная на обесценивание русских фондов, в сущности совершенно нелепа. Ничто в России не может мотивировать ее», а «экономическое и промышленное развитие русского народа продвигается быстрыми шагами». Поэтому «нам остается смотреть на поход немецких банкиров как на спекуляцию, тонкости расчетов которой нам совершенно непонятны, или как на проявление враждебности, вызывающее соответственные меры предосторожности со стороны русского правительства. Первая из этих мер – распространение русских фондов по всей Европе», – совершается теперь «сама собой, как последствие продажи русских ценностей Берлином в убыток себе» («Nord находит, что трудно понять разумное основание…» // Киевское слово. – 1887. – № 164. –28 июля. – С. 1).
Чтобы понять обстоятельства этих событий, следует вспомнить, что «промышленный застой, переживаемый европейскими государствами» в те годы, «в значительной мере обязан своим существованием тревожному политическому положению», а не только последствиям финансового и экономического кризиса 1873 г.
«Не ошибаются ли в своих расчетах наши друзья» из Германии? Прежде всего «бросается в глаза тот факт, что предвещаемые немцами бедствия никого не пугают у нас. Печать наша меры Бисмарка встретила очень равнодушно», а «русские капиталисты» с нетерпением ожидают «падения цен русских бумаг на немецких биржах, чтобы дешево скупить их на собственные деньги». Так что падение курса российских государственных бумаг «причинит больше всего потерь немецким их владельцам».
Снижение курсов вскоре началось – «в Берлине идет в последние дни сильное понижение наших курсов… Много лет уже, сделавшаяся покорною рабою Берлинской биржи, Петербургская биржа, как всегда, следует берлинским указаниям, понижая соответственно им свои курсовые отметки».
Именно в это время «благодетельные французы пришли к России на помощь» – и конечно же, из бескорыстной «любви к России», хотя многие понимали, что Россия была привлекательным для инвесторов рынком. Проникновение облигаций российских внешних займов на французский рынок началось с 1887 г., когда в Париже были размещены бумаги крупных конверсионных займов на 3 млрд франков.
По словам Витте, «в то время наши фонды не имели сколько-нибудь серьезного обращения во Франции», так как тогда «мы, с одной стороны, находились… в ближайших сношениях с Германией», а с другой стороны еще живы были воспоминания Севастопольской войны, «когда Франция в отношении нас поступала далеко не по приятельски. Все это вместе создавало во Франции такую атмосферу, что охотников между французами на русские займы не было, да и французское правительство не покровительствовало распространению во Франции каких бы то ни было русских бумаг. Таким образом нашим финансовым рынком по преимуществу была Англия, затем Голландия и до известной степени Германия. Но так как в то время, со вступления на престол Императора Александра III, политика такого слепого единения с Германией уже отжила почти свой век (это было тогда, когда… началась заря русско-французского союза), то явилась возможность сделать заем у Франции, вообще открыть французский рынок».
С российской стороны одним из инициаторов проникновения российских бумаг на Парижскую биржу многие считали И. Ф. Циона (чиновник особых поручений при министре финансов И. А. Вышнеградском, заинтересовавшимся идеей отказаться от услуг берлинских банкиров и найти выход на Парижскую биржу). В феврале 1887 г. Цион предложил Вышнеградскому план организовать в Париже несколько финансовых синдикатов, чтобы с их помощью разместить на французском рынке часть российских бумаг, от которых стали избавляться немецкие инвесторы. Особый интерес у российской стороны вызвали парижские Ротшильды и, по словам Циона, в конце января 1887 г. он встречался с одним из Ротшильдов, подтвердившим стремление их банкирского дома наладить отношения с Россией. Интерес Ротшильдов к России был связан с попытками установить монополию на торговлю каспийской нефтью – в 1886 г., с участием капиталов Ротшильдов было учреждено Каспийско-Черноморское нефтепромышленное общество, а конкуренция с Нобелем и «Стандард ойл» подталкивали Ротшильдов к необходимости заручиться поддержкой российского правительства.
Действительно, по воспоминаниям С. Ю. Витте, «первый более или менее большой заем во Франции был сделан при посредстве Циона, который был послан во Францию к группе французских финансистов, во главе которой стоял Госкье… Таким образом, это была первая, более или менее большая финансовая займовая операция, которая была сделана Россией во Франции и переговоры относительно которой в первоначальной стадии велись Ционом». Но вскоре Вышнеградский узнал, что «Цион от банкиров получил довольно большую комиссию – в несколько сот тысяч франков, чуть ли не 200.000 франков». Вышнеградский «потребовал, чтобы Цион подал в отставку» и так он, по сути, «выгнал со службы» Циона, который в то время «имел уже чин действительного статского или чуть ли не тайного советника». Затем Вышнеградский произвел конверсию займов, и в эта операция «была сделана группой банкиров, во главе которых стоял Ротшильд», став первым сотрудничеством этих финансистов с Россией «после долгого периода времени, в течение которого Ротшильд не хотел делать с Россией операций, вследствие еврейского вопроса».
