Признаться честно, я не так много знала о бретонской музыке до встречи с Тристаном Ле Говиком. Он появился на арфовом фестивале несколько лет назад, и невозможно было не заразиться его энтузиазмом, слушая его рассказы о только что опубликованных авторских аранжировках бретонских мелодий. Эта музыка в крови Ле Говика. Он бретонец душой и телом, а настойчивость и преданность, с которыми он делает все по жизни, помогли ему построить впечатляющую карьеру бретонского арфиста. Он опубликовал огромное количество нот, выпустил несколько признанных критиками альбомов, является востребованным солистом и ансамблевым музыкантом. О, а также работает над докторской в свободное время. Которого, впрочем, у него сейчас не так много, потому что недавно Тристан впервые стал отцом дочки Лены. Мы связались с Ле Говиком по видеосвязи в его доме в городе Бод – местности в Бретани, где он вырос.
Harp Column (далее HC): Что делает бретонский фолк особенным лично для тебя?
Тристан Ле Говик (далее ТЛГ): Это музыка моей родины. Мои корни. Я отношусь ко второму поколению, родившемуся после большого возрождения кельтской арфы, случившегося благодаря Алану Стивелю, конечно. Он был первым, кто стал исполнять традиционную бретонскую музыку на арфе, а я из того поколения, которое появилось после этого. Когда я рос, кельтская музыка переживала небывалый подъем, начавшийся с Аланом Стивелем, особенно после его грандиозного парижского концерта 1972 года в зале «Олимпия». После него волна популярности кельтской музыки захватила весь мир. Впервые можно было увидеть кельтскую арфу на одной сцене с электрогитарой, с таким рóковым подходом, распространенным в то время. Я родился в 1976, четыре года спустя, так что концерт не увидел, но стал частью волны, последовавшей за ним. Без Стивеля меня бы, возможно, тут не было. Он сделал популярными бретонскую музыку, бретонский язык и, конечно, кельтскую арфу. Он представил людям что-то, что было для них абсолютно новым и неизведанным, так что когда я начал играть, было несколько проще –мир уже знал об этой музыке. Я пришел к арфе в 1982 году, спустя десять лет после возрождения, и к этому моменту кельтская арфа уже не была чем-то необычным. Вокруг меня было достаточно арфистов, чтобы мне тоже захотелось стать одним из них. Но, вопреки популярности Алана Стивеля, играть традиционную музыку в то время все равно было непросто. Не было структурированного подхода к обучению кельтской арфе, подобного тому, который есть сейчас. Мне повезло, что в моем городе была уникальная школа – частное заведение исключительно для изучения традиционной музыки. К сожалению, долго оно не просуществовало, но я отношусь к тем музыкантам, которые начали свой путь именно с народной музыки. И это здорово. Для меня изучение народной музыки было столь же привычным, как для других – играть Моцарта и Баха. Я ездил на фест-ноз. Я вырос на тех картинах, тех образах и звуках. У меня была возможность видеть арфы на выставке, проходившей во время самого крупного фестиваля народной музыке в мире – Festival Interceltiqueв моем родном городе Лорьяне, в Бретани. Каждое лето со всех сторон света приезжали тысячи людей, за исключением этого года, конечно. Помню, в юности жил в той части города, где был разбит лагерь, в нем за неделю до фестиваля останавливались приглашенные музыканты, и репетировали вместе. Так что я слышал эти звуки, эту музыку – и был очарован ей с самого детства. Для меня бретонская музыка не была чем-то новым. Я слышал ее везде вокруг себя.
НС: Эта музыка была и частью культуры твоей семьи, так?
ТЛГ: Мой отец умер в прошлом году, но его поколение более западное, чем предыдущее. Моя бабушка из другого времени. Она пела старинные песни на бретонском языке. Они были фермерами, но переехали в Париж в поисках работы. Бабушка родилась в 1908 году, так что ее культура, манеры и музыка из 19 века. Это произошло случайно. Они уехали из Бретани до того, как этот край изменился, но сами остались прежними, потому что оказались очень далеко. Живя в Париже, они сохранили бретонскую культуру, язык и песни.
НС: О, интересный вышел парадокс: покинув Бретань, они остались более бретонцами, чем были бы, если бы жили там.
