Уже три поколения этой семьи занимаются одним делом – изучением экологии и поведения медведей
Разные бывают семьи. Большие и маленькие, дружные и не очень. В этом смысле семья Пажетновых по-своему уникальна: она и большая, и дружная, но главное — уже три поколения этой семьи занимаются одним делом — изучением экологии и поведения медведей. Опыт у них накоплен колоссальный. Основу его заложил Валентин Сергеевич Пажетнов — главный научный сотрудник Центрального лесного заповедника в Тверской области. Сейчас вместе с ним традицию продолжают его сын и внук — Сергей и Василий, занимающиеся хорошо отлаженным делом — спасением медвежат-сирот и подготовкой возвращения их на волю, в дикую природу.
Текст: Василий Голованов, фото: Андрей Семашко
Династия не складывается сразу. Валентин Сергеевич, недавно отметивший свое 80-летие, уже мальчишкой знал, что главное его желание — жить на природе, в лесу. Есть люди, наделенные особым даром тонко чувствовать и любить дикую природу во всем богатстве и причудливых взаимосвязях первозданной Жизни.
ВАЛЕНТИН СЕРГЕЕВИЧ
Родился Валентин Сергеевич в небольшом промышленном городке Каменске-Шахтинском в Ростовской области, где нетронутая природа сохранилась лишь в припойменных лесах Северского Донца да в небольших сосновых колках, насаженных по степи еще во времена Петра I. Там он и пропадал во время летних каникул. Кабаны, косули, птицы, змеи, ящерицы — все это необъяснимо и властно влекло и занимало его. И он решил, что, когда вырастет, станет охотником. Отец знал о пристрастиях сына, но, когда тот окончил школу-семилетку, все-таки устроил его работать на завод, чтоб "не болтался" попусту. Тут, казалось бы, и конец увлечениям юного натуралиста. Но характер того уже сложился — так что и работу на заводе он использовал для приобретения нужных навыков: научился мастерски работать с топором, делая опоки (формы для литья), сварку освоил, срубы в ремстройцехе рубил. В лесу человек должен все уметь делать сам — вот он и осваивал специальность за специальностью. Потом армия: разобрался в автомобиле досконально, получил права. В общем, специалист-универсал. После армии вернулся домой, женился и очень скоро вместе с женой Светланой уехал в Красноярский край. Давняя мечта его сбылась — он стал охотником. Сибирская тайга потрясла его.
— Это спокойная, глубокая, неброская сама по себе, но с особой таинственностью и торжеством среда. И взаимодействовать с ней нужно очень-очень аккуратно, она требует предельного уважения, иначе там просто не выжить.
Несколько лет, проведенных в Сибири, стали для Валентина Сергеевича настоящей школой: как и все охотники, он большую часть времени жил в лесу.
— Может быть, об этом и не нужно, и совестно даже рассказывать, но в тайге я забывал, что у меня есть семья, ребенок... Скажем, сына своего, Сергея, я в первый раз увидел, когда он родился, а в следующий раз — когда ему исполнилось уже два месяца, — вспоминает Валентин Сергеевич.
Но работа охотника-промысловика дело специфическое, в ней не хватало глубокого изучения и познания природы, так что семья решила вернуться домой и найти работу в одном из заповедников. Но, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Лишь окончив экстерном среднюю школу, поработав директором совхоза и поступив во Всесоюзный сельскохозяйственный институт заочного образования, подобрал Валентин Сергеевич с женою место, где им хотелось бы жить и работать, — Центральный лесной заповедник в Тверской области. Здесь-то и свела его судьба с Леонидом Викторовичем Крушинским — тогда членом-корреспондентом Академии наук СССР, лауреатом Ленинской премии, ведущим специалистом по поведению животных.
— Крушинский меня спросил: можете в лесу жить? Могу, — вспоминает Валентин Сергеевич. — Он говорит: есть интересная работа, но вы должны пройти стажировку у нас в университете на кафедре высшей нервной деятельности. У Крушинского как раз готов был проект: проследить формирование поведения медвежат в семье до того момента, когда они обретают самостоятельность, могут выжить без опеки матери. А как это сделать? По сути, я должен был подменить им мать, жить в лесу, сначала подкармливать их, как это мать делает (медведица кормит потомство с момента рождения в декабре—январе до июля, когда они сами переходят на естественные корма. — Прим. авт.), а потом просто водить их и наблюдать, как они приспосабливаются к естественной среде, как живут, чем питаются, где отдыхают, какие у них отношения с другими животными. Это было задумано как многолетний эксперимент.
