Более 70 лет отделяет нас от страшного пожара 1946 года, но тайны его до сих пор не раскрыта. Более того, все еще неизвестно точное количество погибших в нем людей
О смерти сотен молодых людей на новогоднем карнавале в клубе Народного комиссариата государственной безопасности БССР на площади Свободы молчало республиканское радио, не обмолвились ни одной строкой белорусские газеты. До сих пор нет официальных данных о точном количестве жертв того пожара, но имеются веские основания предполагать, что из 500 приглашенных уцелело чуть больше половины, а остальные сгорели заживо.
Чтобы восстановить картину того ЧП, автор этого материала встретился с очевидцами пожара, живущими сейчас не только в Минске, но и далеко за его пределами.
Бывшему виолончелисту Государственного симфонического оркестра БССР Семену Абрамовичу Гольбину, живущему в Нью-Йорке, уже 82 года. Во время нашей встречи в 2002 году ему было 73, но пожар на карнавале, куда он был приглашен, Семен Абрамович до сих пор помнит в деталях:
— Это произошло 3 января 1946 года на площади Свободы на третьем этаже клуба НКГБ БССР. Пожар начался между 10 и 11 часами вечера. Я спустился с третьего этажа, где мы танцевали, на второй, и прямо на моих глазах начала гореть елка. Пошел в гардероб, толпа вынесла меня на улицу. Гардеробщица начала выбрасывать туда одежду. Подъехала пожарная машина, но в ней не было воды. Спасатели приставили к стене здания деревянную лестницу, но она сломалась. Люди начали выбрасываться из окон. Через полчаса все здание сгорело.
Тогда говорили, что погибли от 100 до 200 человек. В одной из комнат сгоревшего здания находилась секретная документация. Я слышал, что лейтенант НКГБ, который отвечал за секретные документы, покончил с собой.
А вот что не может забыть минчанка Александра Кривчик:
— В самый разгар танцев я услышала многоголосый гул. Обернулась и вижу: у входа в зал как бы балкон, с которого идет на нас огромное пламя. Толпа отпрянула к стене. Рядом со мной стоял военный, все спрашивали у него, что делать. А он отвечал: прыгать в окно. Тут же ребята выломали раму. Готовы были прыгать, но услышали снизу крик: «На сцене справа дверь, там выход». Стали искать ту дверь, но стулья, как баррикады, не давали продвигаться. Воздуха уже не было, только пламя и дым. Тогда мы бросили поиски двери и стали подбираться к подоконнику.
Я увидела, что горит и нижний этаж, значит, все, кто ищет выход на лестницу, попадут в еще большее пламя. Перелезла через подоконник, повисла на руках и отпустила их, почувствовав, что внутри у меня что-то оборвалось. В сознании мелькнуло, что, видимо, это сломался позвоночник.
Парень, которому я понравилась на балу, мгновенно разыскал меня на улице и изо всех сил старался первой уложить в грузовую машину. На меня стали грузить тела — мертвые вперемешку с живыми. Я пыталась защитить сломанную ногу (у меня был открытый перелом голени), но руки попадали в месиво из костей и крови. Наконец телами меня придавили так, что стало нечем дышать. Но я все же доехала живой до 2-й клинической больницы. Там нас раскладывали на полу в коридоре.
До сих пор мучают сны, что горю, на меня падают горящие головешки, а под ногами разбитое стекло, на которое надо стать. Одним словом, новогодний карнавал оставил рану в моем сердце на всю жизнь. Я, видимо, никогда не найду ответа на вопросы, почему пожарные не тушили здание, хотя их штаб находился рядом с площадью Свободы, на улице Бакунина, в бывшем монастыре бернардинцев, по сути дела, во дворе, куда мы прыгали? Почему немецкие газеты назавтра вышли с сообщением о том, что в Минске подожгли белорусский рейхстаг, в котором хранится архив гестапо, а наша пресса молчала? Кто на момент пожара запер снаружи двери, забаррикадировал их стульями?
