Размеренно стуча маленькими железными колесиками по стыкам путей, по рельсам медленно катилась покрытая ржавчиной дрезина.
Сидевший на краю тележки мужчина, слегка повел затекшими плечами, будто потягиваясь после глубокого сна.
В его памяти всплыл рассказ из походной книжки про одного чудака, который любил путешествовать по разным странам, и в каждой поездке проводницы любезно подавали ему чай и непременно с лимоном... Турист, человек средних лет с курчавыми волосами, пил из высокого стеклянного стакана, помешивая ложечкой чай и плавающий в нем кусочек лимона. Он смотрел поверх круглых очков в окно, за которым проносились, сменяя друг друга поля, леса, пастбища с гуляющими по ним коровам и овцами. Идеалистическая картина, полная ярких красок, теплых человеческих отношений и вкусной еды.
Человек, облокотившись на спинку дрезины, ухмыльнулся.
Он знал, что есть такой фрукт ярко-желтого цвета, говорили, что он ужасно кислый на вкус. Сам мужчина такой экзотики не пробовал, да и, если кислый, не очень-то хотелось. Он кашлянул, будто поперхнулся чем-то, затем шмыгнул носом и положил голову на сложенные крестом руки на коленях.
Книжку, кстати, ему подарил отец, вероятно, желая другой судьбы своему сыну. С намерением показать, что вот есть и другая жизнь, что можно жить иначе. Жить и получать от этой жизни удовольствие, наслаждаться ею. Свою судьбу он уже знал, знал, что ничего ему уже не исправить, это был его последний подарок. Молчаливое прости – я не смог тебе этого дать.
Небольшая книжонка светло-коричневого цвета с большим пляшущим заглавием «Приключения Жана Батье». За крупными разноцветными буквами был изображен паровоз, из трубы которого валил клубами темно-серый дым. Он поднимался над заглавием, затем над строкой с именем и фамилией автора, доходил до верхнего края и там прерывался обрезом верхней части книги.
В ненастную погоду отец частенько подшучивал над сыном, говоря: «Если пришли черные тучи и льет дождь как из ведра, то это, значит, что где-то рядом прошел паровоз и клубы его дыма превратившись в грозовую тучу, низвергли на землю свой гнев».
И тогда худощавый мальчишка доверчиво разинув рот, с изумлением спрашивал отца: «А на что паровозы могут злиться? – Посмотрев в окно, на раскаты молний в черном небе, отец глубокомысленно отвечал. – Паровозы от долгих трудов утомились, сынок, они хотят отдыха и покоя, а к ним цепляют все новые и новые составы, и пути их уходят все дальше и дальше...».
Из детских воспоминаний его вырвал тихий скрип дрезины, мужчина поднял голову и посмотрел вдоль железного полотна. Холодный ветер лизнул его по щекам и, довольный своею шалостью, помчался дальше.
Медленно из тумана выплывали обгоревшие остатки леса. Черные от пожара стволы молчаливым упреком провожали катившуюся по железной дороге колесницу с двумя силуэтами на борту. «Словно зубы, гнилые зубы этого мира...», – промелькнула мысль у путника.
Он поежился и взглянул на бесстрастного «ямщика»: тот методично опускал и снова поднимал ручку, задавая ускорение катящейся по шпалам машине.
Ямщик был глухонемой от рождения, об этом все знали и относились к человеку с должным пониманием. Его не обижали и исправно платили за оказываемую им услугу – перевозку пассажиров. Касим, а именно так его звали, курсировал между Старопромысловским и Тверским ДЕПО. Эта ветка считалось безопасной.
Люди поговаривали, что на беременную мать Касима напал волк – голодные хищники частенько появлялись в тех краях у его родной деревни. Женщину отбили, но зверь успел изрядно погрызть ей конечности. С божьей помощью она выжила и родила сына, но, вероятно, пережитое наложило свой отпечаток на мальчика. Ребенок родился глухонемым, будто заранее закрытым или огражденным от этого мира чьей-то незримой, но всемогущей рукой.
Местные знали эту историю и помогали Касиму как могли, то на одно местечко пристроят, то на другое. Так он и попал в «ямщики», да здесь и остался.
«Комсомолец»
Сизый туман, в котором блуждали какие-то странные силуэты, постепенно рассеивался и вот появились первые очертания вагоноремонтного ДЕПО «Комсомолец».
Железобетонным нагромождением всплывало оно из тумана над приближающимися путниками. И вот уже казалось, что это не они едут к нему, а оно плывет на них, как громадный и неотвратимый крейсер. Вот-вот и прозвучит протяжный гудок, предупреждающий о приближении корабля, готового в любой момент подмять их в толщу воды. Но гудок не прозвучал. Здание гордо высилось холодным монолитом, не обращая взора на людей у подножия.
Меж тем облаченный в плоть и кровь вахтовый, завидев и узнав пассажиров дрезины, поприветствовал их махом руки и подал сигнал кому-то вниз. Высокие металлические ворота с большой красной пятиконечной звездой, стали распахивать своё чрево, приглашая войти.
