Весь такой противоречивый Ф.М.
Прочитал я тут роман «Униженные и оскорблённые» Фёдора свет нашего Михайловича До-го. Впечатлился настолько, что решил написать по этому поводу отзыв. Да и вообще: мы, кажется, стали забывать, что такое школьное сочинение по литературе. Надо бы освежиться.
Основная мысль: роман так ловко написан, что в некоторых моментах его… не хочется читать. Ты пролистываешь странички, но не потому, что тебе страшно противно или скучно, как у меня вечно было с Флобером. Фёдор Михайлович великолепнейшим образом передаёт характеры своих персонажей, только характеры эти – дрянь.
Серьёзно, все, кроме одного (точнее – одной), – какой-то ужас. «Слушаешь» их, видишь их поступки и понимаешь, почему они унижены и оскорблены. Потому что заслуживают этого. Яркий пример — Наташа, милая и добрая, но зачем-то искренне любит абсолютного… даже не знаю, как его цензурно прозвать. Наверное, лучше всего подойдёт определение самого автора: слабый эгоист. Ну просто дикая и отталкивающая донельзя, эта слезливая нюня и пустышка Алёша! И Михалыч сделал всё, чтобы читатель презирал этого героя-любовника.
До того я сильнее всех выдуманных персонажей ненавидел только сына Тони Сопрано в сериале про их клан. Само собой, это означает только одно: шикарную актёрскую игру. Эй-Джей в исполнении Роберта Айкела — жутко пакостный п**дюк и бесит до изнеможения. Но он и должен бесить: это избалованный сынок богатых родителей в пубертатном периоде, по определению производящий всякую дичь в промышленных масштабах. Великолепная, великолепная игра, мистер Айкел!
Так вот Алёша побеждает Эй-Джея с форой. Как бы сказали у нас в баскетболе, он мёртвый. Алёша ничего не может, несёт ахинею килотоннами и недостоин даже пердежа. Негоже употреблять такие слова в тексте про Достоевского (да и почти во всех текстах), но это факт. Овчинка не стоит выделки, и если думать умом, то это очевиднее, чем победа «Зенита» в чемпионате России. Только основные персонажи «Униженных», кроме, пожалуй, главного злодея, думают какими-то другими органами. Рабы собственных чувств, они, даже осознавая, какой Алёша фантик, всё равно бодро падают на дно.
И вся ублюдочность этого гражданина передана автором романа идеально. Достоевский, чё, не хрен собачий.
Остальные участники драмы — полный «достокомплект»: и жаждущие страданий, и упёртые глупцы, и откровенные мрази (Бубнова, например), и просто нездоровые люди. Даже нормальные в целом герои — и те не без изъяна. Маслобоев, например, в сухом остатке добрый, хороший друг, но пьёт, занимается тёмными делишками и берёт взятки. Его нежная красотка, которая вообще не при делах и только помогает, тоже с душком: живёт с мужиком не в законном браке, а сожительствует, что по тогдашним меркам, сами понимаете, грешок-с. Потому её и в дом Ихменева предпочитают не пускать. Я, к слову, так и не понял: Ихменевы или Ихменёвы? Ярчайшее доказательство того, что еЁ надо писать – в моей версии написано было с «е», так что пусть будут Ихменевы.
Однако то, что в романе Достоевского будут грязные подвалы, мерзавцы, темнота, нищета, болезни, психиатрия, а потом вообще «все умрут», – это совсем не новость. Загвоздка в том, какая форма у этого привычного для Ф.М. содержания. И в своих проявлениях, будь то слащавая нежность или порочнейшее распутство, характеры преувеличены до нетерпимого уровня. Допустим, автор по сюжету окунает героя в радостную радость и плюсует сотку к его морали — и давай на всю страницу расписывать, как он эпически одухотворён. Аж взлетит сейчас, как с Байконура. Да в вашем счастье, сударь, захлебнуться можно. Описать бы всё это в несколько раз короче, а так — можно смело перевернуть страницу или пропустить отдельный монолог, разве что узнав основную эмоциональную канву в начале речи. Ну то есть: ага, сейчас она очень рада и примется его ласкать. На третий-четвёртый подобный выверт ты уже понимаешь, что следующие десять или двадцать предложений персонажи на пару с автором будут просто размазывать свои чувствища по поверхности, применяя те или иные сравнения и речевые обороты.