Мы нашли берлогу, где была медведица с медвежатами, я поставил палатку неподалеку, стал ждать. 28 марта медведица вышла из берлоги. Довольно быстро почуяла меня и пошла в атаку. Два раза делала пугающие такие броски, но я отреагировал правильно: остался на месте, заговорил громким голосом — и она ушла. Я тогда не знал еще, что если спугнуть медведицу на берлоге, то она медвежат бросает, уходит и больше не возвращается. Я вернулся в палатку и стал ждать. Ночью она не пришла. Ну, если ночью не пришла, то днем точно не придет. Я залез в берлогу и забрал медвежат в палатку. Вместе с ними спал там три дня. Я должен был с ними в берлоге побыть как бы. А на четвертый день вышел из палатки им молоко подогреть, смотрю — они все за мной. То есть у них сложился уже образ меня как матери. Так и началась для меня лесная жизнь. Светлана Ивановна мне собирала рюкзак, и я уходил в лес на 36 дней. Мы договаривались с женой, что через 12 дней встретимся там-то и там-то. В условленном месте в условленное время мы встречались, она мне отдавала полный рюкзак, а пустой забирала — я ведь с медвежатами был. И снова мы с ними уходили в лес. Я наблюдал, что они едят, как осваивают территорию, становятся самостоятельными. Потом я уже знал наиболее кормные места и водил их к берегам речек, озер, где много для них вкусной растительности. Позже — уже на ягодники, на овсы, на желуди, где они могли нажировать достаточно жира, чтобы благополучно перезимовать. И, в общем, выяснилось, что к концу лета они уже самостоятельны. Я как суррогатная мать им больше не нужен. В общем, эта весенне-летняя работа с медвежатами два с половиной года продолжалась, результатом ее стала книга "Мои друзья — медведи". Потом уже появилась монография "Бурый медведь".
— А вам удалось полюбить медведей?
— Нет. Я не имею права их любить. У медведя своя жизнь, у человека своя. Надо понимать его как особую составляющую леса, как нашего русского зверя, который олицетворяет силу, здоровье, ум, потому что он умный... Мне он очень интересен сам по себе как вид, который так и остается глубоко загадочным, хотя я про медведя знаю очень-очень много. Но что-то есть еще такое, в самой основе, в стержне медвежьем, во что никак не проникнуть.
В общем, мы со Светланой Ивановной проработали в Центральном лесном заповеднике семнадцать лет, и из них двенадцать — это была очень интенсивная работа, связанная с экологией медведей и с медвежатами. Когда мы всё это прошли, то возник новый интерес. Заповедник — это все-таки особо охраняемая территория, искусственный изолят. А как ведут себя медведи в естественных условиях, в антропогенном ландшафте, где есть присутствие человека, рубки леса, охота? Стали подыскивать место и вот — нашли эту деревню под Торопцем. И в 1985 году переехали сюда. Тогда здесь еще два дома жилых оставалось. Я отремонтировал заброшенную избу, печку переложил, мы перезимовали. А в 1990 году сюда же из заповедника перебрались дети. И здесь уже началась работа Сергея по реабилитации медвежат-сирот, к которой в 1996 году присоединился Международный фонд защиты животных (IFAW). Сейчас здесь — биологическая станция Центрального лесного заповедника "Чистый лес".
СЕРГЕЙ ВАЛЕНТИНОВИЧ
Сергею Пажетнову — 55. Окончил тот же институт, что и отец, работает в том же Центральном лесном заповеднике старшим научным сотрудником, возглавляет программу по реабилитации медвежат-сирот, проводит вместе с женой Катей летнюю экологическую школу для детей, которая называется "Медвежата". С ним мы хотели говорить о спасении медвежат, но после разговора с Валентином Сергеевичем образовалось у нас столько вопросов, что невольно разговор перешел собственно на медведей. В чем своеобразие медведя? Насколько он опасен для человека? И почему самка бросает медвежат, если ее потревожить в берлоге?