Где-то впереди в глубине ДЕПО, производились сварочные работы, сноп искр вспыхивал и потухал, освещая собой силуэт паровоза, стоящего в центре здания.
«Наверное, приваривают дополнительные листы металла», – подумал человек в куртке, спрыгивая с дрезины и прихватывая вещмешок армейского типа.
Сзади что-то скрипнуло, затем ворота застонали под собственной массой и не спеша стали закрываться, погружая помещение во мрак.
– Здорова, Федорович! – поприветствовал гостя вахтовый с вышки.
– Привет, Панкрат, – ответил ему тот.
– Опять на Урал пойдете? – спросил он.
– Куда родина пошлет, – негромко ответил Федорович, закинул вещмешок за плечо и зашагал в центральную.
Центральная
Два раза стукнув в дощатую дверь, из-под рамы которой посыпалась штукатурка, Федорович открыл ее и поприветствовал находившихся внутри, молча подняв руку.
Сидевшие за столом двое также молча кивнули ему и погрузились дальше в изучение карты.
– Пароль вахтовый опять не спросил, – сказал гость, подойдя к столу и обменявшись крепкими рукопожатиями с товарищами.
– Сколько раз говорить им одно и то же, – с негодованием высказался худой и высокий Антип (начальник станции ДЕПО «Комсомолец»). – С этими пополнениями всегда так.
– Ничо обтешутся, – проговорил невысокого роста, но плотного телосложения машинист паровоза Матвей. – Всеволод с путей вернется, даст им дисциплину понюхать. Уж он то владеет даром убеждения.
Матвей сделал несколько глотков чая, крякнул от удовольствия, поставив алюминиевую кружку на стол.
– С Тверской, говорят, к ним опять паровоз подходил ночью, странный какой-то: черный весь, и из людей никого не было, а может, не показывались, – закуривая папиросу и выпуская сноп дыма, сказал Антип, посмотрев на только что прибывшего Федорыча. – Врут поди чертяки, – сплюнув табаку на пол, заключил он. – От страху-то, в глуши и не такое привидится.
Тут стоит пояснить, что Тверская была самой западной точкой, и за нее на путь выходили редко, она была границей железно образующего цикла. Заступать туда на вахту никто не хотел, но рубежи охранять надо.
– Да, подкрепа хотят и продовольствия дополнительного. Вот и выдумывают бредни всякие. Нет, больше паровозов никаких, сколько лет колесим. Мы ни то, чтобы паровозы и людей то, не часто видим! – заключил гость.
– А если правду говорят тверские, что делать-то Парфен? – внимательно посмотрев на Федоровича, спросил Матвей.
– Можно по рожку дополнительному на вахтовых выдать, сделаем смену на час короче, чтобы бдительнее были, а еще световые шашки на пути в ночное время выставить, но это крайняя мера, – Протороторил Парфен и добавил. – С Тверской держать связь каждые три часа, передайте радисту: пусть руку на пульсе держит, малейшее подозрение – доклад сразу.
Парфен Федорович был высокого роста, крепкого телосложения. Зарекомендовавший себя в ДЕПО, как человек слова и дела. Ходивший на самые сложные пути и никогда не увиливавший от этого дела.
Путь
Железнодорожные сообщения сохранились, как самый надежный и неприхотливый способ передвижения. Толстые жилы путей протянулись по всей, некогда великой стране, соединяя крайние точки между собой многотысячными вереницами щупалец. Они сбегались и переплетались в (когда-то) центральной России, затем, распутавшись разбегались по разным уголкам страны.
Вены земли искусственного происхождения, созданные тысячами крепких и умелых рук по всей территории, теперь же оставались забытыми, а большей частью, и вовсе заброшенными. Где-нибудь в лесостепи одиноко простиралась железнодорожная полоса, уходя в город, который представлял собой заброшенную инфраструктуру вкупе с заросшими улицами, домами и торчащими ветками из разбитых домов.
Часто здесь можно было увидеть различных животных, таких как волки, лисы, барсуки, зайцы. Если в лесостепи еще можно было пробраться до города и изучить его, то в лесных зонах такое сделать уже не представлялось возможным. Дорога зарастала не только кустами, но и деревьями, где пришлось бы вложить бесконечные трудочасы, махая топором.
Очищать такие пути не было смысла. Зачем, а главное, куда они ведут? Все карты были утеряны или уничтожены. Идти разведывать конечную цель заросшего пути было опасно: кругом жил дикий зверь.
Зверья вообще много стало, природа восстановилась, животные размножались и разбредались все дальше и дальше в поисках пищи и новых мест обетования. Часто зверье ошивалось и возле ДЕПО, но это был не столько гастрономический интерес, сколько любопытство и новые интересные запахи исходящие от малочисленных групп людей, проживавших в ДЕПО.
ДЕПО– это кров и тепло, убежище и госпиталь, где можно укрыться зализать раны и подготовиться к следующему походу...
часть I