Самость согласно классического направления аналитической психологии представляет собой центральный архетип психического – регулирующую и объединяющую структуру. Сложно говорить о ней конкретно и эту сложность подмечал еще К.Г.Юнг, гораздо легче оперировать символами, указующими на нее.
В данной работе мне бы хотелось обратить внимание на динамический характер проявлений Самости в жизни человека. Мы склонны иметь какие-то четкие ориентиры, незыблемые столбы на пути следования, и они нужны – архетипические сюжеты сказок свидетельствуют, что герою в его странствии всегда помогают волшебные предметы, персонажи-помощники, природные объекты, сам он находится в онтологической ситуации «я – мир» и не знает конкретного. Так и человеку – тысячелетним культурным наследием оставлены как маяки нравственные и духовные ориентиры. Задача отдельной личности - заново открыть их, за видимым и уже оформленным почувствовать живой опыт, их сотворивший, самому иметь такой живой опыт (в данном контексте вспоминаются слова А.М.Пятигорского, что мы должны выработать свою философию, пусть дилетантскую, но свою, - это означало бы эмпирическое познание философского акта, совершение личной работы).
Можно предположить, что в абсолютном пределе, как трансцендентная, Самость содержит константный элемент самое себя (христианское «Бог неизменен»), но человек (Эго) воспринимает Самость дискретно на каждом освещенном светом сознания моменте своего пути. Это ситуация ветхозаветного Иова – между ним и Богом – бездна разности, и необходим Кто-то, вставший бы между ними и могущий соединить два крайних полюса. Таким в библейской истории оказывается Сын Человеческий – Христос, соединяющий человеческую природу и Божественную. Возвращаясь к повседневной жизни, можно заметить, что восприятие Самости на различных возрастных и опытно-обусловленных этапах – разное (мы не можем постичь Самость an sich, но можем через себя в настоящем моменте и символ). Закономерным является изменение религиозного функционирования человека на протяжении его жизни. Для ребенка естественно представлять божество как всеблагого родителя, защитника, как доброго и исполняющего желания волшебника и т.п. Мир вокруг еще Кана Галилейская… К середине жизненного пути (мы говорим о среднем варианте условной «нормы») человек познает горе, потери, собственные ограничения, начинает задаваться вопросами и вопросы эти по преимуществу направлены не к людям, а к миру, в мир, к известному Богу или Чему-то, что еще может не иметь имени и четкого определения в системе координат отдельной личности. Данный этап можно считать пробуждением личной религиозной функции, здесь начинается собственный «opus magnum» и, чем больше неудовлетворенности и тщеты внешних поисков, тем выше шансов на его эффективность. Работа начинает производиться внутри. Период неполучаемых ответов, мучительных вопрошаний (вопрошание как акт), горького осмысления наличного положения, смирения с некоторыми онтологическими фактами, принятие на себя ответственности за собственную реализацию и свой дальнейший путь (индивидуация?) сравним с реактивацией депрессивной позиции. Если продолжать параллель с евангельскими событиями, можно обратить внимание на Христа в Пустыне. Отличным образом художественными средствами изобразил данное событие И.Крамской, в 1872 году закончив одноименную картину:
Мы видим совсем другого Христа, не со свадьбы в Кане Галилейской, где вода была чудесным образом превращена в вино (что является отсвечиванием будущего в настоящее, но об этом в другой раз), но Христа с полным осознанием принимающего предстоящий ему путь и собственное существо. Говорил ли с Ним в пустыне только дьявол? Или также говорил и Отец? И, если да, то что было в разговоре Отца и Сына, способное держать последнего во всех дальнейших испытаниях и искушениях? Что было в разговоре первых отшельников и Бога, позволявшее им десятилетиями выдерживать ужас безлюдных и бесплодных мест (Антоний Великий – опыт пустынножительства около 70 лет, Павел Фивейский - около 90 лет и др.)? Не переживаем ли мы в каких-то ситуациях сути данной мифологемы и не можем ли сказать, что наш Бог сейчас в пустыне или мы чувствуем такие же скорбь и искушения, что и Христос? Напомню, что, следуя К.Г. Юнгу, мы говорим о Христе как о символе, проживая при этом чувственно живость его образа и опыта, заглядывая в глубины собственного существа. Именно потому я задаюсь вопросом: не бывает ли наше ощущение Самости ближе к состоянию Христа в пустыне, чем свадебного торжества в Кане Галилейской? Не чувствуем ли мы себя порой в Гефсиманском саду или на Голгофе (в качестве кого?), или, может быть, воскресшими? На мой взгляд, здесь уместно предположить, что наше переживание нуминозного, наши отношения с сакральным могут и должны ввиду человеческого взросления, как в физическом, так и психологическом плане, меняться. Путь Христа служит символическим выражением трансформации отдельного человека, мы можем переживать данную мифологему эмпирически в рамках собственной жизни.
Ось Эго-Самость представляет собой объемное пространство в нашем психическом поле, пространство наших отношений с Неизвестным, Непонимаемым, превышающим нас и внушающим ощущения священного (и) ужаса; здесь и Самый Большой Друг (кому в нас?), и Самый Страшный Враг (кому в нас?). Способами диалога могут быть и культурный код человечества (живопись, архитектура, литература, виды искусств), и научная деятельность, и работа со сновидениями, и созерцание мира. В историю с ощупыванием слона можно добавить критерий времени и ощупывать его сегодня, через год или десять лет, и обнаруживать, что он изменился (и дело не в старении, слон как идея и принадлежность имагинального не стареет). Изменился сам субъект действия. С изменившимися нами становятся возможны уже другие отношения, в т.ч. со стороны Самости. Мы выходим на другой уровень, берем более широкий диапазон и усложнившееся содержание. В какой-то период времени Самость может предстать перед нами вполне как Тайна, которую мы не можем постичь, как безымянный Бог, место для которого остается в римском Пантеоне, как явление Неизвестного и приглашение к исследованию.
Как бы мы ни тяготели к тому, чтобы зафиксировать дефиницию Самости и тем самым обезопасить себя от нее самое (подобно Исиде, пытавшейся узнать тайное имя Ра) мы не можем этого сделать. В момент такой Встречи важно, как мы ответим из себя сейчас, не редуцируя до имевшихся когда-то ответов, потому что вопрос («пропповский» Зов) звучит сейчас, а не когда-то.
___________
Данная работа является исследовательской, не претендует на исчерпывающее освещение вопроса и приглашает к дальнейшему изучению.