Из "Отчёта о прожитой жизни" прапрадеда Теньгушева Кузьмы Ивановича (1888 - 1966). Дата написания 1964-65 г.
Часть 2
Мы пробыли в Каргате три дня, кто как смог оделись. Подобрались жители Кургана, Челябинска, собрались в артель человек 20 - 25. Много людей уже болело тифом, и питание достать было трудно, тем более нам, так как у нас денег не было, а у кого были, их уже не брали. Вещей тоже нет, чтобы обменять, кое у кого, если сохранились и то, немного. У меня сохранились часы, кольцо обручальное золотое и георгиевский серебряный крест. Нам посоветовали идти стороной от железной дороги в верстах 20 -25, там вас накормят и пустят переночевать, так мы и сделали. С фельдшером Аникиным набрали на станции тряпок, что валялись брошенные белыми при погрузке и принесли на квартиру, порезали, и каждый себе из этой кошмы сверх ботинок ноги обвернул. Все что можно собрали из этих тряпок и лохмотьев и крутили на ноги и на себя, чтоб было теплее. Направились в путь дорогу, дорогу дальнюю.
Тиф уже давал о себе знать, на станциях было много больных солдат идущих на запад. До Омска шли стороной от железной дороги. В поселках на ночевку пускали, конечно не с распростертыми руками. Немало людей на нас смотрели косо, так как мы были отступающей армией белых. Казаки не мало причинили зла жителям сельской местности, много было взято скота, особенно лошадей, угнанных без возврата. Были семьи, ждавшие возврата родных, которые были мобилизованы белыми. В поселках, где мы появимся, много людей спрашивали - не видали ли их сыновей и мужей.
В Омск мы не попали, а вышли к Куломзино (*ныне. станция Карбышева-1 г. Омск), чтоб узнать, идут ли поезда на Челябинск. Поезда уже шли, но еще плохо, а уехать по направлению к дому было очень трудно. В вагоны, где ехали люди, нас не пускали, боялись тифа и нашего вида. Тиф уже свирепствовал во всю. На станции Куломзино стоял состав вагонов на запасных путях, груженый людьми, умершими от тифа, видимо, подобранных на линиях железной дороги, станциях и разъездах. Нагружены как дрова, кто в какой позе, одежде, а некоторые в одном белье и даже без белья. И вот мы посмотрев на всю эту картину, решили опять продолжать ход в пешем порядке стороной от линии железных дорог. Тут нас собралась артель исключительно челябинцев и двух - один из Петропавловска и мой сослуживец Аникин из Кургана. Артель не большая - 8 человек. К нам присоединился один челябинец Рябинин Сашка, недалеко живущий в Челябинске от меня. Он как будто был больным, болел тифом или просто простыл, определить было трудно. Но как земляка мы его взяли с собой, и он с нами шел еще дня два. На третий день, переночевав в деревне, стали выходить дальше. Рябинин совершенно ослаб, но просто слезами плакал, чтоб мы его не бросали, он чувствует, что еще может идти. Мы в этот день рассчитали, что можем выйти к станции Исилькуль. Там, если идут поезда, уедем по железной дороге до дома, и мы Рябинина взяли с собой. Он уже был плох, и на ночевке ничего не ел. И все просил пить, видимо у него был жар. И вот мы, пройдя из поселка км 7-8, уже по очереди его вели Сашу под руки. Пройдя так еще 1 - 2 км, паренек совсем раскис и идти не смог. До следующего поселка идти было еще порядочно, а он уже начал терять сознание. Кругом стоял мороз. Что делать? Нас еще догнала небольшая артель, таких же горемык как и мы, по дороге никакого транспорта нет. Саша Рябинин как-то начал икать и что-то хотел сказать, но уже не мог. Через 5-7 минут стал недвижим, глаза полуоткрыты, весь размяк. Наш фельдшер Аникин стал слушать пульс, стоя над ним на коленях. Затем встал и говорит: "Все, Саша на том уже свете, а поэтому, давайте как-то хоронить." Метра два от дороги разгребли ногами снег до земли и похоронили нашего Сашу. Сняли шапки, поклонились ему, сказали, чтоб не поминал нас на том свете лихом. Засыпали снегом и пошли опять в путь дорогу по- быстрее, так как шли очень медленно с Рябининым и, пока его хоронили, порядком замерзли в своих шмотьях из рыбьего меха.