ТЛГ: Верно. В Париже они общались с другими людьми на французском, но
дома говорили только по-бретонски. Первым языком моего отца был бретонский, потому что французского он в доме не слышал никогда.
НС: А ты говоришь по-бретонски?
ТЛГ: Да. Хотя выучил его после французского, что гораздо сложнее. Помню, как отец говорил на родном языке с моей бабушкой, а я не понимал ни слова. Потому и захотел выучить его. Я стал первым в нашей семье, для кого родным языком был французский, а не бретонский. Забавно, да? Я ведь еще совсем не стар!
НС: Многие наши читатели находятся в Соединенных Штатах, и могут не знать об этих динамических отношениях между Бретанью и остальной Францией. У классической французской музыки богатейшая история, а в Бретани – своя, уникальная. Какие между ними взаимоотношения?
ТЛГ: Я бы провел такую аналогию: отношения между Бретанью и Францией схожи с отношениями между Шотландией и остальным Соединенным королевством. В Шотландии – гэльский, а в Бретани – бретонский, они оба из одной языковой семьи. Бретонский намного ближе к ирландскому или шотландскому гэльскому, или к валлийскому, чем к французскому. У меня бретонская фамилия – Ле Говик, что значит «маленький кузнец». Да, у меня есть бретонский язык, бретонское имя и бретонская музыка, которые ничего общего не имеют с Францией, и это не так просто понять.
НС: Расскажи, в плане терминологии и стиля, что отличает бретонскую музыку от других кельтских направлений?
ТЛГ: Все люди – не только бретонцы – ссылаются на Алана Стивеля, если говорят о возрождении кельтской музыки в начале семидесятых. Если вы спросите любого кельтского арфиста, кто на него повлиял, они все в какой-то момент упомянут Стивеля. Бретонская музыка очень отличается от ирландской, шотландской или валлийской. По большей части из-за своего географического положения, она куда ближе к Галлии, чем к островам вроде Ирландии или Шотландии. Понимание сходства и различия между бретонской и любой другой кельтской музыкой сродни пониманию разницы между итальянской, французской и, скажем, немецкой классической музыкой. Мы знаем, что есть много общего, но и неуловимо различного тоже.
НС: Какими словами ты бы описал бретонскую кельтскую музыку?
ТЛГ: Одного точно не хватит (смеется). Когда играешь бретонскую кельтскую музыку для кого-то, кто в этом совершенно не разбирается, то люди говорят: «О, это кельтская музыка». Иногда, услышав бретонские мелодии, они скажут: «О, это ирландская!», потому что их исполняют на скрипке и волынке. Но если прислушаться, можно услышать бомбарду – традиционный бретонский инструмент, родственный малому гобою – она придает музыке уникальный облик. Также бретонская музыка более модальна, чем ирландская или шотландская. В то время как оба этих направления со временем перешли на западную систему тональностей, бретонская осталась ближе к старинной модальной системе. Разумеется, в ней полно примеров, которые не являются модальными; именно поэтому мне нужно больше одного слова, чтобы все объяснить смеется).
Еще одна важная отличительная черта бретонской кельтской музыки – ритм. Наша музыка тесно связана с танцем; это тоже роднит ее с ирландской или шотландской, с одним различием: если вы начнете играть, и в зале будет кто-то, кто знает танец под эту мелодию, он встанет и начнет танцевать. В то время как если кто-то из зрителей знает звучащую ирландскую джигу или рил, скорее всего, он продолжит просто слушать. Конечно, это не всегда так, но важно. Музыка связана не с пространством, а с вашими соседями. Я люблю сравнивать музыку с готовкой. Как вы тут кускус готовите? Ну, здесь мы готовим его с маслом, а в другом месте используют какой-то иной местный ингредиент. Пожалуй, не стоило говорить о кускусе, потому что это не французское блюдо. Давайте возьмем блинчики (смеется).
НС: Аналогия с готовкой просто отличная.
