Отношения России и Европы можно разделить на три типа, а саму Россию - на четыре. Политолог Николай Петров размышляет о пространственной и временной составляющих восприятия Европы.
По поводу «европейскости» России есть, как известно, три основные позиции: 1) Россия – это Европа; 2) Россия – это недо-Европа, а либо страна, стремящаяся стать Европой, либо особая цивилизация, у которой с Европой есть много общего, но есть и различия; и 3) Россия – это пере-Европа, бастион европейских ценностей, самой Европой частично утраченных. Моя позиция – между первой и второй с пониманием значительной неоднородности самой Европы в отношении европейских ценностей.
Россияне часто думают о себе, как о представителях сверхдержавы в недавнем прошлом, несправедливо обиженных не просто ходом истории, но Западом, Европой. Мания величия у них причудливо сочетается с комплексом неполноценности
В формулировке «базовые ценности российского общества» важны все элементы: и «общество», и «ценности», и «базовые». Начнем с общества. Его нет, как цельного, единого, осознающего и артикулирующего свои интересы. Оно разобщено (социальный капитал минимален), атомизировано, это общество зрителей, а не участников. Общество аморфно. Россияне часто думают о себе, как о представителях сверхдержавы в недавнем прошлом, несправедливо обиженных не просто ходом истории, но Западом, Европой. Мания величия у них причудливо сочетается с комплексом неполноценности.
Ценности у россиян, если, например, посмотреть на World Values Survey, — вполне европейские. По оси «Традиционализм – Секуляризм-рационализм», Россия находится ближе к полюсу рационализма, на уровне Венгрии, Австрии, Франции, Швейцарии. А вот по оси «Выживание-Самовыражение» мы, наряду со всем постсоветским пространством, а также рядом исламских стран Ближнего Востока и Северной Африки, существенно смещены в сторону выживания.
Диаграмма Инглхарта (Всемирный обзор ценностей, World Values Survey)(Источник перевода)
Представляется, однако, что позиционирование России в этой системе координат, где она оказывается ближайшей соседкой не только Украины и Беларуси, но и Литвы, уж очень упрощает содержание понятия «российские ценности» в сравнении с европейскими.
Во-первых, сходство России с другими странами по части декларируемых ценностей, может быть обманчиво, поскольку, например, демократические ценности и права человека для большинства россиян – пустой звук. Они за них не боролись, и не готовы отстаивать. Таким образом, в части декларируемых ценностей Россия может и не сильно отличаться от большинства европейских стран, а вот в части отстаиваемых — весьма сильно. Возьмем, к примеру, свободные выборы, скажем губернаторов или мэров. По данным соцопросов большинство россиян всегда были в пользу модели избрания, но когда власть от этой модели решила отказаться, особых протестов не последовало, а все попытки сохранить прямые выборы мэров даже в самых демократических городах, таких, как Пермь или Екатеринбург, не увенчались успехом.
Ментально Россия во-многом остается страной скорее сел и слобод, чем городов, страной индустриальной и даже доиндустриальной
Во-вторых, двух осей для описания позиционирования России в системе ценностей маловато. Напрашивается еще, как минимум, одна ось, которую можно определить как «Державничество – Индивидуализм». И вот здесь Россия окажется впереди/позади Европы всей по готовности подчинять (и подчиняться) интересы личности интересам государства, воспринимаемого как нечто сакральное и при этом враждебное. Государство для россиян – это внешняя сила, которой они почти беспрекословно подчиняются, и по мере сил индивидуально, не солидарно противостоят.
Наконец, в третьих, Россия – страна огромная и разнообразная, страна хоть и городская, но относительно новой урбанизации. Доля горожан в России хоть и составляет свыше трех четвертей, но значительная их часть проживает в малых городах и п.г.т., а в той трети, что приходится на долю крупнейших городов, много горожан во втором и даже первом поколении. Ментально Россия во-многом остается страной скорее сел и слобод, чем городов-городов, страной индустриальной и даже доиндустриальной. Это выражается, в частности, в том, что ценности в Москве могут быть гораздо ближе к современным европейским, чем, скажем, в дальнем Подмосковье, разросшемся до двух колец областей вокруг столицы, откуда в Москву «на вахту» едут охранники. Важно, что пространство здесь может оказаться вторичным, а первичен, скорее, род занятий.
Наталья Зубаревич (Источник)
Именно на этом основывается схема «четырех Россий» Натальи Зубаревич, с первой постиндустриальной Россией, представленной городами-миллионниками, второй, индустриальной, представленной промышленными городами, и третьей, «самодостаточной», представленной малыми городами и селом. Не менее важную роль играет этно-конфессиональный фактор, резко дифференцирующий, прежде всего национальные республики Северного Кавказа и Поволжья с преобладающим титульным населением. Как раз поэтому в схеме Зубаревич появляется четвертая Россия.
Не менее, чем пространственная вариация важна вариация во времени, динамика. Здесь поводов для оптимизма в отношении сближения России и Европы мало. Производная отрицательна – развитие идет, скорее, в обратную сторону. С чем это связано? С одной стороны, с постоянным вымыванием «европейцев» в результате эмиграции (феномен – те, кто эмигрируют, в своем новом «прекрасном далеко» скорее симпатизируют режиму). При том, что российский режим становится все более жестко авторитарным, границы страны, в отличие от советского времени, не закрыты: не нравится – уезжай.
Если еще некоторое время назад можно было ожидать прихода на смену людям, сформированным в советское время, первого постсоветского «непоротого» поколения, то после 2014 года ситуация резко изменилось. Как если бы евреи, ведомые Моисеем и бродившие 25 лет по пустыне, вдруг вернулись бы обратно в Египет
С другой стороны, с резким свертыванием демократических практик, таких как конкурентные выборы и действенное местное самоуправление, в отсутствии которых европейские ценности могут воспроизводиться лишь на словах, а не на деле. А на деле воспроизводятся, в том числе и среди молодежи, ценности совсем другие: имперско-советские во внешней политике и патерналистско-советские в политике внутренней. Если еще некоторое время назад можно было ожидать прихода на смену людям, сформированным в советское время, первого постсоветского «непоротого» поколения, то после 2014 года ситуация резко изменилось. Как если бы евреи, ведомые Моисеем и бродившие 25 лет по пустыне, вдруг вернулись бы обратно в Египет.
Что же делать, если базовые ценности большинства россиян сейчас далеко не европейские, а институтов – механизмов и практик, способствующих становлению европейских ценностей, тоже нет или они слабы? Выход из этого, казалось бы, замкнутого круга заключается в том, чтобы постепенно, шаг за шагом, рассчитывая не на год, а на десятилетия, параллельно развивать и политическую культуру, и институты.