Он был личностью. Тем, что сейчас не встретишь в актерской молодежной среде. Или встретишь очень редко. Даже его могучий талант не смог заслонить таланта Гафта-человека. И мы любили его не только за его роли, а еще т за то, чо такой мощный интеллект живет среди нас.
О нем уже при жизни ходили байки и легенды. Некоторые из них создавал он сам. Теперь, когда он на небесах, люди будут вспоминать о нем с улыбкой и неизменным «А помнишь…»
Из многих историй о Гафте мне нравится вот эта, рассказанная талантливым Борисом Львовичем.
Как мы с Гафтом самолёт сажали.
Дело было в конце 90-х. Позвонили мне из Оренбурга и предложили приехать на два концерта с Валентином Гафтом, отработать по отделению. Я тут же перезвонил Валентину, он удивительно быстро согласился, я сообщил в Оренбург, и дело покатилось привычным путём: дата, зал, афиши, билеты…
Очень я обрадовался этому оренбургскому звонку! Гафта я обожаю! Такой человеческой природы я среди наших артистов больше, пожалуй, и не припомню. Удивительное сочетание мощной мужской фактуры и абсолютно детского нутра! То, что настоящие актёры до конца дней своих остаются детьми – это давно уже стало общим местом. Дети ведь о своих реакциях не задумываются, а просто смеются, плачут, гневаются, радуются… (Ходячий в актёрских кругах рассказ: Гафт, якобы, встречает Приятеля и спрашивает, видел ли тот его в новом спектакле. «Конечно, видел, - отвечает Приятель – блестяще играешь!». «Да нет, - вешает нос Валя, - плохо играю, неорганично…». «Не, старик, очень хорошо, - не соглашается Приятель, - и всем нравится, не только мне!». «Ну, вспомни, - настаивает Гафт, - вот тут неорганично, и вот тут, и вот этот эпизод я залажал…». «Ну, вообще-то… - задумывается Приятель, - конечно, ты прав… Иногда мажешь, конечно…». «Кто мажет, я? – вдруг взрывается Гафт. – Ах ты, говно! Да я гениально эту роль играю! Да я тебя проверял! Я играю гениально, а ты… Ни хрена ты в театре не смыслишь, говно!!!»).
Короче говоря, после всех переговоров выпал нам для полёта в Оренбург некий понедельник. Всё совпало: у Гафта в «Современнике» выходной, а в Оренбурге зал свободен. Прилетим в понедельник утром, отработаем два концерта в пять и в восемь, поужинаем, переночуем и утренним рейсом домой. Но последнее условие незыблемо, предупредил Валентин: во вторник в театре «Пигмалион» - Профессор Хиггинс, главная роль, должен быть, как штык! «Конечно, - отзвонили организаторы, - во вторник рано утром улетите, у нас уже и билеты на руках!».
Всё, вроде, складывалось, да возникла загвоздка: за неделю до нашего вылета тот рейс, что в понедельник утром, отменили! Что-то он там людей мало набирал. Выходило, что лететь надо в воскресенье вечером, но тут Гафт забастовал. В то воскресенье в московской усадьбе Кусково известный креативный продюсер Борис Беленький устраивал вручение ежегодной театральной премии «Хрустальная Турандот». Отборная публика: звёзды театра и кино, мэр Лужков, премьер Черномырдин, словом, бомонд числом ровно двести человек, и ни одним больше. (Без ложной скромности скажу, что и мы с женой попали в это число!). Гафт, вообще говоря, не особенный любитель тусовки – мог бы и проманкировать, но тут был особый случай: как раз на-днях они поженились с красавицей Олей Остроумовой, и «молодому» супругу очень хотелось выйти с ней в свет! Так что лететь воскресным рейсом Валентин Иосифович резко отказался.
Оренбургские занервничали: два зала уже были проданы битком. Пару дней обрывали мне телефон, и вдруг звонят с радостной вестью: выход нашли! Есть самолёт в понедельник утром, но летит он в Душанбе, а в Оренбурге у него техническая посадка для дозаправки топливом! Берите, говорят, билеты до Душанбе, а в Оренбурге мы вас распрекрасненько снимем с рейса, и все дела! А билеты до Душанбе оплатим, само собой. Начальник авиаотряда в Москве предупреждён, всё сделает, как надо!
Ну, протусовались мы с Гафтом и нашими жёнами в Кусково, поаплодировали лауреатам, выпили по рюмке на фуршете в роскошной оранжерее, а наутро явились в Домодедово. Я из ВИП-зала позвонил начальнику авиаотряда, тот всё подтвердил – мол, все, кто надо, в курсе, не волнуйтесь.