ТЛГ: Мне кажется, она помогает все понять. Иногда люди думают, что кельтская музыка – это настоящая древняя музыка, развившаяся со временем. Но мы романтизируем эти традиции. Это вообще не правда. Музыка, которую я исполняю, - современная. Она не историческая. Об этом я всегда и везде говорю. Нет, я не играю историческую кельтскую музыку потому, что не знаю, какой она была. Разумеется, в Ирландии, Шотландии или Уэльсе есть древние манускрипты, но они – не музыка. Мы знаем об этом – в классике та же ситуация. В манускриптах не написано, как исполнять. Нам нужно понимать стиль, а это уже обращение к традиции. С кельтской музыкой то же самое. Поэтому давайте будем честны и откровенны: я играю современную бретонскую музыку.
НС: В Harp Column было несколько рецензий о твоих альбомах. Наш обозреватель Элисон Янг вообще назвала Elva одним из своих фаворитов за последние десять лет, и похвалила твой последний альбом Dans (бретонское слово, означающее «танец») за современный драйв. Как думаешь, что ты привносишь в эту музыку на личном уровне?
ТЛГ: Ну, я не только музыкант, я еще и преподаватель, а также люблю изучать историю музыки – сейчас работаю над докторской диссертацией. Так что мне нравится понимать, как можно исполнять музыку в разных стилях. В юности я выиграл крупный конкурс кельтской музыки, где жюри оценивало твое исполнение по тому, насколько точно ты соблюдаешь традиции игры в том виде, в котором они сегодня известны. Сейчас конкурсы построены иначе: они фокусируются на современном развитии музыки. Обучая своих учеников, я всегда помню, что преподаю им нечто, исходящее из их корней. Вот что меня всегда интересовало в музыке – понимание, откуда мы родом. Так что у бретонской музыки два лица: традиционное, с которым мы росли, и новое, современное. Представьте, что кто-то хочет исполнить старинное барочное произведение на конкурсе традиционной музыки, но исполняет его на современный лад. Ноты верны, а стиль – нет. Если хочется играть его именно так, то нужно участвовать в конкурсе, соответствующем вашему желанию. Бретонская музыка похожа на любую другую традиционную: у нас есть старые исторические мелодии, какие-то манускрипты, а самые старые аудиозаписи относятся к концу 19 или началу 20 века. Мы знаем, что она развивалась очень быстро. Думаю, музыка столетней давности отличалась бы настолько, что мы бы вообще ее не узнали.
НС: Думаешь, с другими кельтскими направлениями то же самое?
ТЛГ: Да, расскажу историю, которая отлично это иллюстрирует. Несколько лет назад, собираясь в Шотландию, я подумал, что мне стоит выучить несколько шотландских мелодий для игры на сейшенах. Ну, я взял сборник лучших, самых известных шотландских тьюнов, и выучил их. Приехав, я сначала просто сел и стал слушать, чтобы не навязываться, я ведь был новеньким. Но не узнал ни одной мелодии, которые они исполняли. А когда пригласили меня играть, я стал играть те тьюны, которые выучил заранее, а потом спросил, знают ли они их. Да, конечно, но это старые тьюны, и их уже больше не исполняют. То, что они играют сейчас – это современная музыка, сочиненная по воле момента. В наши дни, если поехать в Ирландию туристом, можно будет услышать кое-какие старинные мелодии, но когда музыканты собираются играть вместе, то берут только те, что нравятся, современные.
НС: Интересно. В Штатах есть традиционная музыка, но такого понимания традиции как таковой нет – она не занимает столь же большое место в обществе, какое имеет традиционная музыка в Бретани. Так что, думаю, идея «традиционной» музыки, звучащей на современный лад может показаться американцам сложной для осознания.
ТЛГ: Да, я всегда интересуюсь вопросом, который ты задала ранее: как бретонская музыка звучит для людей, живущих в других странах. Я выступал на фест-нозе во время Island Mountain Arts Festival в Канаде пару лет назад. Мы играли и танцевали – это был общинный танец. Неважно, откуда ты, какого цвета твоя кожа – есть только этот момент и этот танец, для всех. Исторически, бретонские танцы были тесно связаны с деревнями. В каждой существовали свои. И вы не будете танцевать танцы другой деревни, потому что там, в пяти километрах отсюда, живут варвары, знаете ли (смеется). Они не говорят точь-в-точь как вы, не двигаются точь-в-точь как вы. Вот поэтому у нас несколько сотен танцев. Я попросил людей в Канаде описать исполняемые мелодии, и они сказали, что звучание было аутентичным. Звучало как мое маленькое общество. Это люди не бретонцы, они никогда раньше не слышали этой музыки, но для них она звучала аутентично.