Прибавили скорость хода и уже затемно пришли к Исилькулю. Стали искать ночлег и кое как, разделившись, нашли. На утро в Исилькуле нашего брата много. Тут мы встретили ещё земляков и даже родственника мужа сестры, моей старушки двоюродной Ивановой Марьи - Петра Архиповича Калинина и его товарища сослуживца Александра Стражникова. Решили своей отдельной артелью в 5 человек пробовать идти по край линии железной дороги, где есть возможность поехать, а где своим ходом, но не удалятся далеко. Один из пяти человек сослуживец Калинина был жителем города Петропавловск. На следующий день пристроились на отходящий поезд на Петропавловск, гружёный какими- то санями и телегами. На платформах большинство вагонов были крытыми товарными вагонами, неизвестно чем груженные. И вот нас пятеро и ещё другая артель, человек около десятка, устроились на санях, груженных на платформы. И как тронулся поезд, мы уселись и поехали вперёд к дому. Но в то время поезда ходили так, что лучше пешком идти, чем ехать. Верно до разъезда идёт хорошо, но стоянки, которые мы кляли на чем свет стоит, получались так - полчаса едем, час-два стоим. Так мы этот день проехали не больше 40-45 километров. Замёрзли, обморозились т.к. был сильный мороз, и сидеть на санях в нашем одеянии - мука адская. Сидишь и хлопаешь руками и ногами, мотаешь, чтоб немного согреться. В такие минуты и вши начинают замерзать и не дают себя чувствовать. Ехать так дальше было невозможно. Тут от линии невдалеке, километров 1,5 - 2, было какое-то селение. Мы там напросились кое как переночевать. Нас пустили какие- то старик и старушка, которые ждали возврата своего сына от белых и, глядя на нас, эта бабка смотрела и причитала говоря, что их сынок тоже где-нибудь также скитается, мёрзнет и мается как мы. А на нас можно было действительно полюбоваться, в каком мы были виде. Одежда я уже была на всех хуже некуда. Вот эта бабка затопила печку, чтоб отогреть нас, скитальцев. Все мы расселись кругом у печки, все пять человек, отдирая от ног разные лохмотья. Раздели с себя все тряпье и отогрелись. Намаялись все за весь день. Отказались даже от чая и еды, всех клонило спать. Спали кто как мог, так и откинулись. Спасибо дедушке, принес целую вязанку сена. В избе стало очень тепло от печи, даже жарко. Но как не хотелось спать, сон был какой-то кошмарный. Вши тоже в тепле ожили и заходили по нам, как хотели, разъедая и так разъеденные места, особенно поясницу и немало доставалось спине, и кроме этого, сильная была боль на ознобленных руках и лице. Но как бы не беспокоили вши и боль обмороженного лица и рук, все же мы очень хорошо выспались. Так давно не спали на мягком ложе-сене, а бабка с дедкой подтапливали печь, чтоб нам было тепло. Утром мы все встали, нас бабка всех напоила чаем, наварила картошки и дала хлеба. Все отдохнули, наелись и чувствовали себя намного лучше, чем вчера вечером, когда пришли к ним. Они нас оставляли ещё на день и ночь, чтоб мы набрались больше сил, но дом манил нас к себе. Скоро праздник Рождества и мы решили денек пройти пешком до станции, километров 30 - 35.
