К концу февраля 2020 года вирус SARS Cov-2 был зарегистрирован на всех континентах Земли за исключением Антарктиды. А к началу лета того же года вышло более 3000 научных статей, посвящённых этой теме. Можно ли сегодня сказать, чем, в конце концов, закончится пандемия и как мы победим вирус, который «сломал» планету? Об этом в программе «Гамбургский счёт» рассказывают вице-президент Сколтеха по биомедицинским исследованиям Михаил Гельфанд и научный журналист Ирина Якутенко.
Исследователи из Оксфордского университета выяснили, что на контактный способ заражения приходится примерно 6% из всего общего числа заражения. Следует ли из этого, что требование ношения перчаток и отмена по всей Земле рукопожатий избыточно?
Ирина Якутенко: Перчатки — это очень локальная история, нигде в других странах, кроме России, ношение перчаток необязательно. Что касается оценок, то надо понимать, что в большинстве случаев мы не знаем, как люди заразились. Но в тех заражениях, когда люди понимают, как они заразились, там никакие перчатки, никакие контактные способы не фигурируют. Основной путь — это близкое общение с носителем вируса. Идея про контактный путь возникла в самом начале. Потому что у нас не было никакой информации об этом вирусе и мы ориентировались на знания о других простудных вирусах — гриппе, риновирусе, о вирусах, например, вызывающих кишечный грипп. И некоторые из них, действительно, довольно стойкие во внешней среде и существенный путь заражения ими — через руки. Поэтому на всякий случай перестраховывались и пытались запретить всё, что возможно.
Михаил Гельфанд: Требование носить перчатки на самом деле бесполезное с эпидемиологической точки зрения, и поэтому вредное с психологической. Когда вы заставляете людей делать что-то очевидно бессмысленное, они из чувства внутреннего протеста или просто потому, что надоело, перестают делать что-то важное.
Но про эффективность масок тоже до сих пор идут споры и появляются новые публикации на эту тему. Есть ли ясность ?
Ирина Якутенко: Крайне сложно провести качественный эксперимент, из которого было бы ясно, эффективны маски или нет. Потому что мы не всегда знаем, кто носит маски, а кто не носит.
Вторая причина — это проблема всех экспериментов, когда люди должны вне стен лаборатории в течение длительного времени (скажем, месяца) что-то такое делать, а потом исследователям рассказывать, что они делали. Все подобного рода эксперименты имеют большую погрешность, потому что «ой, я сегодня не носил маску, но не буду расстраивать исследователя и напишу, что носил». Или наоборот: две недели вообще не помнил про это. «Носил ли я маску? Ну, наверное. Или не носил?».
Последний эксперимент, который недавно бурно обсуждался, точно такого же плохого качества, как и все остальные, плюс ещё проводился в здании, когда там был карантин и минимальное количество заболевших. Поэтому учёные не обнаружили по части заражения разницы между теми, кто носит маски, и теми, кто не носит.
С другой стороны, мы понимаем, как происходит заражение вирусом, как он распространяется: через капельки биологических жидкостей, которые летят изо рта, из носа, когда человек с вами разговаривает или кашляет. И маски являются барьером, который, с одной стороны, ваши биологические жидкости отсекает, а, с другой стороны, если на вас чихнут, не допустит до вас биологические жидкости других людей. Главное, что мы видим, что в тех странах, где соблюдается масочный режим, ситуация лучше. Хотя обычно там соблюдаются и другие меры. Любые рода меры немного снижают вашу личную вероятность заболеть и заразить кого-нибудь.
И если мы грамотно применяем эти комплексы мер, то мы можем редуцировать распространение этого вируса до минимальных величин. Посмотрите на Китай или Тайвань. Там благодаря вовремя принятым мерам (они, правда, были более жесткие, чем в других странах) вирус задавлен до минимальных величин.
Михаил Гельфанд: Основная особенность этого вируса — очень длинный инкубационный период, когда человек уже заразен, но ещё не имеет никаких симптомов. Логика здесь простая: «А чего это я буду носить маски, когда я здоров?» Через 3 дня окажется, что ты не был здоров, и за эти три дня успел заразить массу народа. В этом смысле ношение масок — некоторое общественное благо, когда каждый вкладывается в уменьшение этого самого передаточного числа.
Во время митингов и массовых протестов, например, в защиту темнокожего населения в Америке, люди шли, не соблюдая дистанцию, и это не привело к вспышкам заболевания. Однако во Франции, Австрии, Германии сейчас вводят комендантский час, ограничивают выход на улицу, запрещают публичную политическую активность. Такие ограничения эффективны?
Михаил Гельфанд: Надо ли запрещать прогулки в парке? Наверное, это странно. Хотя до парка ещё надо дойти и в лифте проехать. А комендантский час в Европе введён не затем, чтобы люди не ходили по улице, а чтобы они ночами не сидели в барах. Потому что днём люди в ресторане чинно обедают, сидя за столиками на рекомендованном расстоянии, а вот вечером в баре уже никто никаких расстояний не соблюдает по определению.