— Ну, — вздохнул он, — давайте по порядку. Встречи с человеком медведь избегает. У него плохое зрение, но зато отличное обоняние и слух. Человека он слышит метров за триста. Медведь очень боится человека. Запаха его боится, белого плоского лица. У нас фронтальная ориентация лица, такого нет у других животных. То есть человек в лесу — это совершенно особое очень страшное существо. У него запах, которого боятся все дикие звери. Человек разговаривает. Сама по себе членораздельная речь очень отпугивает. Вот мы на этом играем. Когда с медвежатами работаем, мы не разговариваем, они человеческого голоса не слышат и поэтому, когда их выпускают и они слышат где-то человеческие голоса, убегают. Это один из факторов, который позволяет медвежатам выживать.
Тем не менее медведь может человека атаковать, но если человек не побежал, он уйдет. Ну а если побежал, у него срабатывает другой механизм — на добывание. Нужно оставаться на месте, громко, с силой заговорить — и тогда медведь уйдет обязательно. А вообще, есть четыре ситуации, в которых медведь может быть опасным. Первая — если у медведя есть добыча. Он ее защищает. Как такой ситуации избежать? Где у медведя добыча, обязательно собираются птицы — ворÓны, сороки, вÓроны как сережки висят на деревьях. Идешь, смотришь — вон там точно у медведя что-то лежит, и медведь там. Туда ходить нельзя!
Вторая ситуация — когда человек входит в пространство между медведицей и медвежатами. Такие случаи бывают, особенно в июне, когда медвежата уже далеко могут отбегать от матери. Она может ударить человека.
Третья ситуация, это когда у медведей свадьбы, а человек попадает между самцом и самкой. Особенно если медведица еще не готова к спариванию, а медведь ее домогается. Он очень возбужден. И если человек попадает между ними — дело может обернуться плохо. Особенно в горах это опасно, где одними тропами ходят и люди, и звери.
Ну, и четвертая ситуация, это когда медведь строит берлогу. В это время у него очень высокая тревожность: то есть для него берлога — она вроде бы и нужна, и страшно тут оставаться, потому что ты никуда потом не денешься. Мы занимались изучением берложного поведения медведей: медведь в берлогу залезает всегда задом, пятится задом наперед, как бы давая понять, что он из берлоги вышел и куда-то ушел. Чтобы человек, наткнувшись на такой след, так подумал. Это страх, который сидит в медведе с каменного века: охота на берлоге всегда была самым легким способом добыть медведя. После 2012 года, когда была запрещена легальная охота на берлоге на медведя — причем запрещена специальным указом президента страны, — случаев попадания к нам медвежат, осиротевших из-за такой охоты, стало гораздо меньше. Хотя, конечно, браконьерства никто не отменял.
У медведя самая сложная архитектоника головного мозга из всех хищных млекопитающих. Отсюда — и высокая возбудимость, переходящая иногда в ярость, и любопытство, и самые разнообразные формы комфортного поведения. Вы слышали, может быть, что медведь "играет" на расщепленном дереве: зацепит когтями отщеп дерева и отпустит — "Д-р-р! Д-р-р!". Долго может так слушать. Причем у него лицевых мышц нет, внешне он остается совершенно бесстрастным. Это очень комично...
— А что все-таки составляет основу его рациона?
— Медведь — необычный хищник, потому что основу рациона составляет все же растительность. Основным белковым кормом в июне—июле являются муравьи, личинки и куколки земляных муравьев. Медведи активно раскапывают муравейники. И очень долгое время они "сидят" на муравьях, как раз когда у тех идет активное размножение. Часть муравейников потом восстанавливается, и, значит, опять он эту территорию использует. А так в основном, конечно, жировочные корма — овес посевной, у нас здесь есть небольшое поле. Нужно несколько дней, чтобы он въелся как следует в овес, но зато потом он на овсах набирает до 300 граммов в день. Желудь, если урожай. Нет такого зверя в лесу, чтобы не ел желуди. Мы школьников привлекали к сбору желудей, чтобы подкормить своих медвежат для зимы. Сейчас ягода начинается — черника, малина, брусника, рябина. В пищу медведь использует до 150 видов растений.