Нет почти никакого смысла их читать. Это всего лишь дополнительные, даже ненужные краски. Зачем тратить сто слов на то, что можно описать тридцатью? И дело не в том, что я не хочу много читать (не мой случай). Я перематывал целые куски текста и ничего не потерял. Мне всё тут уже понятно, зачем ещё абзац? Один из кульминационных моментов — когда главный злодей исповедуется главному герою (хотя главный ли он?) в своих гнусных замыслах и поступках. Ни нежностей, ни слёз, ни нервных припадков и горячек — просто мерзавец признаётся, что он мерзавец. Но и этого слишком много и слишком долго. Да, дополнительный повод, чтобы намекнуть читателю на один из важнейших сюжетных поворотов, который жахнет в финале. Но дело в том, что Фёдор Михайлович ещё ранее даёт нам понять, что бедная девочка, которой главный ге… рассказчик бессовестно и глупо жертвует в конце, имеет прямое отношение к главному злодею. Ну, хорошо, чтобы стало совсем понятно и чтобы подчеркнуть, как Ваня не сечёт очевиднейшего, этот отрезок в монологе князя нужен. Но многое из остальных философствований и шелухи – нет.
И подобное можно сказать практически про любого героя. Даже персонаж-исключение, к сожалению, не избегает участи «пролистни меня». К концу романа её история ясна, как пень, однако Ф.М. всё равно дополняет её ненужными деталями (мы уже знаем, что произошло и почему, и нам просто показывают в мельчайших подробностях как). Читатель здесь узнаёт что-то новое, но не узнаёт полезное.
Почему она исключение? Потому что это единственный герой, которого действительно жалко. Она жертва практически с зачатия и до конца. Она единственная, кто не проявляет реальной тупости – её капризы и выходки идеально объясняются её прошлым или настоящим. Когда она творит какую-то дурь, ты понимаешь, почему так происходит. К тому же это ребёнок, и не как Алёша — в душе и голове, а натурально ребёнок. Все же остальные – уже взрослые, но вообще в ауте. Они прогибаются под главным злодеем, хотя и он на самом деле довольно слаб. Его страшно легко как минимум унизить, ведь он раб удовольствий, денег и общества. Но никто с ним не борется, более того – когда один товарищ «догадывается» (хотя что ему остаётся?), что можно сделать, то не исполняет этого как следует, не доводит до конца. Ф.М. же прямым текстом пишет, что злодей не пойдёт на дуэль (Михалыч вообще всё-всё про персонажей «Униженных» в книге сообщает открыто). Оттого действия негодяя понятны и ожидаемы, но почему-то всё равно всех ломают. Только ближе к развязке главный герой наконец попадает в яблочко, и злодей сносит унижение, паскудно убегая с мизансцены. Только уже поздно, ребят, всё кончено.
Но смущает-то не это. Ну вот такие они: глупые, слабые, больные, эмоциональные до горячки и пр. — так и задумано. Смущают три вагона лишних букв. Понятно, что Достоевский в «Униженных и оскорблённых» сознательно выпячивает самые яркие качества своих героев, и качества эти не всегда лестны. Тут если у них страсть, то писатель показывает её до отвращения приторной. Любовный квадрат Наташа — Алёша — Катя — Ваня есть не что иное, как передозировка слюней. Если Маслобоев рассказывает историю, то плетёт кучу ненужной информации, междометий и обращений к тому, с кем говорит.
Ф.М., швыряясь карикатурной чрезмерностью участников разворачивающейся драмы, делает это так ярко, что ты не хочешь их слушать (т.е. читать). Не его, Достоевского, а их!
Но справедливо и то, что писал всю эту лишнюю дребедень Фёдор Михайлович, которому тут не достаёт хлёсткости, что ли. Очень, очень много бесполезного текста. По попе гладят-гладят, а трусы всё никак не снимут — как я в молодости с одной более опытной барышни. Всё переживал, что сейчас в её магазин зайдёт покупатель, а мы тут это… Сейчас-то понятно, что джинсовый бизнес у неё, мягко говоря, не пёр и можно было не париться. Хотя, наверное, неожиданные клиенты – не главная причина у тормоза…
«Униженные и оскорблённые» – очень противоречивый роман. С одной стороны, уровневое и классическое произведение Достоевского со всей его чернухой, страданиями и трагедиями. Но, конечно, солидное такое: здесь классная завязка, много сюжетных линий, есть неожиданные ходы. Например, в финале, когда ты уже не ожидаешь очевидного и думаешь, что тебя специально наводили на ложную мысль, бах — и всё открывается. А ты уже вроде отпустил… Но с другой, можно ли считать великолепным произведение, добрую часть которого ты безболезненно пролистываешь? Я в замешательстве.