Пёс по имени Шарик жил очень тяжело. С трудом добывал где что пожрать. С ещё большим трудом находил тёплое место, где бы поспать. Еле-еле уворачивался от разных нехороших людей, постоянно норовящих ткнуть его сапогом под рёбра или вылить кипяток на спину.
Жизнь Шарика была нелегка.
Впрочем, в нашей стране она, почитай, у всех нелегка.
Чего там о Шарике бедном молвить слово?
Но мы молвим.
Иногда Шарику всё-таки удавалось ухватить какой-то кусок еды. Даже в самую лютую зиму. Захочешь жить - и не так извернёшься. И не то есть станешь, что жрал Шарик:
Впрочем, таким, как Шарик, рассчитывать на какие-то там разносолы в этой жизни не приходится. Ни в нашей многострадальной богоспасаемой стране, ни в любой другой стране мира.
Шарики - они такие. Бесприютные.
Но им иногда в этой жизни - и даже в нашей бесприютной стране - везёт. Выпадает счастливый собачий лотерейный билет.
Однако Шарик так оголодал, что был готов броситься на первый попавшийся на глаза кусок еды. А зря! Увы, бывают в нашей стране люди настолько злые, что, подкармливая бедных животинок, заодно их и травят...
"Очищают", так сказать, мир от "лишних" божьих тварей.
Но Шарику повезло так повезло.
Это оказался вовсе не отравитель.
Мало того, - через какое-то время добрый дядя позвал нашего бедолагу в тёплый дом.
И тут Шарика таки взяли некоторые сомнения.
Однако он так продрог за последние месяцы своей утлой жизни, что не пойти за добряком он не мог.
Добряк оказался профессором непонятных наук, но в белом халате. А ещё у него был ассистент - весьма тёмная личность. Хоть и тоже в белом халате и с совершенно чистыми руками.
Шарику он сразу не понравился, и это было, видимо, взаимно.
Впрочем, профессор Филипп Филиппович Преображенский не шёл на поводу у своих младших научных сотрудников.
Шарику залечили многочисленные раны, оставленные злыми дворниками и прочими несознательными пролетариями, и он быстро освоился в этом собачьем раю.
Шарика практически сразу же допустили в святая святых профессорской квартиры - в кабинет, где он принимал своих многочисленных пациентов.
В деньгах Шарик понимал - жизнь научила. И хоть и не пользовался никогда ими в своей собачьей жизни, но цену им знал. Деньги, когда их много, делали людей... не добрее, нет, конечно же... но всё как-то равнодушней, что ли... Люди с деньгами вообще не замечали таких, как Шарик, и поэтому никогда не тыкали их острым носком ботинка под рёбра.
Однако всё равно Шарик их инстинктивно опасался.
И, увы, не понимал многого из того, что говорил профессор.
Для Шарика не существовало понятий "правда" и "ложь"... не говоря уже об адвокатах... Шарик понимал голод и сытость, холод и тепло, боль и отсутствие боли.
Впрочем, про силу Шарик понимал. Сила обычно у него ассоциировалась с болью. Сильный и бьёт сильнее. Если вообще не убивает.
Потихонечку Шарик, кажется, начинал въезжать. Профессор - не добрый, но денег у него много. Значит есть шанс, что в конце концов не пнёт острым носком ботинка под зад и не выставит на мороз...
Впрочем, на этом свете, кроме профессора, много людей. И некоторые производили впечатление людей, много более опасных, чем профессор.
Однако профессор умел с ними разговаривать на их языке. И, видимо, даже частично нейтрализовывать их вредоносные флюиды. По крайней мере, частично.
Вечером профессор обедал и не забыл про Шарика, однако нормально пообедать ему мешали эти самые люди. Которые, конечно же, ушли, но, скорее всего, ещё вернутся. И неоднократно.
Однако он быстро взял себя в руки и сосредоточился на еде.
Спор профессора с его ассистентом забрёл в такие эмпиреи, что Шарик не имел решительно никакой возможности уследить за ходом мысли этих великих мыслителей.
И в конце концов мирно заснул на коврике в прихожей, смягчённый и ублаготворённый изрядной порцией краковской колбасы. И не только её родимой.
Продолжение следует.