Первый гость - Дмитрий Булатов.
Дизайн искусства и искусство дизайна: опыт Art&Science.
Современный мир полон противоречий и парадоксов: разработчики Google, в духе технотеологии, предлагают поклоняться искусственному интеллекту, ученые говорят о высокотехнологичном будущем, художники, с одной стороны, расширяют границы понимания искусства, а с другой, ставят под сомнение его существование, как эмансипированной художественной практики.
Для меня, как исследователя современной культуры и искусства, в рамках данной статьи важен вопрос осмысления дискурсивных полей искусства и дизайна. Современные художественные практики подталкивают к противоречивости рефлексии, направленной на раскрытие содержания данных понятий. Можем ли мы говорить об оппозиции искусство-дизайн, разграничивая данные термины понятиями утилитарности, рациональности, ответственности, или нам стоит употреблять их как тождество?
Специфика данного текста – это осмысление дизайна и искусства, исходя из текстового интервью с Дмитрием Булатовым (Дмитрий Булатов – куратор Балтийского филиала ГЦСИ, специализирующийся в области Art&Science, художник, теоретик искусства, ). Далее, в рамках данной работы, я прибегну к рассмотрению и сравнению терминов «дизайн» и «искусство», исходя из дискурсивного поля Art&Science. Для введения в терминологию и в целях избежания дальнейшего недопонимания, дам определение Art&Science.
Art&Science - область современного искусства, представители которого используют концептуальные основания, исследовательские методики и новейшие технологии при создании своих произведений. Под новейшими технологиями я подразумеваю такие области современного знания, как робототехника, информационные технологии, биомедицины, тканевая и генная инженерия, нанотехнологии, нейронауки.
Кирилл Яндулов: Как бы вы охарактеризовали искусство и дизайн?
Дмитрий Булатов: Для себя я сформулировал такое определение. Искусство – это саморазвивающаяся система конструирования образов, которая не столько подтверждает версии окружающей реальности, сколько очерчивает границы их применимости. В этом определении чрезвычайно важны два момента: 1. Эта система, с одной стороны, должна представлять собой некие практики конструирования образов окружающего и эти образы должны соотноситься с реальностью, но при этом: 2. Сами эти практики конструирования образов должны являться предметом рефлексии и очерчивать границы адекватного воспроизведения реальности. В дизайне – в моем представлении – вторая, рефлексивная часть в большинстве случаев отсутствует. Поэтому я бы определил дизайн как систему конструирования образов, максимально тождественных окружающей реальности. Для меня в этом определении искусства также очень важно наличие слова «саморазвивающаяся», поскольку оно позволяет уйти от антропоцентричных начал художественного творчества (в моем представлении искусство ИИ – принципиально возможно).
КЯ: В чем для вас принципиальное отличие дизайна и искусства?
ДБ: Традиционно было принято считать, что дизайн функционален, т.е. утилитарен в создании форм вещей. А искусство, напротив, нефункционально, то есть созерцательно. Ситуация усложнилась с появлением технических компонентов, ориентированных не только на физическое воплощение, но и на процессуальную длительность. Ведь всё, что связано с IT, биомедициной и робототехникой – материально и обладает встроенной перформативностью. А это значит, что различие по линии функциональности больше не работает. При этом, с моей точки зрения, остается неизменным различие в модусах бытования искусства и дизайна. Если дизайн сфокусирован на предъявлении максимально тождественных образов окружающего, то искусство тематизирует неочевидность, автономность, а, соответственно, невозможность этих образов равноценно описывать реальность.
КЯ: Художник черпает свой опыт в «эзотерических исканиях», когда как дизайнер более прагматичен и ориентируется на действительность, всегда ли это так?
ДБ: Мне не близки подобные формулировки. Любые попытки навязать художнику некие «эзотерические искания» отсылают к традиции, согласно которой художник черпает свое вдохновение в неких неверифицируемых источниках. Это теологическая концепция, которая сегодня продолжает бытование в искусстве в скрытых формах. Раньше мифы повествовали о беседах Художника с Богом, в дальнейшем они трансформировались в диалог художника со своим подсознательным и т.д. и т.п. Все эти версии утверждают примерно одно и то же. А именно – что творчество состоит из нескольких уровней сознания (языка и т.д.), неразделимо существующих в человеке, так что каждое наше высказывание оказывается двойным: оно транспортирует сознательный, заданный нами смысл, – но в то же время и бессознательный смысл, как манифестацию «сконструированных комплексов желаний, верований и процедур, встроенных в сложные коды коммуникации». Такого рода «теологические» концепции играют на руку становлению и развитию замкнутых институциональных систем, в которых субъект получает право на некие сакральные действия (Церковь, Университет, Музей современного искусства и т.д.).