Как правило, охотятся крупные медведи-самцы. Не медведица с медвежатами. Допустим, в Норвегии, где кормовая база растительности беднее, чем в средней полосе России, медведь охотится на овец. Там это основная проблема. Раньше, когда у нас здесь народу и, соответственно, скота было больше, тоже встречались такие медведи — скотинники. Обычно "обслуживали" сразу несколько деревень. Ну, их отстреливали, конечно. Потому что как только медведь один раз удачно поохотился на какое-то животное — на корову, теленка, лося, кабана, — он будет при первой же возможности повторять такой опыт. Особенность хищнического поведения медведя заключается в том, что он упорно преследует выбранную жертву. Ну, скажем, лося. Лось может несколько дней ходить, встречаться с другими лосями — и все равно медведь его по запаху вытропит и добудет.
— А сколько вообще медведей сейчас?
— Численность популяции стабильная: где-то один медведь на тысячу гектаров. Тверская область большая, поэтому мы считаем, что здесь — немногим более 2 тысяч. То же — в Костромской, Вологодской, да и вообще в центральной части Европейской России. Хватает везде сейчас медведей.
— И какова вероятность встречи человека с медведем при такой численности?
— Ну, как сказать? Человек и медведь существуют как бы в параллельных мирах. По крайней мере, раньше так было. Но раньше медведя на расстоянии удерживал страх: в любом случае при встрече с медведем в его сторону стреляли. Пугали. Ведь он знает, что выстрел — это смерть. А сейчас мы постоянно сталкиваемся с тем, что в лес попадают некомпетентные люди. Туристы. Увидят медведя — пряник ему кинут и еще радуются: "На обратном пути еще раз медведя посмотрим". А он уже ждет подачки. Не дали ему пряник — он за рюкзак. Рюкзак не отдаешь — значит, за человека. Вот вам и беда. Это отсутствие культурного отношения к дикой природе, скажем так. Если человек пришел в лес, то он должен иметь ясное представление о том, что он пришел в гости. Он не хозяин там. А коль ты пришел в гости, то к хозяину — лесу — нужно относиться с уважением: не насорить, не напакостить, не навязывать ему свои "цивилизованные" стереотипы поведения.
— Ну да. "Мишка добрый, мишка косолапый" — это же иллюзия?
— Разумеется. Медведь кажется медлительным. Он действительно неспешно все делает. Но зверь необыкновенно быстрый, необыкновенно пластичный, как мешок с ртутью. Он совершенно свободно задней ногой может почесать себе затылок. Причем большой медведь. При весе в 300 килограммов он может свободно залезть на дерево, на самую вершину, без всяких сучков. Да, это красивый, сильный и умный зверь, но относиться к нему надо с опаской. Вот что надо человеку понять. Но переубедить в чем-то человека труднее, чем зверя научить. Это я вам совершенно точно по опыту работы с медвежатами говорю...
ВАСИЛИЙ СЕРГЕЕВИЧ
Вечером мы отправились к вольеру, где живут медвежата, которых готовятся выпустить в живую природу. Прошел дождик, вокруг оглушительно звенели комары. Впереди с коромыслом, на котором висели два ведра с кашей, бодро шагал Василий — сын Сергея, за ним — сам Сергей, потом Андрей Семашко с фотоаппаратом и последним — я. У вольера Сергей сделал мне знак: дальше не ходить. И так слишком много для малышей впечатлений: новый человек, новый запах, лицо, не закрытое накомарником... Открыли калитку и молча вошли. Внезапно послышался громкий треск — это двое медвежат, размером, как мне показалось, с хорошего фокстерьера, стремительно вскарабкались на дерево. Остальные, играя, возились на земле.
— Надо же, как в чехарду играют, — прошептал Андрей.
Сергей взглянул на него изумленно и, выпучив глаза, приложил палец к губам. Василий молча вывалил кашу на землю. Медвежата бросили игру и стали есть. Только один, черненький, с любопытством рассматривал людей. Сергей тонким прутиком легонько ударил его по морде: мол, нечего глазеть, иди к своим. На этом вся процедура закончилась. В полном молчании мы повернули назад. И, только вернувшись в деревню, позволили себе новые расспросы.
— Что я сделал не так? — спросил Андрей.