— Если бы не погас свет, то, уверен, многие бы спаслись, — говорит Валентина Шпитальная. — В полной темноте, придавленные пламенем и ядовитым дымом, люди ринулись за эстраду, к дверям гримерных, но они были закрыты. Толпа вынесла меня к открытому окну. Я увидела, что ребята прыгают вниз и кому везет, тот уползает, а кто остается неподвижным, того пытаются оттащить спасшиеся. Я схватилась руками за провода, затем за водосточную трубу, по ней спустилась немного вниз. Тут на меня навалились парень с девушкой. Я попыталась сказать висящим на моей шее, что больше держать их нет сил, но парень сорвался, полетел вниз. Мы с девушкой спустились по трубе с третьего до второго этажа, а там ступили на подставленную пожарными лестницу. Я приземлилась на, как мне казалось, лед, а на деле — на замерзшую кровь разбившихся.
На Военном кладбище в Минске установлены памятники некоторым трагически погибшим в тот печальный день. На обелиске третьей в списке идет Елена Павловна Демидович. В действительности она осталась жива. И так же, как остальные выжившие в том пожаре, помнит его до мелочей.
— Мы бросались ко всем дверям, — рассказывает она. — Но они не открывались. С потолка, со всех углов полз едкий желтый дым с огнем. Толпа понесла меня к окнам, я коленками встала на подоконник и увидела внизу груду тел. Я упала на них. Сверху падали на меня. В тот момент мне показалось, что я уже неживая. Даже начала спрашивать у всех встречных, когда смогла встать: «Скажите, я живая?»
Из подвала несся жуткий вой, там орали по-немецки, плакали. Я ведь тогда не знала, как и все пришедшие на бал, что внизу сидели пленные немцы, они боялись заживо сгореть.
Моя бедная мама пришла утром на пепелище и никого не нашла — меня к тому времени подобрала какая-то сердобольная женщина и увела к себе домой. Милиционер кричал в мегафон, чтобы все, чьи дети шли на карнавал и не вернулись, оставили в милиции свои координаты. Она так и сделала. Сестра рассказывала, что весь двор вышел на меня посмотреть, как на явившуюся с того света. Я стояла вся в черном, бледная, говорить ни с кем не могла, потому что стала заикаться. Ложиться спать боялась: как только закрывала глаза, видела сон, что горю. Так продолжалось долго. А потом умерла моя бабушка, мы поехали хоронить ее на Военное кладбище, и мама после сказала: «Леночка, давай подойдем к памятнику тем, что сгорели». Мы подошли, и мама упала в обморок, когда увидела третьей сверху в списке мою фамилию. Родители порывались сходить в милицию, попросить, чтобы убрали эту надпись, но одна старушка сказала, что, по поверью, я долго жить буду.
Как на эту страшную трагедию отрегировали власти, в первую очередь Центральный Комитет Коммунистической партии (большевиков) Белоруссии? Автору этих строк в фондах Национального архива Республики Беларусь удалось найти уникальный документ — протокол № 317 заседания бюро ЦК КП(б)Б от 4 января 1946 года, то есть написанный на следующий день после пожара. Присутствовавшие на том заседании постановили оценить ЧП как имеющее политический характер. Также в протокол занесено мнение, что организаторы того карнавала «проявили полную беспечность и безответственное отношение к проведению важнейшего мероприятия, не обеспечили ни должного руководства, ни необходимых мер, которые должны были гарантировать соблюдение порядка и безопасность в помещении, где проходил бал-маскарад, на который с большой радостью и воодушевлением, в первый раз после окончания войны и немецкой оккупации, собралась учащаяся молодежь Минска». В частности, в вину некоторым организаторам вечера вменялось следующее: «в нарушение элементарных правил безопасности в фойе клуба, где возник пожар, было дозволено разместить кинопередвижку и коробки с кинолентами. Что явилось причиной быстрого распространения огня по зданию». В итоге секретарю горкома Горину и секретарю ЦК ЛКСМБ Зимянину объявили выговор, а секретаря горкома по пропаганде Молочко сняли с должности, как и секретаря Минского горкома ЛКСМБ Барашко.
