Елизавета Кузьмина–Караваева – мать Мария умерла в лагере от дизентерии. Мы это знаем. Но мы знаем и то, что она пошла в газовую камеру за другую женщину и перешила ей свой номер. Этого не было. Но это стало финалом ее биографии. Потому, что мать Мария должна была умереть так. Если человек прожил святую жизнь, и о нем возникает такая легенда – он этой легенды заслуживает. Человек должен заслужить легенду, и тогда пусть будет легенда.
Эта формула, прозвучавшая в программе «Агора», называвшейся «Биографии. Правда и вымысел» действительна, видимо, и в отрицательном направлении.
Яркий тому пример – биография Ежова.
О нем, например, говорят, что он сирота, усыновлённый Александром Шляпниковым - первым советским наркомом труда, который был расстрелян именно в тот период, когда Наркомат внутренних дел возглавлял именно Ежов.
Расстрелял Ежов и другого своего покровителя Москвина, который говорил о своем протеже:
"Я не знаю более идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным — он всё сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный недостаток: он не умеет останавливаться".
Ежов был не просто исполнительным и любимым подчиненным, но и другом семьи Москвина, часто приходил к нему в гости, родственники начальника ласково звали Ежова воробушком.
Ежов был рогоносцем. Жена наставляла ему рога с Михаилом Шолоховым, Исааком Бабелем и Отто Шмидтом.
Справедливости ради надо сказать, что с Бабелем она «хороводилась» до замужества с наркомом внутренних дел.
Ежов был трусом, утверждает молва, мотивируя свое мнение тем, что организатор «Большого террора», зная о «забавах» жены, побоялся что-либо предпринять в отношении ее любовников, пребывающих под сенью благоволения Сталина.
Однако другая молва дает повод усомниться в том, сто снисходительность Ежова к любовникам жены вызвана именно трусостью. Бытует мнение, что Ежов с 15-летнего возраста был склонен к однополой любви.
Следствие установило, что он сожительствовал с одним из своих охранников, бригадным комиссаром Константиновым, директором МХАТА Яковом Боярским и Главным государственным арбитром при СНК СССР Филиппом Голощёкиным - одним из организаторов расстрела царской семьи.
Полагаю, что основания сомневаться в достоверности есть и в этом случае. Общеизвестно, как в застенках НКВД добывались признательные показания. По отношению к своему бывшему руководителю система исключения не сделала.
«На предварительном следствии я говорил, что я не шпион, я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения» - Заявлял в ходе судебного слушанья Ежов.
Так что, если бы следственной машине, искусно настроенной Ежовым, потребовалось бы обвинить его в том, что он, например, подобно «Салтычихе» принимал ванны из крови невинно убиенных младенцев, оно бы справилось и с этим.
Очень может быть, что обвинить Ежова в мужеложстве потребовалось для того, чтобы успокоить других безропотных участников репрессий, дать им понять, что Ежов попал под раздачу отнюдь не за свою исполнительность. Эта часть обвинения была, так сказать, для партийно-чекистской элиты.
Для всего остального народа Ежова банально обвинили в предательстве и заговорщичестве, что было сформулировано в обвинительном заключении.
«У меня есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять, и я о них скажу после, но тех преступлений, которые мне вменены обвинительным заключением по моему делу, я не совершал и в них не повинен…». - Говорил Ежов на суде.
То, что Ежова на допросах избивали – правда. Правда и то, что его расстреляли.
Но народу, видимо, мало было знать, что его просто расстреляли.
Вымещая свою ненависть к низвергнутому наркому, люди придумывали подробности исполнения приговора.
Писатель Борис Камов транслирует молву о том, что «Ежова перед экзекуцией раздели до гола и отдали на расправу его бывшим подчиненным, которые стали его зверски избивать».
Это, вероятнее всего, домысел неравнодушных людей.
История эта содержит в себе такую подробность, что больше других старался один полковник, хотя такого звания тогда в госбезопасности не было.
«В комнату для исполнения приговора Ежова приволокли. И он уже мало чем напоминал живое существо. По одной версии, стрелять уже не было никакой нужды. И выстрелы были сделаны для порядка. А по другой — почти все сопровождающие пожелали разрядить в ненавистного наркома свои браунинги. Многие пистолеты были наградными, с серебряными монограммами на рукоятках».
И одна, и другая версии отражают нежелание людей принимать, что Ежова просто расстреляли.
Этой же причиной вызвана, вероятно, и еще одна «просочившаяся» сквозь года подробность.
«По рассказам очевидцев, в свои последние мгновения в глубоком сыром подвале Сухановской тюрьмы маленький тщедушный человек долго метался меж четырех стен, уворачиваясь от пуль. Казалось, они его не брали. Но это уже скорее напоминало конвульсию. Живым из этого подвала не выходил никто…».
Кроме этого, молва приписывает Ежову и то, что он отравил свою жену, хотя другая версия, по которой она сама свела счеты с жизнью, кажется более убедительной.
Зато не вызывает сомнений то, что Ежов не врал, говоря: «Я давал задание тому или иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же время сам думал: ты сегодня допрашиваешь его, а завтра я арестую тебя».
Все это совершенно не удивительно потому, что организатор «Большого террора» не мог не быть мерзавцем, родства не помнящим, женоубийцей, педерастом и трусом.
Остаться в народной памяти таким, каким рисовала его газета «Правда» в 1937 году он не мог.
«Ежов имеет громадные заслуги перед Родиной. Он разгромил и громит агентов фашизма - троцкисто-бухаринских бандитов, шпионов и диверсантов. Он - беззаветный борец за счастье, за процветание нашей Родины. Боевой чекист, соратник великого Сталина, Николай Иванович Ежов заслужил по праву любовь трудящихся Советского Союза».
Или народная любовь может вернуться?
Один из ресурсов ошарашил своих читателей статьей: «Вместо Дзержинского на Лубянке поставят памятник Ежову».
Конечно, слава богу, в данном случае это всего лишь авторский сарказм.
Зная, что в Орле установили памятник Ивану Грозному (об этом я рассказывал в статье «Историки упорно не хотят видеть в опричнине Ивана Грозного нашу Российскую инквизицию») и вернули мемориальную табличку Сталину (статья «Рокировка. Памятную доску о расстреле органами НКВД поляков демонтировать – Сталину установить») я понимаю, что толкнуло автора названной статьи, создать такой фейк.