«Как хороши, как свежи были розы…» Кому не памятна эта строка, столь изящная и печальная! Но из какого она произведения? Кто его автор?
Этого не помнил и сам И.С. Тургенев, которого она вдохновила на создание прекрасного стихотворения в прозе: «Где-то, когда-то, давно-давно тому назад я прочел одно стихотворение. Оно скоро забылось мною, но первая строка осталась у меня в памяти: «Как хороши, как свежи были розы…»
Ни разу в обширной тургеневской переписке не встречается имя автора. Между тем оно известно.
Иван Петрович Мятлев родился в 1796 году в Петербурге в знатной и богатой семье и был крестником Екатерины II. Отец – сенатор, тайный советник и камергер, мать – урожденная графиня Салтыкова, дочь и внучка двух генерал-фельдмаршалов. Как было принято в то время, в пять лет он был зачислен в коллегию иностранных дел. Получив превосходное домашнее образование, семнадцати лет, в разгар «грозы двенадцатого года», будущий поэт вступил корнетом в лейб-гвардии Конный и участвовал в заграничных походах русской армии.
Мятлев мог сделать блистательную карьеру – военную, статскую или придворную, однако ни одна из них не прельщала его. И хотя в 1821 году он поступил на службу в министерство финансов, которая продолжалась полтора десятилетия, дослужившись до чина действительного статского советника и звания камергера, он вышел в отставку и несколько лет путешествовал по Европе, побывав в Германии, Швейцарии, Италии и Франции. Несмотря на множество впечатлений от увиденного, Иван Петрович тосковал по России. Поэтому он так рад был снегу, неожиданно выпавшему в Париже и напомнившему о родном отечестве:
Здорово, русский снег, здорово!
Спасибо, что ты здесь напал,
Как будто бы родное слово
Ты сердцу русскому сказал…
Но ты растаешь, и с зарею
Тебе не устоять никак.
Нет, не житье нам здесь с тобою,
Житье на родине, земляк!
В 1834 и 1835 годах свет увидели два маленьких сборника Мятлева – по 14 стихотворений в каждом, без имени автора и с надписью «Уговорили выпустить». В них были элегии, послания, размышления, подражавшие В.А. Жуковскому и И.И. Козлову, стихи, посвященные различным семейным событиям.
По возвращении из заграничного путешествия Мятлев поселился в роскошном доме в самом центре Петербурга на Исаакиевской площади, в котором проходили музыкальные и литературные вечера, на которых выступали все заграничные и отечественные знаменитости.
Лирические стихи Мятлева печатались в «Современнике» и других журналах. Вот строки из его элегии «Лунная ночь»:
Как роскошь я люблю осенней лунной ночи,
Как мне при ней всегда отрадно и легко,
Как уношусь всегда мечтами далеко,
Когда луну мои встречают очи.
Как для меня красноречив,
Ее таинственный отлив,
Когда он светлой, длинной полосою
Лежит над спящею водою
И листия дерев как будто серебрит…
Однако было бы ошибкой считать Мятлева только лирическим поэтом. Иван Петрович был неистощимым весельчаком: даже в элегии – жанр, характерной чертой которого считалась грусть. он вносил элемент юмора. освобождая стихи от меланхолии.
Так, стихотворение «Маске в черном домино», начинающееся вполне серьезно:
Не искушай меня обманчивым приветом,
Не говори так ласково со мной,
Не примиряй с постылым светом
И не дразни несбыточной мечтой
– имеет неожиданный конец:
Не приставай – проговорюсь!
Невольно заставляет улыбнуться элегия «Разочарование»:
Я ошибся, я поверил
Небу на земле у нас,
Не расчислил, не измерил
Расстояния мой глаз.
И восторгу я предался,
Чашу радости вкусил,
Опьянел и разболтался,
Тайну всю проговорил!
Словосочетание «чаша радости» типично для лирики того времени. Однако выражения «вкусить чашу» и благодаря этому «опьянеть, разболтаться и проговорить тайну» – все это превращает лирическое стихотворение в юмористическое. Подобно этим и выражение «Не расчислил, не измерил расстояния мой глаз», из которого следует, что поэт ошибся, определяя «на глаз» расстояние от земли до неба.
Обращаясь к красавице, Мятлев восхищается не только ею, но и… пахитосом, который она курит; и даже сравнивает их:
Как пахитос хорош в устах
Твоих, красавица младая,
Ты в дыме, как виденье рая,
Ты точно ангел в облаках!..
Как я бы в этот дым желал
Хоть на минуту обратиться:
Я мог бы вкруг тебя увиться,
Я б тайну сердца рассказал.