КЯ: Сегодня, зачастую, художник олицетворяется с дизайнером, это сравнение имеет место быть?
ДБ: Да, имеет. Сегодня под дизайном – особенно за рубежом – часто понимается способность к прагматичному и рациональному воплощению проекта в жизнь, а также деятельность по проектированию неких эстетических свойств объекта (конструкции, образа). Поэтому, если специально не оговаривать предмет дискуссии, может возникнуть момент недопонимания с зарубежными коллегами, где термин «дизайн» не несет никаких отрицательных коннотаций. Прагматичные и рациональные стороны воплощения также присутствуют и в художественном проекте (даже если в проект вы включаете элементы хэппенинга, как процесса с принципиально непредсказуемой структурой развития сюжета). Нет сомнения, что художественный проект также должен быть рассчитан и воплощен в жизнь, нести некую эстетическую нагрузку. По этим параметрам различие между искусством и дизайном, мне кажется, нерелевантным.
КЯ: Как реализуется опыт дизайна в Art&Science?
ДБ: Если говорить о негативной стороне этого опыта, то сегодня множество практиков Art&Science в своих изысканиях сосредотачиваются на вопросах изготовления, технических характеристиках и анализе функционирования физических носителей информации. Со временем такие исследования оформились в целую сеть инструментальных практик – «biomedia», «hybrid media» и т.д., сфокусированных на том, как выглядит и функционирует природа «изнутри». Нередко в качестве основного аргумента этих практик звучит то, что современный уровень науки и технологий делает излишним постановку онтологического вопроса («Каков логос становления искусства?») в пользу эпистемологической классификации («Насколько естественнонаучное исследование отличается от художественного?»). В результате такого подхода художественные изыскания на территории науки и технологий зачастую заменяются научно-техническим исследованием, инсталлированным в художественный контекст. Вполне может статься, что обилие произведений, по своей сути неотличимых от дизайна, которые мы видим сегодня на выставках и фестивалях современного технологического искусства, – эффект подобной аргументации.
КЯ: Какие выставочные проекты в сфере современного искусства и / или дизайна для вас наиболее значимы?
ДБ: Для меня значимы два типа выставочных проектов. Первые служат для пополнения моего кураторского “чемодана” новыми работами и именами. С этой точки зрения я с неизменным интересом слежу примерно за двумя десятками фестивалей и биеннале новых медиа. Они выступают в качестве своеобразного сита. Среди таких фестивалей по-прежнему важную роль играют Ars Electronica (Линц), EMAF (Оснабрюк), Sonar (Барселона), Japan Media Art Festival (Токио), Art Futura (Мадрид) и другие. Второй тип проектов – это выставки, имеющие значимость с точки зрения кураторского высказывания. Здесь я слежу не столько за институциями, сколько за людьми – конкретными кураторами. Среди таковых я бы мог назвать, например, Йенса Хаузера (Германия), Юрия Крпана (Словения), Чжан Ха (Китай), Монику Белло (Швейцария).
КЯ: Какие теоретические работы по современному искусства и / или дизайну значимы для вас?
ДБ: Всё, что попадается под глаза, я просматриваю, пролистываю, иногда зависаю. Если что-то из теоретических работ мне кажется интересным, я беру автора на заметку. Смотрю на его творчество в развитии. Но если сказать честно, то для настоящего вдохновения есть большой корпус философских, социологических работ, теория медиа, физика, химия и т.д. Только такого рода трактаты и исследования нужно уметь правильно читать, транспонируя то, о чём пишет автор, на область своих интересов. Это интересная и порой очень вдохновляющая работа!
КЯ: Назовите несколько художников, творчество которых для вас, как для куратора, важно / импонирует вам?
ДБ: Если речь идёт о современных художниках, то в моём кураторском “чемодане” их несколько десятков. Это те авторы, за творчеством которых я или слежу, или они попали в мои файлы благодаря какому-то любопытному исследованию. Периодически я приглашаю их принимать участие в своих выставках. Среди художников из области art&science, чьё мышление мне кажется интересным – Джо Дэвис, Гай Бен-Ари, Томас Фойерштайн, Тур Ван Бален, Дмитрий Морозов, Флорис Кайк, группы “Cod.Act” и “Куда бегут собаки” и многие другие. Иногда художники могут быть авторами небольшого числа работ или работать в нешироком диапазоне, но мне всё равно будет увлекательно с ними работать. По очень простой причине – за ними может стоять нетривиальный тип энергии, исследовательского взгляда. А для меня это намного важнее опыта или CV.