Вышли утром в путь дорогу, нас ещё км 5 - 6 подвезли два крестьянина, ехавших за сеном. А дальше шли пешком, к темноте дошли до станции. Опять нас пустили переночевать, правда в этот раз было сложнее договориться, и следующие утро стали пытаться поехать на поезде. Нам это удалось, и мы в обед попали на поезд, даже в теплушку, в которой какие-то два солдата везли десятка три овец. Сверху были нары и мы вот на одной стороне вагона на этих нарах и устроились. На второй стороне ехали эти два солдата. Утром были в Петропавловске. Нас увел к себе товарищ, что ехал с нами от Исилькуля, сослуживец Калинина. Жил он далеко от вокзала и хата была не большая, но там мы прожили весь день и ночь. Жена нашего товарища и мать кормили чем могли, видать жили не богато. Мы у них днём выспались. Хозяин со своей семьёй был в передней комнате, а мы на кухне залезли все четверо на печь, там у нас горела лампа. Светло было и мы давай снимать с себя одежду, нижние рубашки, штаны. Занялись битьём вшей. За полночь столько убили, что если бы считать то все равно счёт потеряли. Ногти и часть пальцев у всех были в крови как у мясников во время резки скота. Сидим и бьём, голые, вшей, а у самих везде и всюду чешутся разъеденные вшами места, и кто бы посмотрел на всех нас, в каком мы были виде, раздетые и искусанные, не бритые давно, у всех обморожение лица и рук. Если бы кто либо снял нас на фотокарточку, мне думалось, снимки были бы не из весёлых и приятных. Но нас никто не снимал, и никто не видел, а мы уже один к другому пригляделись и изучали вид друг друга.
На следующий день опять отправились, уже вчетвером, пешим порядком по краю линии ЖД. Нам сказали сесть на поезд лучше, где либо на разъезде или станции, чем здесь, в городе. Так мы и сделали, прошли в этот день километров около 30. Заночевали в деревушке около разъезда. Утром удалось сесть на поезд. Так мы дня через два были в Кургане. С горем пополам ехали, мёрзли и где можно отогревались на разъездах и станциях. Даже одну ночь ночевали в железнодорожной будке, где над нами сжалились и пустили обогреться, а затем даже переночевать. И так мы были в Кургане. У моего приятеля и сослуживца Аникина, у которого мы прожили около двух суток.
От Аникина мы отправились втроем до своего города Челябинска по ж.д. пешим порядком и через дня три с небольшим были всего в 20 верстах от города. Оттуда пошли на прямую, не по ЖД, а по просёлочной дороге, идущей прямо в город. Чувствуя близость дома начали шагать быстрее, повеселели и к обеду были уже в городе. Был конец рождественского поста, 23/XII по старому стилю. Мы с Петром Архиповичем Калининым направились прямо ко мне, так как его жена и двоюродная сестра моей старушки жили у нас, так как у нее не было хаты. Наш товарищ Александр Стражников в начале города повернул по направлению своей квартиры, так как жил в другом районе города. А мы с Петром пошли прямо к нам в Заречную часть города. Когда пришли к нам в дом, нас встретили с причитанием наши жены и мои милые ребятишки Зина, Сережа и Кланя (*уменьшительная форма имя Клавдия) и, конечно, сразу нас никто не узнал, пока мы не заговорили. Так видимо были хороши и красивы во всем рваном, полубосые, обмороженные, на лицах сплошная короста, обморожены кисти рук. Как бы мы не были плохи на вид, в семье были очень рады нам, ведь нас уже почти считали погибшими. Все были рады бесконечно, что пришли домой живыми и почти здоровыми, несмотря на все трудности и мытарства дороги. У нас на заднем дворе была своя хорошая баня и наши бабы быстро затопили баню, чтоб обмыть нас и надеть все чистое белье. Всю с нас рвань и тряпки сняли и выбросили на мороз, сразу одели во все чистое. Часа через 2 - 3, как поспела баня, нас повели по очереди жены в баню, где обмыли как полагалось. Со мной в жару даже сделался обморок, минуты на 2 - 3, но скоро все прошло. Короста на лице в бане отопрела, она намокла, но не отвалилась совсем, а держалась еще на каких-то жилках. Отрывать было больно, но через 2 дня она отпала. Сильно лицо боялось, почему- то, мороза, новая кожа на лице была очень чувствительная. Мне нужно было явится в военкомат на учет, где всех сразу брали в запасные полки. С моим товарищем Петром Архиповичем Калининым получилось очень плохо. Он вскоре заболел тифом и быстро умер. Перенес столько мучений, шел домой к своей молодой жене и дочке, и вернувшись, не пожив, в рассвете сил, молодой закончил свой безвременно земной путь, оставив жену с ребенком.