Ещё алаверды к предыдущему.
Греческий (кафаревуса) был официальным языком чиновного сословия и Византии и Оттоманской Порты. Причём до сих пор не ясно, насколько верна реконструкция, и существовали эти две сущности последовательно или же в симбиозе (то есть являются описаниями одного и того же объекта с позиций разных сословий).
Когда я в детстве читал Апулея, у меня было стойкое ощещение, что он - явный современник Гриммельсгаузена. Очень трудно подделать стиль и характер стереотипов и архетипов эпохи. Весь строй текста, представлений, манера письма характерны для той эпохи. так что скорее всего Апулей жил именно в XVII веке, и его игривая манера вполне понятна для интеллигенции допотопной (т.е. богатой) эпохи. Понятно, что после потопа и последовавших за ним десятилетий деградации всё это воспринималось как очень далёкий золотой век, а такая манера письма была невозможна.
Стала возможной та манера, в которой писал Кантемир - унылая и декадентская. Потоп погубил не только цветущие города, но и характерное для античности превосходство торгового сословия и интеллигенции, что повлекло возвышение племенной военной аристократии и опускание старых элит. В Византии это означало возвышение черкесов, которых потом и стали звать турками, так что фанариоты, хотя и сохранили гражданскую власть, но стали зависеть от янычар, как нынешние главы администраций в РФ от чеченских смотрящих.
Деметриос Константин Кантемир был Господарь Молдавии, то есть генерал-губернатор и наместник провинции, но зависел от янычар. Его сын Антиох Дмитриевич был в числе первого поколения пытавшихся создать Русский литературный язык, наряду с Тредиаковским и Ломоносовым, но он следовал греческой манере и пытался навязать не только греческую грамматику, но и строй языка. Но славяне и угры, составлявшие население Российской Империи, имеют аспиративный тип произношения, то есть в словах есть ударные гласные, выделяемые приддыханием. В латыни и греческом совсем другой строй - там нет ударений, но есть зато выделение базовой гласной долготой, сохранившееся ныне разве что у эстонцев.
Кантемир пытался заставить туземцев произносить ударную гласную как греческую долготную. Поэтому его стихи сегодня нечитабельны, хотя в церковном служении до сих пор приходится употреблять эту манеру, поскольку музыкальный строй литургии приспособлен изначально для языка греческого, и потому силлабичен, а не аспиративен. Стих Кантемира выглядит нерусским, ибо его чтение в привычной ныне аспиративной манере выходит весьма кривым. Но попробуйте озвучить его в манере силлабической, читайте хотя бы наподобие церковного дьячка нараспев - и стих заиграет.
Чтоо так смуутен, дружоок мой? Щооки внутрь опали,
Блееден, и глааза краасны, как бы ноочь не спаали?
Задуумчив, как тот, что, чин патриарш достаати
Ища, конный своой завоод раздариил некстаати?
5Цугом ли запрещено ездить, иль богаато
Плаатье носиить, иль твоих слууг пеленаать в злаато?
и т п
Правда, это уже отредактированный в прошлом веке Пушкинским домом вариант, оригинал мне сейчас взять неоткуда. Когда текст переводили со старой грамматики на новую, заодно подредактировали и лексически - убирали архаизмы, а заодно (думаю, бессознательно, на автоматизме) адаптировали к аспиративной манере произношения.
***
На одном из заседаний Академи де сиянс, посвящённом процессу создания языковой нормы, многие стали возражать, что русскому языку не нужна буква ё, которая в европейских языках не буква, а е-умляут. На что княгиня Дашкова, президент Акадедеми, возразила:
- Но как же вы запишете без этой буквы такие слова, как онёр, энтрепринёр (полный список я не помню)?
И букву ё оставили. Но никто не возразил княгине, что все приведённые ей слова - французские. И русские ныне прекрасно обходятся, произнося вместо онёр - гонор, вместо инженёр - инженер, вместо шёдёвр - шедевр и даже фамилию доктора Фрёйда переиначили на русский лад и обзывают его Фрейдом :)
А не возразили княгине по простой причине. Русского языка ещё не было (собственно, к его формированию только и приступила Академи де сиянс по высочайшему распоряжению), и заседание шло на французском.
***
Как-то Пушкин знакомил Вяземского и ещё нескольких друзей со своими переводами Шекспира. Пушкин английского не знал, а Вяземский только что вернулся из Англии и играл в лондонского дэнди. Он рассмеялся и стал читать Пушкину первый же попасшийся английский текст с правильным лондонским произношением. Пушкин сильно удивился тому, как нынешние англичане коверкают речь и высказал предположение, что они не могут понять Шекспира, ибо не знают, как его читать. Это очень рассмешило Вяземского, и он предложил Пушкину показать, как надо читать Шекспира.