То есть комендантский час не про ходьбу по улице на самом деле, смысл его именно в ограничении развлекательных тусовок. Что касается протестных акции, то в России, по-моему, даже в одиночных пикетах нельзя стоять по случаю эпидемии. Это, конечно, очень удобный повод прекратить любое движение. При том что уровень заражений разительно отличается даже при относительно близких контактах на улице и в помещении. Ветер сдувает? Ответа пока нет. Но я готов поспорить на что угодно, что последней противоэпидемической мерой, которая будет отменена, когда все закончится, в России появится запрет на массовые акции. Всё остальное разрешат, а это будет последним. Ставлю бутылку коньяка против бутылки пива.
Загадочное явление в пандемии — суперраспространители. Это зависит от особенностей конкретного человека или важны также внешние обстоятельства?
Ирина Якутенко: Это всегда сочетание двух условий. Если человек прямо сейчас находится в высокоинфекционной фазе, то есть его концентрация РНК-вируса в верхних дыхательных путях очень высока. Это не у всех бывает. Например, если в силу каких-то причин была маленькая изначальная доза и организм быстро стал справляться с вирусом, то человек может и не стать таким опасным с точки зрения заражений. Потому что у него на уровне местного иммунитета будет быстро задавлена репликация вируса и концентрация никогда не достигнет таких величин, которые стали бы опасны, если он пойдёт с коллегами в бар выпивать.
У других людей происходит классическое развитие заболеваний. В какой-то момент концентрация вируса в верхних дыхательных путях становится очень большой. Это длится примерно несколько дней, какой-то относительно недолгий период. И если в этот период человек будет тесно общаться с большим количеством людей, то он многих и заразит, как, например, женщина в Корее, где все вместе молились в какой-то тесной келье. Или на карнавале, где все сидят в обнимку, поют пьяные песни. Сегодня большинство учёных склоняются к тому, что это скорее социальная история, чем какое-то уникальное свойство отдельных людей. Поэтому меры должны быть направлены на предотвращение подобных ситуаций.
Плохая новость в том, что разные меры, точечные воздействия на кластеры (например, запрет собираться компанией или закрытие баров) следует принимать, пока вирус не слишком широко распространился по популяции. Когда у нас настолько много носителей, то эти меры становятся менее эффективны. И тогда мы плавно движемся в сторону карантина.
Учёными было описано всего несколько единичных случаем повторного заражения. Означает ли это, что проблемой повторного заражения пока можно пренебречь?
Михаил Гельфанд: Пока да. Будут ли повторные заражения через несколько лет, когда вирус мутирует и титр антител упадёт, никто не знает. Поэтому учитывать возможность повторных заражений в стратегическом планировании лет через пять несомненно, надо.
Ирина Якутенко: Да, прямо сейчас нам это неактуально, сейчас важно сделать вакцину и привить как можно больше народу. Но тут возникает вопрос, о какой вакцине мы говорим? Если достаточно скоро (через один-два года) случатся повторные заражения, то могут возникнуть вопросы к некоторым типам вакцин. Потому что, например, векторные вакцины, которые довольно популярны в силу того, что достаточно просты в производстве, имеют особенность — иммунитет возникает собственно к вектору. Поэтому, если вдруг, не дай бог, окажется, что этот вирус может заражать нас повторно быстрее, чем мы рассчитывали, придётся срочно разрабатывать какие-то ещё вакцины, к которым не возникает иммунитета.
Пандемию закончат работающие вакцины? Или лекарства?
Михаил Гельфанд: Очень мало существует вирусных заболеваний, от которых помогают лекарства.
Ирина Якутенко: Встречаются редкие примеры вирусных заболеваний, к которым есть лекарство. Например, ВИЧ. Другие такие примеры по пальцам одной руки можно пересчитать. То есть все вирусные заболевания, которые косили детей и взрослых до появления вакцин, собственно, были истреблены путем вакцинации.
И второе: популярное убеждение про коллективный иммунитет, на который многие надеются. В истории человечества нет примеров, когда он появлялся каким-нибудь другим путём, кроме вакцинации.
Нет ли у вас ощущения, что коронавирус мы победим, но получим гораздо более серьёзные проблемы от процесса борьбы с ним?
Ирина Якутенко: Одна проблема уже очевидна — устойчивость к антибиотикам. Потому что очень многие люди (и что хуже — системы здравоохранения некоторых стран) прописывают антибиотики на ранних стадиях, когда люди только-только заболели, в качестве лекарства от коронавируса.
Михаил Гельфанд: А какая альтернатива? Давайте не будем бороться с эпидемией. Будем иметь всё то же самое, только ещё несколько миллионов трупов. Экономические последствия проявятся по-любому. Могут быть экономические последствия от карантина и закрытия малых бизнесов, а могут быть экономические последствия от того, что владелец этого малого бизнеса угодил в больницу на три месяца и бизнес всё равно закрылся. Неборьба с эпидемией обойдётся гораздо дороже, чем борьба. Да, в процессе допускаются какие-то неоптимальные решения и можно было бы сделать лучше, разумеется. Но никто не знает заранее, как было бы правильно.