Специальной комиссии предписали в кратчайшие сроки расследовать все обстоятельства пожара, пострадавшим выдать необходимое количество обуви и ткани на восстановление гардероба, а семьям погибших обеспечить единовременное пособие.
К сожалению, не удалось найти докладную записку той комиссии, в которой следствие хоть как-то проливает свет на причины ЧП. Не исключено, что ее и вовсе не было. В те годы, случалось, высшие партийные органы СССР и союзных республик декларировали свои намерения в ряде решений, чтобы затем оставить их невыполненными. Поэтому мы до сих пор не знаем точного количества жертв пожара.
Ну а как повлияли «суровые» наказания, принятые бюро ЦК Компартии (большевиков) Белоруссии, на последующую карьеру наказанных? Никак. Они не затормозили их дальнейший карьерный рост. Например, Анатолий Молочко, снятый с поста секретаря Минского горкома партии по пропаганде и получивший строгий выговор по партийной линии, вскоре в том же 1946-м стал секретарем Минского областного комитета КП(б)Б, а в 1948-1950 годах работал заместителем начальника Управления пропаганды и агитации, заведующим отделом пропаганды и агитации ЦК Компартии (большевиков) Белоруссии.
Получивший выговор первый секретарь ЦК ЛКСМБ Михаил Зимянин в 1946-м был избран вторым секретарем Гомельского обкома партии, а через несколько месяцев назначен министром просвещения БССР.
Двадцать лет тому назад я был доцентом Минского педагогического института имени А. М. Горького и проходил курсы повышения квалификации при Институте повышения квалификации преподавателей общественных наук, директором которого был Анатолий Молочко. Виделись мы с ним неоднократно. Во время одной из таких встреч речь зашла о пожаре на новогоднем карнавале 3 января 1946 года. Я помню, Молочко сразу отверг версию, что причиной пожара стало короткое замыкание, зато не исключил двух других основных версий: о причастности сына Пантелеймона Пономаренко и его друзей к пожару и то, что это был умело и тонко продуманный поджог, организованный агентурой бывших нацистских спецслужб при участии пособника из числа офицеров НКГБ БССР.
Предлагаю остановиться на этих версиях подробнее.
Версия 1: сын бывшего руководителя Компартии Белоруссии и главы правительства БССР Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко был причастен к пожару. Это объясняет замалчивание трагического события в официальных СМИ.
Версия 2: клуб подожгли агенты бывших нацистских спецслужб. Всесторонний анализ деятельности нацистских спецслужб на территории Белоруссии в годы Второй мировой войны, предпринятый в своих книгах автором этих строк, дает основание сделать вывод, что агенты этих спецслужб совместно с коллаборационистами, еще находившимися на свободе, вполне могли подготовить, тщательно продумать и преднамеренно организовать поджог. Не исключаю, что их пособником стал один из офицеров Наркомата государственной безопасности БССР, ведь в здании клуба НКГБ БССР находилась комната с секретной документацией о немецкой агентуре и коллаборационистах, а в подвале размещались немецкие пленные. Если эта версия в будущем найдет свое подтверждение, то произошедшее на карнавале 3 января 1946 года следует считать крупнейшей диверсией нацистских служб на белорусской земле через 1,5 года после ее освобождения от фашистов.
По мнению журналистки Ломсадзе, дело с грифом «Совершенно секретно» о причинах и тайне пожара легло на стол наркома государственной безопасности БССР Цанавы и бесследно исчезло после его смерти 12 октября 1955 года.
Автор: Елена Ивашко