-Ты со мной?
-А может быть иначе? - Зоя Толинская вложила узкую ладонь с ярким маникюром в немного огрубевшую руку Павла и смело сделала первый шаг в кабину параплана.
Если бы кто-то когда-то сказал ей, что Павел Барковский, на публике такой взвешенный, циничный, очень рассудительный мужчина, как мальчишка влюблён в небо и полеты, она, в отличие от других, поверила бы сразу. Сейчас, стоя на аэродроме в компании Барковского и его верного напарника с необычным именем Рафаэль, худощавым парнем без возраста, чьи кудри были уже тронуты сединой, но фигура оставалась мальчишеской, Зоя отчётливо понимала лишь одно - без Павла, который провел с ней последние полгода, мотаясь по больницам, засыпая в ногах на больничных койках, научившегося переставлять капельницы, закупившим, кажется, тонны смешных больничных пижам и масок, разрисованных утятами и Микки Маусом, а чаще не вполне цензурными надписями, она совсем не могла.
Нет, между ними, по-прежнему, ничего не было. Павел был предупредительным, трогательно-заботливым, очень спокойным, даже в патовой ситуации, когда организм пациентки, вдруг, начал давать отрицательный ответ на идеально подобранное лечение, и ни разу не позволил себе даже намекнуть на свою симпатию. Зоя мысленно металась как школница, бесконечно задавая себе вопросы - нравится ли на Барковскому как женщина или тот просто ее жалеет? Стоит ли самой проявить инициативу или довольствоваться малым? Она совсем извелась, и возможно, даже не питала бы иллюзий, смирившись с ролью приятельницы, если бы не одна ночь.
Павел, как обычно, остался ночевать в её палате. В конце концов дружба с Костей давала ему ряд привилегий, одним из которых была возможность ночёвки рядом с Зоей. Качая головой и сдерживая улыбки, медперсонал ставил диванчик или ещё одну больничную койку, и Павел спокойно приезжал, вешал свои щегольские костюмы в небольшой больничный шкаф, устраивался в углу с ноутбуком. а вечером, если самочувствие Зое позволяло. выходил с ней гулять, и вообще вел себя так, будто они отдыхают в загородном доме, а не в высококлассной онкологической клинике.
-Должен же я что-то получать за то, что терплю этого зануду столько лет! - подмигивал Толинской Павел, принося очередной ужин из любимого вьетнамского ресторана.
Месяц назад, когда Зоя проходила последние реабилитационные мероприятия и предстояло самое важное - сдать анализы и убедиться в том, что коварная болезнь отступила или, хотя бы, затаилась. Костя суеверно молчал, но сама пациентка всем своим телом каждой клеточкой, каждой уже отросшей прядью волос, чувствовала, что здорова. Той ночью она проснулась от того, что Павел осторожно погладил её по щеке. Проснулась, но глаз не открыла. Поборола в себе желание прижаться щекой к этой сухой жесткой ладони, уткнуться в неё носом и, наконец, обнять его ,затащить под одеяло и сделать всё то, - от себя она давно не скрывала туманящих мозг желаний,- что давно мечтала сделать с ним в постели.
"Не здесь, не здесь, - говорила она себе, крепко-накрепко зажмуриваясь, - не в больнице. Только, когда мы будем одни, только когда я пойму, что он делает это не из жалости, не из желания помочь пострадавшему." Ошеломленная собственными ощущениями, она просто лежала, чувствуя тепло мужской руки и горячность взгляда. Немного прищуренные глаза мужчины, в обрамлении морщинок, изучающие её лицо, исколотые вены, исхудавшие руки. Павел буквально гладил её взглядом, и Зоя отчетливо поняла, что если еще минуту она сможет притворяться спящей.ю то потом её терпение закончится. Толинская и сама не знала, о чём просила Бога отчаяннее - чтобы Павел и остался рядом с ней и продлил это прикосновение, или о том, чтобы он ушел и дал ей возможность собраться перед последним рывком. Павел поднялся, напоследок легонько коснулся виска губами. Прошептал:
-Люблю тебя, девочка. Маленькая моя, сильная девочка. Только вынеси все и будь, - Павел лег на свою кровать и через пару минут задышал ровнее, а Зоя тогда так и не уснула, протаращившись в потолок остаток ночи, ловила звуки улиц, представляя как просыпается город с запахом свежего хлеба, с первыми накрытыми к завтраку столиками в ресторанах, с опаздывающими топ-менеджерами, и могла думать только о том, что через месяц анализы покажут не содержание лейкоцитов или тромбоцитов в крови, нет, они покажут есть ли у неё шанс просыпаться рядом с этим мужчиной.
Когда анализы оказались положительными, Павел сказал, что у него есть сюрприз для выздоровевшей и утащил Зою за собой на аэродром. И вот уже полчаса, лавируя в потоках воздуха где-то между столетним лесом и синим небом, раскрасневшаяся от распиравших эмоций, Зоя Толинская, сидела позади него в кабине и было неприлично, невозможно, необъятно счастлива: "Если бы такую n-степень объясняли мне в школе на уроках математики, я была бы более прилежной ученицей!" - весело подумала она.
Казалось облака можно потрогать, так же как можно было бы прикоснуться сейчас к мужчине, сидящему за штурвалом. И женщина не выдержала, отстегнула пристяжной ремень, немного продвинулась вперёд и уткнулась губами в макушку Павла. Тот на долю секунды замер, выдохнул и глухо пробормотал:
-Немедленно сядь на место. Ты выбрала не самое удачное место, чтобы меня соблазнить.
-А я тебя соблазняю разве? - весело откликнулась Зоя.
-Даже если нет, - парировал Павел, - тебе уже давно пора бы начать.
Толинская только усмехнулась, вернулась на свое место и после щелчка ремня они не сказали друг другу ни слова вплоть до самого приземления. Только когда она вылезла из кабины, мгновенно оказалась в подкидывающих ее руках Павла. Мужчина очень внимательно смотрел ей в глаза Зоя подумала, что его зеленые смешинки в зрачках - это ничто иное, как новый космос в период парада планет. Вот личный Нептун Барковского, вот и юпитер, и вопреки всем земным традициям, притяжению, космическим законам, этот космос был открыт для неё. Зоя Толинская, которая еще несколько месяцев назад искренне собиралась умирать, которая с момента развода с мужем не хотела видеть рядом с собой никакого мужчину,молча прижалась к Павлу:
-Я очень люблю тебя, - почти не слышно, на выдохе, заглушая боль от сумасшедше сжавшихся сердечных сосудов, - я очень тебя люблю, Паш.
В ответ Павел Барковский, славившийся своим самообладанием, только и сумел, что прикоснуться губами всё к тому же местечку на её виске, где судорожно билось синяя жилка. Потом он скажет ей всё потом, когда разрывающий комок в горле перестанет мешать ему дышать. Сейчас он мог только обнимать хрупкую красавицу, обнимать до хруста, совсем не щадя, и знать, что только что он впервые за долгое время вдохнул воздух, а мглистую гарь.