Но нет! К чему? Меня пленив,
Ты о тоске моей не спросишь:
Меня, как пахитос, ты бросишь,
До половины докурив.
Даже деловые записки Мятлев писал стихами. П.А. Вяземский приводит в своих воспоминаниях такую записку, адресованную ему, бывшему тогда сослуживцем Ивана Петровича по министерству финансов:
«По общем совещании, при общем желании вас в Знаменском видеть и никого лишением этого удовольствия не обидеть, мы сделали выбор, почтеннейший князь, для сего воскресного дня-с, ибо Тимирязева служение повело ехать в пятницу в Красное Село, и такова его служебная забота, что там его удержит и суббота, но я ручаюсь вам за этого бравома, что в воскресенье он точно будет дома, и могу на том ручаться и тем паче, что дом его теперь у нас, на даче…».
Пусть не смущает читателя непонятное слово: искаженное французское «brave home» означает «порядочный человек» – подобные вставки иноязычных слов, зачастую искаженных, в русскую речь обычны для лексики дворянского общества того времени. Вспомним роман А.С. Пушкина «Дубровский», персонаж которого помещик Спицын с грехом пополам объясняется с французом-гувернером и спрягает русский глагол «тушить» на французский лад: «Пуркуа ву туше?». Такие слова и выражения нередки в Мятлевских стихах.
Несколько дней Мятлев, Пушкин и Вяземский трудились над сочинением шуточного «поминания» – стихотворения, начинающегося словами:
Надо помянуть, непременно помянуть надо:
Трех Матрен,
Да Луку с Петром…
и составленного из перечисления рифмующихся фамилий:
Надо помянуть и тех, которые, например, между прочими:
Раба божьего Петрищева,
Известного автора Радищева,
Русского лексикографа Татищева,
Сенатора с жилою на лбу Ртищева,
Какого-то барина Станищева,
Пушкина, не Мусина, не Онегинского, а Бобрищева,
Ярославского актера Канищева,
Нашего славного поэта шурина Павлищева,
Сенатора Павла Ивановича Кутузова-Голенищева
И, ради Христа, всякого доброго нищего.
Вероятно, этим совместным сочинением навеяно и стихотворение Пушкина, обращенное, как полагают, к Мятлеву:
Сват Иван, как пить мы станем,
Непременно уж помянем
Трех Матрен, Луку с Петром,
А Пахомовну потом.
Мы живали с ними дружно,
Уж как хочешь, будь что будь,
Этих надо помянуть,
Помянуть нам этих нужно…
Отдельным изданием вышла юмористическая поэма Мятлева «Коммеражи», высмеивающая нелепые сплетни и их распространительниц:
Трещоточки, чечеточки,
Что разболтались вы?
Что лезет за нелепица
Из вашей головы!
Вот этот, дескать, женится,
А этому отказ;
Вот тот за той волочится,
Тому подбили глаз;
А этот, с бакенбардами,
Весь разорился в пух;
А этот, что в отставке-то,
С ума сошел, и вдруг!
На закономерный упрек:
И сами вы, трещоточки,
Узнали всё? Навряд!
сплетницы неизменно отвечают:
«Узнать-то не узнали мы,
А только говорят!»
Широкую известность при жизни автора получило стихотворение «Фонарики». Хотя оно не было тогда напечатано, но распространялось во множестве списков:
Фонарики, сударики,
Скажите-ка вы мне:
Что слышали, что слышали
В ночной вы тишине?
Так чинно вы расставлены
По улицам у нас.
Ночные караульщики,
Ваш верен зоркий глаз!
Освещающие городские улицы фонарики становятся свидетелями многих сцен – больше печальных, чем радостных. Однако на все происходящее они взирают одинаково равнодушно.
Фонарики, сударики,
Горят себе, горят,
А видели ль, не видели ль –
Про то не говорят..
Стихотворение «Фонарики» было напечатано только смерти Николая – в годы его царствования не могли быть пропущены цензурой такие строки:
Быть может, не приметили.
Да им и дела нет,
Гореть им только велено,
Покуда будет свет…
Фонарики, сударики –
Народ всё деловой:
Чиновники, сановники,
Всё люди с головой.
Они на то поставлены,
Чтоб видел их народ,
Чтоб величались, славились,
Но только без хлопот.
Им, дескать, не приказано
Вокруг себя смотреть.
Одна у них обязанность:
Стоять тут и гореть…
Так что же им тревожиться
О горестях людских!
Недаром «Фонарики» были включены в нелегальный сборник «Русская потаенная литература ХIХ столетия» – одно из лондонских изданий А.И. Герцена и Н.П. Огарева.
