Ночью шел ледяной дождь – вода в перемешку со снегом, приправленная нотками зимы, застилала асфальт, дорожки, газоны толстой коркой полупрозрачного стекла. Уже четвёртый день я просыпаюсь сама, без будильника, и это прекрасно, когда никто и ничто не диктует тебе, не ставит рамки и ограничения, не требует. В такие дни я чувствую себя свободной и счастливой. Неожиданно приходит смс – оповещение от МЧС – предупреждение о вчерашнем ледяном дожде, ветре и с просьбой быть аккуратнее. Опять поздно. МЧС всегда вспоминает обо мне в последнюю очередь и присылает запоздавшее смс, в котором не хватает одного слова– прости. Почему-то все мы опаздываем с извинениями и признаниями в любви.
– Сделай мне, пожалуйста, кофе, – попросила я мужа.
– Давай я научу тебя готовить кофе, покажу на какие кнопки нажимать, – это было уже не первое его предложение, но каждый раз я отказывалась. – А если я уеду по делам, а ты захочешь кофе?
– Тогда я просто тебя дождусь. Я хочу, чтобы ты всегда готовил мне кофе. С любовью. Так вкуснее. А готовить самой себе кофе с любовью – это, извините…
Я не стала договаривать, но, уткнувшись в книгу, знала, что он смотрит на меня и улыбается.
Цветовая гамма четверга была такой же, как и в среду, и во вторник – серое небо, дома, асфальт и лица людей. Словно с этим полуснегом, полу дождём выпал какой-то 1918-й или 20-й год.
– Ты в кого-нибудь влюблялась?- спросил он, поставив «латте с любовью» около меня.
– Много раз. Но люблю я тебя одного, – не отрываюсь от книги, ответила я.
– Я знаю, – через паузу он добавил, – Ты можешь влюбиться?
Этот вопрос заставил меня отложить книгу и обратить внимание на мужа.
– Зачем?
–От твоей любви всегда… лето. А когда ты влюблена, ты становишься весной – задумчивой с полуулыбкой, твои глаза становятся светло-зелёными как молодая листва.
– Я попробую, но ничего не обещаю, – я вновь взяла книгу, – Пока нет никого, кто был бы хоть капельку лучше тебя. Придётся влюбиться в тебя. Снова.
После завтрака мы разбрелись по разным комнатам, чтобы заняться каждый своим делом: он – работой, я – детьми. Старшая дочь гостила у бабушки, поэтому мне было проще. Я подошла к кроватке сына, он не спал, разглядывал картинки на постельном белье . Я взялась за бортик кроватки, как балерины берутся за станок. Хоть у нас и есть шведская стенка, но мне удобнее здесь, у кроватки, размять свои ноги, руки, тело, повспоминать позиции, поделать махи, комплименты. Мне показалось, что на меня кто-то смотрит, этот кто-то – книжный шкаф со стеклянными дверками.
“Когда-нибудь на книжных полках появится моя книга, в твёрдой обложке с красивым дизайном».
Я сделала глубокий вдох – выдох, подошла к шкафу, открыла его, и тут на меня полились голоса.
– Меня ты не переплюнешь! – смеялся Гюго.
– Кто бы говорил, – спокойно ответил Достоевский.
–Кх-кх! - деликатно, но доходчиво, кашлянул Пушкин.
– Давайте не будем считаться, – вмешался Чехов, – Меня больше ставят на сцене и экранизируют!
– Ох, уж эти мужчины! – переглянулась Айн Рэнд с Ахматовой и Митчелл, – Милочка, что же вы не пишете?
Хоть кто-то наконец обратил внимание на меня.
– Я пару месяцев была занята детьми, домом…
– Пару месяцев! Ты не написала ничего стоящего с момента рождения первого ребёнка! А это, извините, семь лет!
– Это кто это там орёт? – спросил Ремарк.
– Ясно кто! – усмехнулся Гоголь, – Лев Николаевич, что же вы так надрываетесь?
– Я ни одного дня не прожил без труда! А она…
– Да уж! Столько детей на трудили!– заметила Айн Рэнд, которая всегда была иронична и резка, – Ничего, что ваша жена и дом держала в порядке, и хозяйство, и детей, и вашу писанину редактировала!
– Молчать, эмигрантка! Перебежчица! Я бы таких, как ты…
Я закрыла шкаф, не в силах это больше слушать. Все книги, все их авторы галтели, перебивая друг друга. И только одна книга, чей шепот я услышала, только я и никто больше, сказала: “пиши “.