С Риммой Григорьевной мы познакомились очень давно, лет пятнадцать назад при случайных обстоятельствах. Полгода назад она сломала ногу и теперь плохо передвигалась. Видя, как пожилая дама медленно спускается по лестнице поликлиники, опасаясь падения, пришла ей на помощь. Мы разговорились, она рассыпалась в благодарностях, я отмахивалась, что это совершенно обычное дело - помочь человеку. Анна Григорьевна успела рассказать, что является женским доктором, что сейчас после смены направляется домой и собирается вызывать такси.
- Я довезу вас, - твердо сказала я, - мне по пути и не хотелось бы, чтобы вы поскользнулись в такой гололед.
Во время нашего пути мы совершенно сдружились. Обе общительные, у каждой было что рассказать. Так завязалась наша долгая дружба.
Однажды Римма Григорьевна позвонила, по-стариковски спрашивая, как у меня дела, что нового, то вздыхая, то с улыбкой в голосе и вдруг сообщила, что ушла на пенсию.
- Я так устала! – воскликнула она. – Работать некому, молодые врачи не хотят идти за такое вознаграждение, едут фельдшеры из ближнего зарубежья. Что они понимают! А на оставшихся докторов взвалили непосильную ношу.
- Римма Григорьевна, вы знаете, а я, несмотря на ситуацию даже рада. Вы всю свою жизнь отдали медицине. Доблестно и честно полвека служили людям. Думаю, что вас можно поздравить.
- Да, моя хорошая девочка, ты всегда знаешь, как поддержать, - добродушно сказала она. – Приезжай ко мне в гости на чай.
Когда на даче поспели ягоды, решила собрать их и увезти угощение моей Римме Григорьевне. Как она была рада! Начала рыться в кошельке, чтобы отблагодарить, абсолютно игнорируя, что я против. И еще добавляла:
- Возьми, а то обижусь…
Оглядевшись по сторонам, поняла ее грустные нотки, когда она первый раз сообщила мне об уходе на пенсию. Трехкомнатная квартира сплошь была завалена хламом вплоть до балкона, на который нельзя было даже выйти. На модных когда-то люстрах лохмотьями висела серая пыль. Под каждым предметом мебели что-нибудь да было упрятано, как-то: тазы, ведра, старые вещи в пакетах, какие-то книжные полки. Завершали картину выцветшие шторы, древний, забрызганный жиром кухонный гарнитур, тяжкий запах лекарств вперемешку с кошачьим духом из лотка.
- Видишь, как я живу, - заметила мой взгляд Римма Григорьевна. – Как ушла с работы, так отказали ноги, еле хожу.
- А ваши дети, они навещают вас? У вас их, кажется, трое?
- Что ты! Они работают, у них свои дети, иногда звонят. А я не беспокою понапрасну, все понимаю. Я всю жизнь провела в больнице, и с мужем развелась когда-то из-за этого. Хотя, надо тебе сказать, человек был военный: самолеты, вино и женщины. Ты понимаешь меня… Дети рано стали самостоятельными. Они не видели от меня ни внимания, ни заботы, кроме того, что мама зарабатывала деньги, стояла в очереди на квартиру. Теперь они ждут, когда умру, чтобы разделить ее. Я очень виновата перед ними…
- Вы говорите страшные вещи, Римма Григорьевна, - почти прошептала я в ответ.
- Как есть, девочка моя, - вздохнула она. – Ты да соседка с верхнего этажа моя отрада. А вечерами телевизор.
В следующий раз приехала к ней нескоро, зимой, но с решительной мыслью помочь ей навести порядок перед новым годом, чтобы хоть немного порадовать пожилую женщину.
Римма Григорьевна долго шаркала по коридору тапками, чтобы открыть мне дверь. Она стояла передо мной поседевшая, постаревшая, держась за ходунки.
- Ты знаешь, - первое, что сказала она, - моя кошка умерла. Я теперь совсем одна…
И заплакала.
- Так, ну что это такое! - громко сказала я. – Хватит разводить сырость! Я привезла столько разных средств, мы сейчас тут с вами устроим!
Вооружившись всевозможными инструментами для уборки, как охотник за привидениями, рванула на кухню. Она «развлекала» меня, сидя на стуле историями из своей молодости и пересказом новостей. Отмываться полетело все: чашки, склянки, банки, ведра, шторы в стиральную машину. Мы спорили: я предлагала вывезти все, что только не используется, на свалку, а она противилась в диком ужасе, что это Олечки, это Сережино, а это вообще тестя.
- Да оно все устарело, они и сами уже забыли, что оставили тут! Особенно хороша допотопная беговая дорожка и в без того узком коридоре. Может, вы притворяетесь, а сами бегаете на ней? – пошутила я.
- Пожалуйста, моя родная, давай оставим, а то я потом греха не оберусь…
К концу дня квартира сияла. Балкон мы решили оставить на другой раз. Римма Григорьевна расположилась в кресле гостиной, видно, как помолодело ее лицо, глаза осматривали комнату с восхищением.
- А там на серванте ты протерла? – обеспокоилась она, не желая отпускать меня.
Уже изрядно стемнело, мы включили свет, люстры так и заиграли бликами по стенам и потолку. От приятного аромата выстиранных портьер, свистящего на кухне чайника и появившейся теплоты в доме, не хотелось уезжать.
Напоследок я дала Римме Григорьевне строгое указание поухаживать за собой, надеть красивый халат и получить удовольствие от вечера.