— Заговорил, — сказал Василий. — Им сейчас по полгода — возраст, когда формируется страх перед человеком. Это главная реакция, которая позволит им потом выжить в дикой природе. Поэтому мы стараемся никого не допускать к ним, они знают только меня и отца. Да и то — только по запаху. Медвежат, которые пробыли у людей хотя бы неделю, мы к себе не берем. Они очень быстро привыкают к человеку. А главная наша задача — чтобы такого привыкания не возникло. Потому что иначе медведь по-любому будет выходить к людям. Вот у нас в отдельной клетке сидит медведица Маша. Привезли ее с Алтая. Там с ней какой-то фотограф работал, пока она медвежонком была. А потом она выросла, и он решил избавиться от нее. Привязал к дереву в лесу. Там ее и нашли. Она, можно сказать, безнадежно испорчена и под программу реабилитации не подпадает. Мы согласились ее подержать у себя, пока будут оформляться документы для отправки ее в Румынию, где создается медвежий парк. Все-таки там условия получше будут, чем в зоопарке.
— А как вообще медвежата попадают к вам?
— Почти всегда в этом виноват человек. Типичный случай: прогуливается человек по лесу с собакой и спугивает медведицу из берлоги, а медвежонок остается. К нам первый такой медвежонок поступил 22 декабря. Только-только родившийся. Когда его люди подобрали, он уже был окоченелым. Но медведи очень крепкие зверушки. Он отошел, оклемался, но оказалось, что у него пневмония. Здесь выявить ее невозможно — у нас нет УЗИ, нет рентгена. В общем, этот медвежоночек погиб. Второй медвежонок к нам попал в хорошем состоянии, в месячном возрасте уже. Нашли его в Вышневолоцком районе. Опять такой же случай — медведицу спугнул человек с собакой.
— Это тот черненький?
— Да, который Майк. Самый дотошный, самый наглый и любопытный. С ним надо будет поработать еще, чтобы он все-таки подпал под реабилитацию нормально. Потому что он общительный. Может, придется его у себя на зимовку оставить, ведь после зимы медведи дичают. Такого можно будет спокойно выпускать.
— А в каком возрасте вы их выпускаете? Сколько им лет?
— Не лет, а месяцев. Сейчас конец июня, а уже в июле, когда им будет месяцев по семь, спокойно можно выпускать. В дикой природе медведица обычно проводит с медвежатами две зимы. Весной, после выхода, когда у медведей начинается гон, семья распадается: но тогда медвежатам уже около полутора лет. А наши, которые растут без матери, способны сами и жиру на зимовку набрать, и берлогу себе устроить...
Потом у нас появились два медвежонка из Псковской области — Зоя и Зося. Там были лесозаготовительные работы, медведица убежала, но лесники вовремя медвежат достали, потому что они пищали, и мы за ними ездили. С этими проблем нет. Маша попала к нам из Карелии. Тоже самочка: опять же, это лесорубы, валка леса. Тильда — это, скорее всего, нелегальная охота на берлоге. Мать убили, медвежонок остался. Это Ленинградская область. Злата и Зёма прибыли к нам из Костромской области. Два медвежонка вышли прямо к деревне, собаки их могли в любое время задавить. Но участковый спас медвежат. Нам пришлось с ними поработать, медвежата были истощены, и мы боялись, что они погибнут. Первые три-четыре дня делали уколы, вводили физраствор и глюкозу, чтобы поддержать организм. Они даже есть не могли. Поэтому с этими медвежатами нам пришлось повозиться. Я вчера смотрел, как они контактируют с основной группой. Наблюдал с десяти метров. Ближе нельзя. Иначе умотают на дерево. Никак они с остальными не сойдутся. Но это, в принципе, не важно. Главное, чтобы они не ушли немечеными. Но тут анестезия нужна, она сразу не действует, нужно две-три минуты, а на дерево они забираются за несколько секунд на 15 метров. Грохнутся с дерева — это тоже не очень удачный вариант. Хотя можно поставить эксперимент. Упадут, так упадут. Если уйдут, то слава богу. Я думаю, без проблем приживутся в природе такие медведи.
— Когда мы подходили к вольеру, там одна калитка была открыта. Это что — выход в лес?
— Да, это выход в лес. Он всегда открыт. И в любой момент медвежата могут уйти. Но лучше довести дело до конца: пометить их — мы такие большие желтые ушные метки им делаем, чтобы было видно, что это не простые медведи, а реабилитируемые.
— А дальше что? В чем, собственно, смысл вашей работы?