НС: Ты уже рассказал немного о своем музыкальном образовании, но расскажи еще о музыке или музыкантах, повлиявших на тебя в процессе становления как арфиста.
ТЛГ: Первый – это Алан Стивель, конечно. Иногда я переживаю, что следующее поколение не будет знать его музыку так, как знаем мы. В Ирландии был О’Кэролан, и все – не только кельтские арфисты – сегодня играют его тьюны. Я считаю, всем нужно играть музыку Стивеля, чтобы иметь связь с историей. Также на меня очень повлияла Кристин Ногес. Она умерла 13 лет назад. Кристин из того же поколения, что и Алан Стивель, но совсем другая. У нее очень современный, джазовый подход. Мне посчастливилось познакомиться и учиться у нее, и на меня сильно повлияло ее отношение к звуку – не только к мелодии в целом. Она больше занималась аранжировками, звучанием, была пионером игры на электроарфе. В 1985 году Кристин презентовала электроарфу Camac на Всемирном арфовом конгрессе в Иерусалиме. Она смешала джаз с традиционной бретонской музыкой, 40 лет назад это была настоящая инновация. Возможно даже, тогда было слишком рано для того, чтобы люди вообще поняли, что она делала. После Стивеля Кристин Ногес решила идти своим путем, стала играть с известными джазовыми музыкантами. Еще она была очень скрытной. Ей не важна была популярность, но она все равно была востребованной.
НС: Каким образом она повлияла на твою музыку?
ТЛГ: Прежде всего – звук. Я транскрибирую и анализирую ее музыку для своей докторской, и у нее есть это уникальное умение заставить традиционную мелодию звучать современно. Ее личность тоже повлияла. Она была особенной, очень дружелюбной. Она нервничала, когда играла, но когда наступала твоя очередь, здорово ободряла. У нее была маленькая фигура, зато огромное сердце и фантастическая музыка.
НС: Ты упомянул, что преподаешь – каким образом?
ТЛГ: Из-за пандемии я преподаю частно, по скайпу. Я также работаю в частной музыкальной школе, где учатся студенты любого возраста, потому что школа основана не на традиционной консерваторской системе, и у нас нет экзаменов, ничего такого. Атмосфера более расслабленная, мы можем более углубленно изучать определенные вещи. Совсем другой подход. Также я провожу воркшопы. Все постоянно меняется, но у меня примерно 20 учеников в неделю.
НС: Пандемия заставляет нас строить планы после ее окончания. Какие у тебя надежды насчет себя лично и своей музыки?
ТЛГ: Сначала закончу диссертацию, надеюсь, через два-три года. Также хотелось бы организовать концерт музыки Кристин Нуге. И еще я планирую вместе с командой танцоров провести конкурс в родных местах.
НС: Уверена, ты, как и все остальные, мечтаешь о том дне, когда мы снова сможем путешествовать и играть вместе.
ТЛГ: Когда я езжу по миру и встречаюсь с другими фолковыми арфистами, играющими в иных, не кельтских направлениях, кажется, что мы говорим на одном языке. Особенно сейчас, в период пандемии, когда границы закрываются и везде карантин. Так просто отгородится от всех, и именно в такие моменты очень важно знать, что у нас всех есть эта музыка. Когда я пошел учиться в консерваторию, люди говорили: о, бретонская музыка, это здорово, но ты серьезно считаешь, что из нее что-то выйдет? Тебе нужно играть на педальной арфе, чтобы встречаться с другими музыкантами. Но это мой инструмент, моя музыка. Не думаю, что достиг бы всего того, что у меня есть, встретил бы всех тех людей из разных уголков мира. Не знаю, был бы у меня тот опыт, играй я на другом инструменте. Я очень благодарен этому обществу.
Harp Column, ноябрь-декабрь 2020
Автор: Элисон Риз, редактор журнала Harp Column
Редактор перевода: Алена Верин-Галицкая