Алексей Чугунов
В раннем детстве я залезал на высокий шифоньер с книжкой в руках и исчезал в страницах про проказника Незнайку, всепоглотителя плюшек и варенья Карлсона, про Чебурашку Эдуарда Успенского, мыслителя Электроника Евгения Велтистова. Читал что-то из народных сказок, сказок братьев Гримм, Ханса Кристиана Андерсена.
На шифоньере было тепло, уединенно, и никто не мешал. Книжки мне одалживали друзья, или брал в библиотеке. Несмотря на пылкую любовь к чтению, с книгами обращался, так сказать, шаляй-валяй. С долей бескультурья и небрежности. Те немногие книги, что были у нас в доме, и те, что я брал во временное пользование, мне служили еще одним развлечением – я с ними играл в солдатики. Расставлял все в одну шеренгу на диване – один отряд против другого – и устраивал батальные сцены. И, разумеется, книги получали «ранения» – рвались обложки, титульные страницы, рвался материал корешка, стирались буквенные тиснения, отчего они выглядели впоследствии «старичками».
Я, безусловно, после «великой войны» спешно оказывал им техническую медицинскую помощь канцелярским клеем и бумагой. Когда книга возвращалась к хозяину и он замечал некоторые изменения у своей книжки... я с невинным видом отвечал, что так оно и было и что истрепать ее так я никак не мог.
Проходили годы. Лето сменялось зимой, зима – летом и, будучи в школе, в классе шестом, я как-то сломал руку; в травмпункте от нашей поликлиники наложили гипс. Так возникли непредвиденные школьные каникулы. Отдыха прибавилось в позднюю оголенную осень, а занять себя с гипсом на руке было весьма затруднительно. Взялся читать «Как закалялась сталь» – много патриотичного, труба трубит о жертвенности на благо революции. Для меня это, скорее всего, была первая книжка для взрослых, которую я принялся осилить. Потом как-то отец принес кипу разных книг в количестве то ли шести, то ли семи – их ему дали на работе в нагрузку к зарплате. Все они были новенькие, свежепахнущие бумагой и типографской краской. Я их сейчас и не вспомню поименно, ибо давно это было, разве что запомнились «Повести Белкина» Пушкина и некая толстенная книжка о партизанской войне в годы Великой Отечественной, написанная историком-академиком – сухой сжатый язык, от чтения которого коровы мрут. Еще была книга с серенькой обложкой с занимательными рассказами о работе Смерша. О том, как вылавливались германские шпионы, а большей частью, как они сами «палились» от чрезмерной немецкой аккуратности: военные билеты с нержавеющими скрепками, подошвы сапог «несоветской» формы, ниточные швы. И, кажется, – нет, я точно помню – «Предание веков» Николая Карамзина. Сказания, легенды и рассказы из «Истории государства Российского» – по тем временам вообще редкая вещь. И я, со своей сломанной рукой, принялся читать занятные произведения, и именно они определили мое будущее – повернули стрелку компаса в свое нужное направление.
Эти книги меня зажгли. Может статься, что именно книжные «новые» запахи меня одурманили. Баталии в «солдатики» и недобросовестное отношение ушли в прошлое, стерлись в памяти из-за ненужности. Книги я стал ценить, обожать и лелеять! Более того, у меня завелась маниакальная привычка – мыть руки с мылом перед чтением книги. Ставил старенькое кресло к окну, где много солнца, и таким образом трогался в дорогу – изучать книжный мир. И мог целый день провести в окружении литературы, выпав из реальности.
Отец еще приносил серию новых книг, видя мое увлечение. Когда рука зажила, слетели с нее лохмотья бинтов, гипса и я вернулся в обычное русло жизни. Отец стал мне давать три, а то и пять рублей на покупку литературы. Маленький праздник в предвкушении новой покупки; даже не знаю, откуда брался «сосательный карамельный восторг», пока я шел к магазину. Сама тропинка – избитые асфальтовые изломы-ямы; щебень местами; загогулины через дворы, дабы сократить путь; стройка с рокотом, жужжанием башенных кранов. А мне казалось, моя прогулка как шествие по красной ковровой дорожке, над которой всегда светит солнце – брызжут яичные сгустки глазуньи. Внутри играет духовой оркестр и нечто фееричное, бравурное. И вообще я будто шел в самое райское место на земле, где живет много и очень много книг. Выходил я из дома обычно очень рано (в школу – во вторую смену). Книжный магазинчик, что по улице Суворова, находился в обычной «хрущевке» – небольшой, скромненький, как средних размеров гостиная с квадратными колоннами внутри. Открывался он к часам одиннадцати. К этому времени я как раз и подходил и был практически первым посетителем.
Стоит напомнить, что время-то было не ахти – дефицит правил страной. И только у кассы можно было увидеть пару-тройку хороших книг зарубежных классиков и русских именитых за дополнительные талончики, приобретенные за сдачу макулатуры. До сих пор помню одну из них – «Фараон» Болеслава Пруса в коричневой плотной обложке. А сейчас она у меня стоит на книжной стенке, и именно это издание, купленное совсем недавно у букиниста Виктора Лязина.
На дефицитные издания я старался как можно меньше обращать внимания, дабы не вызывать обычного рефлекса – выделения слюны. Я больше терся у одного прилавка. Длинные расставленные столы, на которых были разложены рядами старые книги: потертые, изношенные. Многие изданы лет тридцать назад или того больше. Старые «товарищи» как-то больше меня подкупали, и там можно было найти что-нибудь стоящее, к примеру, Тургенева, Чехова, Островского, из современников – Гранина, Симонова и прочих кудесников слова. При выборе я кружил, листал, вертел книги, словно вел долгую согревающую беседу.
