Начало темы о К. Б. Родзевиче - здесь.
Их несколько, внушенных неудачными книгами о Марине Цветаевой, романтическим флером, задачами литературоведения и филологии, которая зачастую стали смотреть на мир обыденно, по житейски просто. Иногда даже - зло и близоруко.
Первый миф, меня поразивший, над которым я долго думала.
«Умер в Париже, в доме престарелых, в возрасте 93 -х лет».
Нет, неверно, не в доме престарелых, а в парижской квартире, где жил со своей последней женою Идой Бергер. С которой похоронен «в одной, очень приличной могиле». В Париже на кладбище - дорогая земля. Но деньги были у советского агента, Героя цветаевских поэм.
Второй миф. Великая любовь к Марине с его стороны. Доказательств, явных - нет. Есть пачка писем к другой возлюбленной, Вере Гучковой - Сувчинской – Трейл.
Вера была вхожа в дом Цветаевых Эфрон и пылко симпатизировала Сергею Яковлевичу и как то вскользь помнила Марину Ивановну - ее походку, Еще - манеру говорить и ходить, но не саму речь. Вера не помнила ни одного диалога с Цветаевой, о чем откровенно писала И. Кудровой. Странная память для профессионального агента, разведчицы.
В квартире последней и сохранились его бумаги, целый чемодан. Новые жильцы чемодан отдали в Сорбонну, в архив. Там они и хранятся в открытом доступе. Что в закрытом?! Никто не знает. Можно знать, но не нужно. Вот когда пройдет сто лет, и забудут, кто он, Родзевич, все будет можно. Но нужно ли?!
Письма Веры Трейл и Константина Родзевича до сей поры не опубликованы. Мне удалось найтии лишь отрывок из одного из них, где Вера пишет Константину о своей жизни в Москве и довольно резко и откровенно - о ночных звонках из Кремля и о «симпатиях» к ней Н. Ежова:
“…Почему я считаю, что Ежов спас мне жизнь. Потому что я провела с ним 4 часа – от полуночи до 4-х утра – пошла уговаривать прекратить террор – и вручила ему список своих арестованных друзей – 20 человек. Он сказал, что потребует их досье, и чтобы я вернулась через 3-4 дня их с ним обсудить. Но 4 дня я не прождала. На следующую же полночь (чекисты тогда только просыпались) – телефон: ▒Говорит Кремль. Поручение от тов. комиссара: – Уезжайте немедленно’. Я на секунду испугалась – (т. е. сердце успело чуть-чуть упасть – что за ▒немедленно’?), но быстро спохватилась и рассердилась: ▒Я не могу уехать посреди ночи’. Дядя – глубокий бас – ответил раздраженно: ▒Не посреди ночи, с первым поездом. Кажется, в 9.30. А если не попадете – есть вечерний’”. В другом письме этому же человеку Вера снова вернулась к тому же: “Как я выжила там в 1937 г., не совсем понятно, но была догадка, что в меня влюбился сам Николай Иванович Ежов. Что он спас жизнь мне – это факт, но влюбился – мне кажется, нет. Вряд ли. Он был мне вроде как до талии, а я была на 9-м месяце беременности. Где тут любовь?”
Не забудем, однако, что Вера пишет "любовнику и соратнику по делу,» "знающему человеку», пусть и иронически и смеясь над собою! Они так близки, что можно показать и свою некрасивость в беременности и страхи, и гнев, и растерянность.
Марина Цветаева, несомненно поняла незаурядность и блестящие качества Веры Трейл, вербовщика и авантюрного разведчика, раз обронила о ней такую вот фразу:" большому кораблю – большое плавание».
У Веры, и вправду - было плавание – большое. Большая жизнь, авантюрные замужества, загадочные происшествия., катастрофы и бедствия, из которых она выходила живой.
Но это мотив иной истории. Нам надо продолжить рассказ о мифах Родзевича.
Третий миф. Письма Марины Цветаевой носили только страстно - любовный характер.
Еще одно заблуждение. На самом то деле, в своих письмах Марина воссоздавала кропотливо и быт, и картину жизни семьи, рассказывала о своих впечатлениях, о дне и чувствах усталой и жаждущей души, о планах творчества.. И почти все время говорила Родзевичу о своих стихах, которые он так и не прочел.