Сели, летим. Полный самолёт таджиков, поглядывают на Гафта, не скрывая любопытства, улыбаются – золотые зубы от уха до уха. Стюардесса с такой же улыбкой нам стаканчики принесла, мы ей про Оренбург напомнили, она радостно покивала: «Канышна, канышна, обязатылна!». Мы с мэтром фляжку коньяка по стаканам разлили – сидим, разговариваем. Валя рассказывает, какие у него отношения с Волчек по поводу «Пигмалиона»: театр ему платит за Хиггинса особые большие деньги, но если по вине Гафта спектакль отменят, он обязан отдать огромную неустойку, чуть ли не стоимость аншлага. Тут из кабины пилотов выходит стюардесса и, сияя золотом во весь рот, сообщает: «Немыножка непириятност! Аринбург пасадка не будит, литим пирямо Дюшанбе!».
Я смотрю на Гафта – он белеет на глазах! Тянет к моей шее руки и хрипит: «Убью!». А руки у него, чтоб вы знали, как мои ноги – в смысле мышечной массы! Я выпрыгиваю из кресла и несусь в пилотскую кабину.
Пилот, очень симпатичный мужик по имени Рашат (золотой зуб всего один, где-то сбоку!) спокойно обьясняет мне, что ему на словах задачу высадить нас в Оренбурге поставили, но вот перед ним лежит «Полётная ведомость», там посадку в Оренбурге не указали, поскольку баки полны, и технической необходимости нет. А эта «Ведомость» есть для пилота единственный и непререкаемый документ в полёте. «Так что всё понимаю, но извините, не могу».
Бегу назад в салон. Вижу, как возле вжавшегося в борт Гафта столпилась целая толпа «золотозубых», утешают наперебой. Впереди самый большой и пузатый ласково обьясняет: «Нищево особиный! Сищас пирилитим Дюшанбе, паедем ка мине, будишь кушать-пить-отдыхать! Моя родня пиридёт, немыножко будет на тибе глядеть! Диньга обратный дорога я тибя дам, а самолёт из Дюшанбе Маскву вси равна тулька пятнису!».
Продираюсь, хватаю Гафта за руку, выдёргиваю из толпы, как морковку, и мы бежим обратно в кабину. «Рашат, - проникновенно вещает Гафт, прикладывая руку к груди, - пойми: спектакль в Москве завтра, неустойка, в Оренбурге полные залы, люди не виноваты, организаторы попадут на бабки!..». Пилот Рашат так же спокойно и чуть виновато объясняет про «Ведомость», и что он не имеет права. Гафт: «Свяжи с начальством! С любым, кто может скомандовать!». Рашат связывается, протягивает нам наушники, в которых голос какого-то начальства. Гафт на самых своих обаятельных «низах», убедительно, как только возможно: «Ребята, это Валентин Гафт! Такое дело! Обещали десять раз, что посадят, спектакль в Москве завтра, неустойку дикую платить, в Оренбурге полные залы, люди не виноваты, организаторы попадут на бабки!..». Скучный голос в наушниках объясняет про «Ведомость», про то, что нельзя, потому, что нельзя никак. И вдруг Гафт багровеет и взрывается: «Я что, непонятно объяснил?!! Это Гафт!!! Валентин!!! Я сыграл столько лётчиков, сколько у вас во всём «Аэрофлоте» нет!!! ПО-СА-ДИ-ТЕ СА-МО-ЛЁТ!!!». От него ударила такая волна энергии, что я рефлекторно отшатнулся в сторону!
В наушниках возникла пауза. Потом голос скомандовал: «Пилот! Решение – на Ваше усмотрение!».
Рашат вынул сигарету и медленно закурил. Затянулся пару раз, потом спокойно произнёс: «Прошу посадку в Оренбурге в связи с технической необходимостью!». И я услышал, как начальственный голос в наушнике сказал: «Ну и мудак!».
И Рашат посадил самолёт. Мы с Гафтом выскочили на лётное поле.
Прилепивши носы к иллюминаторам, нам махали вслед «золотозубые».
Пилот вышел нас проводить. От предложенной нами денежной компенсации он категорические отказался, но с радостью принял наши книги и кассеты с автографами. Он оказался небольшого роста, нам с Гафтом до подбородка. Гафт обхватил его своими стальными ручищами и прижал к груди, легко оторвав от земли: «Как же ты решился, старик? – дрожащим голосом спросил он. – Тебя же твои начальники теперь на куски порвут?». Рашат спокойно так улыбнулся: «Да я подумал, что мне через год на пенсию уходить. Двадцать четыре года летаю, ни одного взыскания, одни благодарности. А теперь будет, что вспомнить. Внукам будет, что рассказать!».