Сатира «Разговор барина с Афонькой» построена в форме диалога помещика и крепостного. На вопрос барина «Как мои мужики живут?» Афонька отвечает: «Зажиточно». Не удовлетворенный этим ответом помещик допытывается:«Да как же зажиточно?». Мужик выражается образно и метко:
А так зажиточно,
Что в семи дворах один топор.
Поутру дрова рубят,
А вечером в кулак трубят.
«Следовательно, мои мужики плотники и музыканты», – замечает барин глубокомысленно. Затем он интересуется, как уродился в его поместье хлеб, и слышит в ответ:
А так хорошо,
Что колос от колоса –
Не слыхать левичья голоса.
Сноп от снопа –
Столбовая верста;
А копна от копны –
Целый день езды.
Такой ответ также удовлетворяет барина: «Следовательно, хлеб мой хорошо уродился».
Буквально на разных языках ведется разговор приехавшей в свое имение помещицы Бурдюковой – героини сатирического стихотворения «Сельская быль на святой Руси» – с крестьянами: барыня изъясняется на французском, мужики, естественно, отвечают на простонародном русском. Где уж тут понять друг друга! На слова крестьян: «Мы яровое убрали и убрали траву… И нам теперь всем отдых дан, но аржаному срок… В продажу хлеб уже глядит, убрать бы поскорей... Как опоздаем, будет жаль, не довезем…» барыня отвечает: «Ступайте прочь! Черт подери! Мне наплевать!.. Мне это все равно. Вы дураки!»
В конце концов помещица велит прогнать надоевших мужиков, так и не поняв, что пришли-то они с выгодным для нее предложением – вовремя убрать созревшую господскую рожь.
Вот управляют как у нас!
Всё – минус, а не плюс,
– заключает автор.
Сродни Бурдюковой и Акулина Курдюкова – главная и заглавная героиня поэмы «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею…», написанной от имени тамбовской помещицы, рассказывающей про свой вояж и изъясняющейся на смеси французского с нижегородским, вернее с тамбовским, причем французские слова были набраны русскими буквами курсивом, а русские слова приобретали французские артикли:
Берег весь кипит народом
Перед нашим пароходом:
Де мамзель, де кавалье,
Де попы, дез офисье,
Де коляски, де кареты,
Де старушки, де кадеты…
Путешествовала Курдюкова по Германии, Швейцарии и Италии – тем же странам, в которых несколькими годами ранее побывал и сам автор. Поэма выходила в свет отдельными томами – каждой стране посвящен том – и была отпечатана в лучшей типографии Петербурга, однако местом издания значился Тамбов – ведь мадам Курдюкова была родом оттуда. Издание сопровождалось превосходными иллюстрациями знаменитого рисовальщика того времени В.Ф. Тимма, изобразившего дебелую помещицу то едущую в карете, то с помощью нескольких человек усаживавшуюся на мула, то начинающую на балу танец со столь же дородным иностранцем. А вот Курдюкова смотрится в зеркало, в котором отражается… Мятлев.
Приехавшие в Петербург стремились попасть в один из домов, где бывал Мятлев и услышать, как он читает свою поэму. Обладавший великолепной памятью и замечательным артистическим талантом, Иван Петрович читал несколько тысяч строк наизусть.
«На одном из вечеров января месяца 1841 года, – читаем мы в воспоминаниях музыкального критика Ю.К. Арнольда, – Иван Петрович Мятлев читал только что оконченную, прелестную свою юмористическую поэму «Путевые впечатления мадам де-Курдюковой». Сколько психологической правды в этой вещице, сколько тонких схваченных черт из нрава, из привычек и воззрений русской степной провинциалки с претензиями на аристократизм! И какая художественность в легкости тривиально-банального стиха нигде не встречаешь! Читал же И.П. Мятлев из на
Вот дама Курдюкова,
Ее рассказ так мил,
Я от слова до слова
Его бы затвердил.
Мой ум скакал за нею,
И часто был готов
Я броситься на шею
К madame de Курдюков
– писал М.Ю. Лермонтов.
«В 1841 году мы в первый раз приветствовали появление этой описательной поэмы, исполненной остроумия, неподдельной веселости, благородной шутливости и лучшего тона насмешливости. Вся мелочь избалованной барыни, все невежество… вся спесь помещицы, грубый ее язык – все это… мастерски схвачено, - писал в журнале «Современник» П.А. Плетнев в критической статье, соединенной с некрологом, посвященном памяти внезапно скончавшегося в феврале 1844 года Ивана Петровича Мятлева. - Он быстро ушел из нашего круга. Но память о нем никогда не померкнет между нами. Мы его любили как поэта и как человека. Его появление вносило радость в общество, его ум оживлял беседу, его разговор прогонял скуку. Поэзия была для него ароматом жизни».