Мне запомнилась одна темноволосая женщина, работница магазинчика. Смуглая, со строгим лицом, словно учительница школы. У нее чуть отвисала нижняя губа. Мне всегда казалось, что она постоянно следит за мной во время продолжительных танцев возле книг, словно я выгадываю время для кражи. Всегда чувствовал ее колющий взгляд, отчего становилось немного не по себе. И что интересно: прошли годы, и я со щетиной трехдневной небритости, дядька, так сказать, зашел в современный книжный центр. И вдруг вижу ту самую мрачную женщину, не изменившуюся абсолютно под давлением времени. Были и сомнения, что просто похожа на ту книжную хранительницу умирающего «совкового» периода. Но в иных проблесках света, преломляющего – это была именно она, изваяние мраморное, сфинкс. Она была так же неподвижна, лишь ее взгляд, тусклый и сумрачный, скользил по помещению, выполняя серую повседневную работу. У нее не было голоса, во всяком случае, я ни разу его не слышал.
Я, став заядлым книжником, никоим образом не превратился в домашнего узника. Я, как и все дети, любил гонять футбольный мяч в нашем излюбленном пацанском переулке. Часто с друзьями вырезали из крепких прутьев тополя луки, затем натягивали рыбацкой леской, а из досок вырубали мечи. В духе былинных русских богатырей выдвигались на войну. Война наша была особенной, «бараньей»! Одно семейство через три дома держало овец и баранов, которые целый день в одиночестве паслись на лужайке. Иногда и ближе к Курочкиной горе. Мы, вооруженные, отправлялись их искать. Как только обнаруживали, то с гиканьем и криками: «Ура! За Родину!» – кидались на них. Овцы с присущей им трусостью разбегались в разные стороны. Бараны нехотя, но тоже пускались наутек. И только баран-вожак с самыми рогастыми рогами сначала смотрел строго, не двигаясь с места, будто изучал обстановку, а затем, опустив голову, озлобленно несся на нас. Мы поначалу свершали несколько хилых движений мечами, как бы занимая оборонительную позицию, и потом, поддавшись стремительной атаке барана, сами давали лихого стрекача. Вожак же, свершив небольшую пробежку, останавливался и возвращался к своим «подданным». Так повторялось по нескольку раз! Мы в атаку, овцы с другими слабовольными баранами бегом в разные стороны, а баран-вожак за нами, пытаясь поддеть рогами. Я однажды получил удар рогами себе под зад от вожака… Помню свою растерянность и боль. И все же среди нас нашелся, кто смог противостоять вожаку, – это был темноволосый Дамир. Он сразу взял вожака за его могучие с изящными изгибами рога и держал их крепко, как мог, как позволяла его подростковая сила. Баран вертелся из стороны в сторону, пытаясь вырваться, крутился как юла, затем нехотя сдавался. Будто он понял, что теперь его силу вожака скрутили в бараний рог. Усмиренного спокойного вожака Дамир безбоязненно отпускал, тот уже не предпринимал каких-либо попыток бодаться, но молчаливое примирение держалось всего один день. Потом снова случилась столкновение братьев разумных и братьев меньших, пока нам самим не надоест.
Я также не забуду, как книга сопутствовала мне в армии. Перед заступлени-ем в наряд солдатам дается один час на сон после обеда. Я же этот час использовал иначе – бегал в полковую библиотеку, предварительно отпросившись у командира роты. Заодно по просьбе командира брал и ему что-нибудь почитать, предпочтительно из подшивки журналов. Так я познакомился с романами «Белая гвардия» Булгакова, «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана, «Петр Первый» Алексей Толстого. Окунулся в густые краски мира Оноре де Бальзака; Валентин Пикуль привил мне любовь к истории России, познакомил с деловым бизнесом Теодор Драйзер. Удивил бывший разведчик ГРУ Виктор Суворов со своими «Аквариумом» и «Ледоколом».
Книги мало кто читал в армии, и я, придя в библиотеку, обычно наслаждался ими в одиночестве. Библиотекарша, уже немолодая женщина маленького роста, иногда вступала в разговор, интересуясь, читал ли я того или иного писателя и что я в нем нахожу. Но в силу малого времени нахождения в библиотеке, как-никак один час, мои ответы были коротки, од-нолинейны, как армейский устав. И все же мое библиотечное одиночество было недолгим. Под воздействием непонятных чудесных сил кое-кто тоже стал бегать в библиотеку во время дневного сна из нашей роты. Я его не очень знал. Даже имени сейчас не вспомню, но нас стало двое книгопожирателей. Потом присоединился еще один, мой приятель из Казани Альмир, он тяготел, к моему удивлению, к японской прозе. Под конец нас набралось порядка восьми человек. Мы выходили из казармы, выстраивались в колонну и походным шагом шли к нашему «храму» – не положено более двух человек ходить на территории воинской части гурьбой.
– Стой! Это куда вы так спешите? – вдруг остановил нас начальник штаба полка подполковник Стропиленко. – В библиотеку, товарищ подполковник! – отвечал я ему. – Да, конечно! В чепок небось, пузо набить? И ты, сержант, если врешь, то выстраивай свои версии убедительней. Спорить и убеждать несвойственно солдату, и мы двинулись дальше. А когда мы вошли в здание библиотеки, подполковник, что смотрел нам вслед, наверное, «покривел» одной извилиной. Однако мне было приятно, что я стал зачинщиком необычного светопреставления – заразил людей книгой. Пусть и немногих.
#искусство #чтение #книги