По слухам, за эту операцию «Вышнеградский взял 500 000 франков» и Цион, после того как Вышнеградский его выгнал, «начал писать различные памфлеты против Вышнеградского и подал на него анонимный донос». Когда министром финансов стал Витте, «Цион начал писать различные книги, статьи и отдельные брошюры» против него. «Нет гадости, которой бы обо мне Цион ни писал». – вспоминал Витте. – «Он писал всевозможные на меня доносы… посылал в Петербург к Государю Императору». Закончилось все это тем, что «Циону был запрещен въезд в Россию и он был лишен пенсии» (Витте С. Ю. Воспоминания: Царствование Николая II. Т. I. Главы 1–12 / С. Ю. Витте. – Берлин: Слово, 1922. – С. 254–254).
Так, несмотря на все интриги, связанные с Ционом и слухами о крупных взятках, именно конверсионные операции, начатые И. А. Вышнеградским и продолженные при С. Ю. Витте, создали благоприятные условия для размещения на Парижской бирже российских бумаг.
В качестве реакции на начавшееся сближение Франции и России в 1882 г. был подписан договор о создании Тройственного союза Германии, Австрии и Италии. В свою очередь, Россия в 1891 г. заключила договор с Францией и так возник Франко-русский союз. В Петербург 11 июля 1891 г. прибыла французская военная эскадра, и Александр III лично ее приветствовал, прослушав «Марсельезу» – современникам, знавшим консервативную позицию царя, было трудно поверить в это. Вскоре последовало ответное прибытие русской военной эскадры в Тулон и визит Александра III во Францию, что и стало началом периода франко-русского альянса, завершившегося созданием Антанты – союза России, Франции и Англии.
На Берлинской бирже поняли ошибку, подсчитав убытки, и в 1880-е годы «Берлинская биржа, так недавно воевавшая против русских фондов, теперь жадно ловит всякий слух об этом… биржа ищет в каждом слове таинственного смысла, пользуясь каждым намеком» на то, что вот-вот начнется новый виток российско-германских отношений, «которые признаются осью всей европейской политики». Биржа «не враждебна России» и даже «пресмыкается перед ней… надеясь, что Бисмарку удастся быть первым у цели в этой всеевропейской погоне за русским благоволением».
Во Франции придавали большое значение сближению с Россией – возникла мода на все русское (в том числе романы), а многие русские, в частности представители творческой элиты, подолгу жили в Париже, где они были желанными гостями. «Через шесть дней я опять в Париже. Завтра сядем в курьерский поезд и закатим, только нас и видели. Даже как-то не верится. Вив ла Франс!». Франция снова, как когда-то, во времена Екатерины, стала для России законодательницей мод, обычаев и стилей жизни. А французская пресса рисовала привлекательный образ России как нового союзника и быстро развивающейся страны с огромным потенциалом и большими возможностями. Шутливые рисунки в парижских газетах изображали Марианну (символический образ Франции) в постели с русским медведем.
Русско-французский альянс «владельцам русских фондов… откроет глаза на те преимущества… которым подвергается их состояние благодаря миллиардам, ссуженным дружественной нации», как тогда называли Россию во Франции, а французским инвесторам это даст возможность «получать большие барыши путем участия в русских промышленных и торговых предприятиях, в чем их опередили на несколько лет немцы и бельгийцы».
Во Франции сближение с Россией нравилось не всем, и нередки были обвинения в том, что российское правительство намеренно финансирует рекламную кампанию во французских газетах по созданию позитивного образа всего русского, преследуя весьма прагматичную цель – размещение своих облигационных займов во Франции. Вероятно, так оно и было, однако нельзя не признать, что до 1917 года Россия четко платила проценты по своим облигациям, обеспечивая безбедную жизнь для французских рантье.