Пушкин стал читать, и по мере чтения усмешка Вяземского исчезала. Пушкин не только произносил все буквы, но и делал это нараспев, на латинский манер. Не в чистой силлабике, каковая присуща классической латыни, но в средневековой, уже переходной к аспирации, но ещё сохранившей элементы силлабики. И с этим пушкинским произношением текст Шекспира вдруг заиграл красками сочного живого стиха. И Вяземский понял, что таков был староанглийский язык времён Шекспира. Не знавший английского Пушкин, опираясь лишь на свой опыт переводов с латыни и греческого, интуитивно осознал и воспроизвёл строй забытого языка, живых носителей которого уже не осталось.
***
Конечно, не все тексты Шекспира принадлежат одному человеку (даже если конкретный Шекспир и существовал), но многие из его текстов очевидно допотопные, ибо отображают реалии именно античной географии, в послепотопное время уже забытой. У него купцы причаливают к берегам Богемии, герцог Афинский живёт среди античных героев, а язык комедий содержит явные латинизмы, явно выдающие, что родным языком автора был один из диалектов лынгва латына вулгарэ. Да и реалии жизни Вероны автор знает не по-наслышке. С другой стороны, хроники написаны явно позже, уже в эпоху близкого к нынешнему произношения английского языка.
Впрочем, тут скорее всего вполне обычная история для такого рода дел. В ряде случаев "национальных гениев" создавали ради престижа, а иногда и коммерческой цели ради. Например, голландский художник Хан Антониус Ван Меегерен(1889-1947), будучи обвинён в том, что продавал нацистам национальное достояние (картины Вермеера и Франца Хальса) на суде не только признался, что все картины нарисовал сам, но даже и изготовил в порядке следственного эксперимента ещё пару Вермееров. Понятно, что если бы его не притащили в суд за сотрудничество с нацистами, так он бы и не признался. Так что любой владеющий логикой человек может сделать следующий шаг и прикинуть, сколько голландцев, пуссенов, рафаэлей, рокотовых и кандинских являются подделками.
Известна скандальная история, как некий одесский ювелир в 20-е годы в парижской эмииграции подробно описал, как изготавливал "золото скифов" и какая это таки была наваристая афёра. Показал. Но "золото скифов" из музеев после этого не исчезло. А уж когда старик Фаберже валил в Париж, ОГПУ отжало у него все клейма, и этими клеймами до сих пор клеймят продукцию фабрики "Русские самоцветы", удовлетворяя растущий спрос на яйца.
Но это всё примеры коммерческого использования раскрученных брэндов, а были и другие истории. Например, когда во второй половине XIX века сложилось патентное право, всякое появление нового изобретения вызывало тут же "открытие в архивах" других стран патентов, выданных ещё до появления патентного права. Тогда и появились "Национальные гении" - Лавуазьё у французов, Ньютон у англичан, Ломоносов у русских и Леонардо да Винчи у итальянцев. Ломоносов умудрился открыть атмосферу Венеры до появления прозрачного стекла (не говоря уже о телескопах), а чедесным образом обретённые дневники Леонардо содержали все технические решения на уровне представлений 90-х годов XIX века, не раньше и не позже...
То же самое случалось и с литературой. И если Шекспиру приписывали сочинения, явно современные Шиллеру, скорее из соображений коммерческих (раскрученный брэнд = успех постановки), то труды Пушкинского дома по приписыванию Пушкину, а затем и другим назначенным гениям текстов явно более позднего происхождения было уже государственным заказом, как и изготовление многолетней подшивки никогда не существовавшей в реальности петровской газеты "Санкт-Петербургские Ведомости" с выдающими эпоху шрифтами и явными приколами авторов.
Доходило до смешного. Отвечавший в Пушкинском доме за подготовку к столетию Пушкина текстов господин Барков, сочинивший, впрочем и сам, некоторое количество пушкинских текстов и любивший приколоться, стал и сам жертвою прикола, когда его сотрудники сочинили приписываемые Пушкину "исторические анекдоты" про Баркова. Но смех смехом, а изготовленная по всем правилам пушкинского "гусиного пера" рукопись попала на сторону и была признана аутентичной, после чего господин Барков отправился в XVIII век, получив там "предка", а сочинённая Барковым как пародийная подделка о Луке Мудищеве, отправивилась к предку на сто лет назад. Однако же, идентичность манеры с множеством приписываемых Пушкину текстов натолкнула последующих филологов на мысль, что автор текста всё же Пушкин, приписавший его Баркову из соображений цензурных.
Так что литературные мистификации стали к концу XIX века средством государственной языковой политики. Впрочем, раз уж зашла речь о литературных мистификациях, о них я напишу отдельно.
19 фев, 2015
Подписаться на Telegram канал shel_gilbo