— Ну, смысл прежде всего гуманистический. Человек сделал этих медвежат сиротами — человек же и должен вернуть их в жизнь, в дикую природу. Конечно, общее количество медведей от этого не изменится, хотя таких медвежат через наши руки прошло уже более двухсот. Но что-то сделать мы можем. Скажем, мы своими питомцами можем заселить какой-то участок. Мы эту работу сделали в Брянском лесу. Это локальный лесной массив, где-то около 500 тысяч гектаров, в котором медведя не осталось. После войны там 100 медведей регистрировали, потом все меньше, меньше, считали пять-семь, и то под вопросом, а есть ли они там. В 1996 году отец с мамой начали по согласию с администрацией подселять медвежат-сирот в заповедник "Брянский лес". Сейчас там восстановилась популяция. Медведицы с нашими метками с медвежатами ходят. Теперь там где-то около полусотни медведей.
Еще научная работа проводится: отслеживание того, что дальше с нашими зверями происходит. Используем для этого либо спутниковые ошейники, либо ушные радиометки. Очень удачно одну медведицу отследили: несколько лет назад осенью на овсах ее засекли с ушной меткой с тремя медвежатами, она перезимовала успешно, весной мы ее видели с теми же медвежатами — уже лынчаками, то есть полуторагодовалыми — на клюквенном болоте, а в этом году мы опять ее увидели на болоте, с новым потомством. То есть этой медведице не менее 8 лет уже, если не больше. А так максимально наши медведи проживают в природе — данные отстрела на овсах у нас есть — 7 лет, 6 лет. Но это самцы.
— А что, охотники и ваших отстреливают? Не жалко вам их?
— Чувство сожаления, конечно, есть. И в то же время есть чувство радости, что этот зверь прожил в лесу дикой жизнью три, четыре, десять лет, что эта медведица, которая могла погибнуть в раннем возрасте, выжила и принесла потомство. Это большая радость. Для всех нас большая радость, когда мы видим плоды своего труда. Тут эмоции через край, руками можно махать, и радоваться, и прыгать. Не на людях, конечно...
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
Василий Васильевич — сын Василия, правнук Валентина Сергеевича. На фотографии ему 7 месяцев. Он еще не говорит. Как сложится его судьба? Будет ли он заниматься медведями, как его отец, дед и прадед? Вероятно. Ведь он — Пажетнов. Но что мы оставим ему в наследство? Вот вопрос. Давление "человеческого фактора" на природу возрастает с каждым годом. Человек рвется в лес со всеми своими джипами, квадроциклами, карабинами и приборами ночного видения — и, не думая, берет, берет, берет. И убивает. Сейчас во всей Центральной России не осталось крупных медведей — все повыбиты любителями премиальной охоты. Сергей бывал на совещаниях егерей Тверской области, спрашивал: кто и когда видел крупного медведя у себя в хозяйстве в последний раз? Никто не видел. И здесь напрашивается вопрос: а что происходит, когда мы теряем медведя? Мы теряем сначала медведей, потом волков, потом лис и зайцев, вытаптываем грибы и ягоды — и вот уже только собаки бегают по лесу, да дымят мангалы выехавших "на природу" подвыпивших любителей праздного отдыха. Но что теряет при этом человек? — вот, пожалуй, главный вопрос.
В мифопоэтическом восприятии народов мира медведь повсюду — от Западной Европы до Аляски — почитался как тотемический первопредок человека, хозяин леса. Но в нынешней России 73 процента населения проживают в городах и, кажется, совсем не обеспокоены тем, кто в лесу хозяин. Цивилизации дорогих автомобилей, "звездных" конкурсов, блог-культуры, телесериалов, шопинга и ток-шоу медведь не нужен. Он остается лишь престижным трофеем для любителей охоты. Если задуматься, что все это вместе значит, мы, может быть, поймем, что на глубинном уровне речь идет об утрате человеком своей человечности.
Сегодня проект семьи Пажетновых и Международного фонда защиты животных — единственный на всю Россию. Правда, второй такой центр скоро будет открыт на Дальнем Востоке. Наверное, это хорошо. Но так же наверное — мало. Что добавить к этому? Цивилизация потребления не всесильна. Изобретатели, а не приобретатели были и остаются стержнем культуры. В этом смысле маленькому Василию Васильевичу повезло — он родился в семье необыкновенных людей, делающих необыкновенное дело.