Предыдущая глава (начало) смотри:
Постепенно между Илларионом и отцом Михаилом завязалось что-то вроде дружбы. Илларион нередко захаживал к батюшке в домик и был представлен семейству - матушке и трём дочерям. Отец Михаил уважал Иллариона и даже смотрел на него снизу вверх, что вызывало досаду последнего. Но когда они оказывались на исповеди, ситуация менялась и уже Илларион видел в своём духовном отце авторитет и опору.
Однажды отец Михаил поделился, что не может найти художника для росписи сводов и стен храма. От старых фресок остались блеклые разводы, а хотелось, чтобы убранство храма радовало глаз.
- Давайте за это дело возьмусь я, - предложил Илларион.
- Вы? – удивился батюшка. - Пристало ли Вам?
- Всё-таки я художник. После смерти Мари я совсем забросил живопись, но думаю, смогу восстановить мастерство. Буду при деле. А то вы сами знаете, праздность - мать всех пороков.
…Илларион приступал к работе рано - в пять утра и заканчивал, когда солнце склонялось к горизонту. Он усиленно работал несколько месяцев и фигуры святых, апостолов, Богородицы, Евангельские сюжеты украсили своды и стены храма.
Западная стена была заполнена росписями на ветхозаветную тему. Особенно много времени старательный живописец уделил моменту жертвоприношения Авраама. Любящий отец приносит в жертву Богу своего сына Исаака. Над самым дорогим, долгожданным, выстраданным рука праведника сама занесла нож. И теперь, водя кистью по шероховатой поверхности свода, Илларион чувствовал себя сопричастным этой жертве.
Он долго не мог найти нужный ракурс для фигуры праотца, продумывал позу, мимику. Страх, боль, надежда, решимость исполнить Божью волю и жалость к сыну - как выразить все эти переживания в одном взгляде? В конце концов, он расположил его фигуру на заднем плане, погрузив её в тень, а на первый план вывел связанное тело юноши и склонённую над ним фигуру ангела.
По-женски изящная кисть Исаака белела на тёмном фоне. Когда Илларион писал эту фреску, то перед глазами стояла безжизненно ниспадающая рука мёртвой Мари. Он помнил каждый пальчик, каждую прожилку, причудливый рисунок вен, побелевший цвет кожи. Прошло около года со времени её смерти, немного стихла боль потери, и вот память услужливо предоставила ему этот образ, да в какой момент!
Образ Авраама, смерть Мари, ветхозаветный юноша, мучительные мысли о смерти, о смысле о Христовой жертвы - всё переплелось в его сознании. Однажды Иллариона посетила мысль, которая сначала показалась ему дикой - а вдруг любовь Мари была дана лишь для того, чтобы он смог принять её потерю и принести к Божьему алтарю всё счастье своей жизни, как это сделал некогда праведный Авраам? Душа Иллариона до сих пор бунтовала. Он никак не мог смириться со своей потерей, с одиночеством. Но что тогда стоит его вера? И в чём проявляется его верность?
И вдруг Илларион понял: Авраамова жертва вечно вершится в каждой душе, истинно преданной Богу. Вечно воздета рука с ножом, готовая принести в жертву самое дорогое, и только Божья милость удерживает человека от необходимости этого шага. Так жили Святые всех времён, так жили апостолы, готовые в любой момент умереть за Христа.
“Апостольство». Это слово всё чётче и яснее звучало в нём. Оно тревожило и вдохновляло. Временами казалось, что слово набухает, словно болезненный гнойник, от которого хочется избавиться, а то вдруг загоралось, как яркий факел. Оно казалось то великим предназначением, то смешным мальчишеством. Илларион вспоминал давний разговор с Мари о священстве, и ему становилось стыдно. Теперь он был близ церкви, но противоречий было не меньше. Будничная церковная реальность и яркий образ служения, сила, просыпавшаяся в нём, никак не могли соотнестись друг с другом. Он страдал от этого и напряжённо искал ответа. А слово всё звало, звало за собой…