Вот лишь небольшая цитата из одного письма:
«Писать я сейчас не могу, это со мной так редко, полная перевернутость - канун или конец. Если я не вовлекусь в большую вещь, мне будет очень плохо, я себя знаю. Здесь и разлука с Алей и многое еще, жизнь взяла и переломилась. Я всегда жила вне катастрофы, в ощущении трагедии, трагедия была домом / то есть – привычным, как кров состоянием/ сейчас я выбита даже из нее, перелом в самом настоящем смысле слова, такое чувство, что кости треснули. Пока прислушиваюсь. Боюсь, что то новое, что растет, уже не подлежит стихам, стихии боюсь в себе, минующей- а, быть может – разрывающей! - стихи.
Старухи храпят, часы хрипят, я обуяна мрачными мыслями, а вы, дорогой Радзевич, сейчас склонены над тяжким томом права или над легкой чашкой чая в гостях, учитесь или смеетесь и не подозреваете об этом моем часе. Бывает часы прозрения. Стучат копыта по мостовой, через час город будет спать, будет спать и та, что под фонарем прощалась с солдатом, будете, наверное, спать и вы. И усну, когда – нибудь -навсегда, без снов, без стихов - и я. В этом огромное утешение, я устала, словно жила сто жизней.»
«9 сентября 1923 года
Сейчас идем с Сережей к русской обедне в лагерь, чудный солнечный день. За два дня - четвертая служба! Я скоро буду святой!»
Она святою не стала, Марина. Мир записал ее в великие грешники. И она писала «названному любовнику» странные письма - дневник, словно монолог одной души, разговор с самой собою.
Вот еще письмо:
«Тоскую по большой вещи, которую хочу писать. Боюсь, что жизнь не даст. А от стихов - усталость, это раздробленный мир, это тысячи жизней, которые живешь, устала дробить. Для большой вещи нужен покой или отчаяние. У меня сейчас ни того, ни другого, смута, разлука с Алей, новый дом, много еще.
Да еще. О дне. Прожигать с Вами дни. Я бы вовсе этого не хотела . У всего в человеке - свой час, у каждого часа свой закон. Утро – одиночество, труд, добыча. До - бываешь только, когда работаешь. Работа и есть добыча, в эти часы - душа растет.) День – дела - работа( у вас) бродяжничество - у меня: набережные, овраги, пустые улицы, мысли о стихах. А с сумерками – люди, тот или другой, это час траты ( растраты - не надо. Растрачиваешься в одном, коим и восполняешь. Любовь – единственное peripartum mobile.)
Ей был дан этот вечный двигатель, взращивать любовь в самой себе. Или как иные считали - просто выдумывать.
На вопрос Валентина Булгакова, почему он расстался с Мариной Цветаевой, ведь она его любила, Родзевич ответил:
«— Это совсем не связано. Я простился с Мариной в Праге, а женился два года спустя, в Париже.
— Но почему расстался? Ведь Марина тебя любила…
— Любила?.. Я не знаю. Она меня выдумала. Ты знаешь, какой она была выдумщицей. Быть таким героем, каким она меня придумала, я не мог. Кроме того, главное, — Сережа был мой друг, я его предал, и потом мне стало стыдно…»
Спустя много лет Родзевич резко отнесся к просьбе дать комментарии к этим произведениям :
«Не толкайте читателя в преходящую повседневность, Позвольте ему нерушимо пребывать в нетленном мире, преображенном поэзией».
Может быть, так и поступить? Но не успокаиваюсь. Еще версии. Вернее , доказательство от противного:
Словарь В. Даля. «Арлекин - площадной шут, забавляющий, праздную публику на народных гуляниях, разноцветная, крикливая маска. Ищейная собака»
Цветаева знала и отлично поняла суть Константина Родзевича, назвав его Арлекином?!! Сразу, изначально, почуяв опасность для семьи, решилась, отважно и гибельно, как может только истинная Женщина, ринуться, что в пропасть, в роман, наивно полагая, что этим спасет семью? Или же - отказала «маленькому Казанове» в чем то более решительном. Доносах? А он позднее - отомстил? Версий множество. И все – имеют основу.
Я продолжу рассказ и подробный разбор версий. В следующих эссе.