Франко-русское сближение в финансовой сфере должно было противостоять финансовому союзу Германии и Италии (в результате чего был создан банковский консорциум Berliner Handelsgesellschaft Kansortium fur Italienische Geschafte). Франко-российский политический альянс привел к активизации международных потоков капиталов между Россией и Францией. В 1891 г. синдикат Banque de Paris et des Pays-Bas (Paribas) подписал соглашение о размещении облигационного займа на 500 млн руб. под 4% преимущественно (на 80%) во Франции, где российские государственные облигации до того не были массово распространены, но считались на бирже надежными.
История русско-французского альянса, казалось бы, хорошо известна и понятна – политический союз, в котором была заинтересована Франция, чтобы не допустить усиления своего основного конкурента – Германии. Следствием альянса стали как размещаемые в Париже российские облигационные займы, так и массовые французские инвестиции в российскую промышленность. Однако первая волна российских облигаций появилась во Франции в 1888–91 гг., еще до официально провозглашенного политического альянса, что позволяет предполагать первичность и приоритетность экономических, а не политических мотивов при создании альянса. А общеизвестный сегодня факт «манипуляции французской прессой» со стороны России ставит вопрос о том, кто же на самом деле был инициатором этого финансового симбиоза двух различных экономических систем, развивающейся и развитой, отчасти напоминающего финансовый симбиоз США и Китая в начале ХХI века.
Для Российской империи в 1880-е годы особое значение имел поиск наиболее выгодных и в политическом, и в экономическом смысле европейских союзников. Англия, создавшая к тому времени глобальную колониальную империю, не была заинтересована в союзе с Россией и, скорее, конкурировала с ней, что было связано с борьбой за сферы влияния в Азии. Германия, с банкирами которой Россия имела давние связи, была сильнее других стран ослаблена кризисом 1873 г., и поэтому ставка была сделана на Францию. Обе стороны имели свои интересы – Франция продавала России железнодорожное и другое промышленное оборудование (хотя и по завышенной цене), а «Витте использовал (по словам Рене Жиро) сомнительные методы» для того, чтобы наводнить Парижскую биржу российскими ценными бумагами. В то же время Россия продолжала вести игру и с Германией, еще одним крупным инвестором. Вероятно, за счет двойной игры с непримиримыми конкурентами – Францией и Германией, – Российская империя хотела извлечь для себя максимальную выгоду, и Витте считал, что такая двойная игра даст «дополнительную гарантию экономической независимости России».
Результатом франко-русского финансового альянса стало вложение 10,123 млрд франков (около 22% ВВП Франции, составлявшего по разным оценкам от 38,8 до 49,5 млрд франков355) в российские облигации и 2,245 млрд франков – в прямые инвестиции, направленные в промышленные предприятия на территории России, что в сумме дает 12,368 млрд франков (около 25% ВВП Франции).
«Западноевропейские капиталисты… бельгийцы и французы в особенности, основали… в России весьма обширные предприятия… в железной и угольной промышленности. Почти все эти предприятия, нередко еще до начала производства или, по крайней мере, в первые годы их деятельности расценивались с громадной премией в 100, 200, 400 или 500%, а иногда и более». Хотя «после периода преуспевания, скорее кажущегося, чем действительного, наступили тяжелые времена и неизбежные разочарования» во время кризиса 1899–1902 гг., в дальнейшем эти предприятия продолжали процветать до начала Первой мировой войны и событий 1917 г.
В России нередко высказывалось мнение, что «нам французские деньги обходятся очень дорого. Многие думают, что французы богатый народ и дают нам деньги на 3 процента… это ошибка со стороны наивных людей. Недавно… громадное предприятие в России… обратилось к французам за их “дешевыми деньгами”; те немедленно согласились и выдали несколько миллионов рублей всего с 4,5% годовых, но впоследствии оказалось, что эти “дешевые деньги” обошлись русскому заводу очень дорого: 35%… осталось в “глубоких карманах” французов, заводы чуть ли не обанкротились, а наши чиновники млеют перед французами» и готовы на все, лишь бы произвести благоприятное впечатление.
А многие французские инвесторы верили, что Россия является новой Америкой, быстро развивающейся страной, которая «обладает громадными возможностями». Но, как говорил П. Леруа-Болье, «из этого еще не следует, что Россия была бы такой страной, как… Соединенные Штаты, с которыми ее нередко сравнивают… Русская среда… не обладает той… эластичностью, которая характеризует американскую среду и делает ее столь чудодейственно прогрессивной. Русская среда… лишена гибкости и не поддается быстрому развитию». Это связано прежде всего с тем, что «основную массу населения составляют крестьяне, строй которых основан на коллективной собственности и мало располагает к духу предприимчивости. Средний класс начинает зарождаться, но значение его пока ограничено».