Изображение из открытых источников.
«Часовой обязан бдительно охранять и стойко оборонять свой пост. Нести службу бодро, ничем не отвлекаясь, не выпуская из рук оружия, не передавая его никому, включая тех лиц, кому он подчинён…». Прошло 33 года, а эти строчки врезались в память как «Отче наш», и я сейчас смогу слово в слово рассказать все 14 пунктов этого положения устава под названием «Обязанности часового».
В караул я ходил часто. Чаще, чем во все другие наряды. Помнится, в наряде по столовой был всего раза три, раза два дневальным по парку и по кочегарке. Один раз по свинарнику. Часто ходил в наряд дневальным по дивизиону, ещё чаще – в караул.
Первый свой караул я не забуду никогда. Получилось так, что я попал в него случайно, как «кур во щи». Караульный десятого поста второй смены занемог перед самым разводом, и его увезли с приступом аппендицита на «санитарке» в госпиталь. А я был освобождён от наряда, так как помогал художнику оформлять стенд, не помню уже какой. Решили, что художник обойдётся один, и вместо заболевшего воина в караул заступил я. Сходили с разводящим в «оружейку», взяли мой автомат, а автомат заболевшего поставили на место. Положили в его подсумок два моих пустых магазина, а два заряженных разводящий выдал мне – под роспись.
Никакого инструктажа я не проходил, устава караульной службы в руках не держал, смену караула видел только в кино. Первый свой инструктаж я получил от старослужащих. Оказалось, что десятый пост – это самый дальний. Пешком туда идти надо часа два, поэтому смену караульных везут на дежурной машине. Пост этот находится прямо в лесу и называется «Резервный КП». Просто опушка леса, огороженная колючей проволокой. С одной стороны дорога, с остальных трёх лес. На этой опушке находятся два опечатанных входа в подземные бункеры, посреди опушки стоит «грибок» для часового, и всё, больше ничего – ни связи, ни освещения. Да, ещё перед входом стоит столб с табличкой «Вход воспрещён», на этом столбе должен висеть тулуп от предыдущего часового. Но это было всего лишь описание. Дальше пошли рассказы про этот пост – один «кучерявей» другого.
- Ты, главное, не бойся, там нет никого – Начал свой рассказ рядовой Осяев, - Ну, если только бомжи придут – прятаться. Их тут местные пацаны гоняют по «беспределу». Но ты в них не стреляй. Заорёшь чего не-будь – они сами уйдут. Только смотри - пока с ними разговариваешь, пацаны могут сзади подкрасться. Я раз стою – трое бомжей подходят с дороги: «Пусти, мол, переждём». «Нет», говорю, «Идите вы лесом». Поворачиваюсь, а сзади пацаны – человек семь – с ломами, палками, арматурой. Хорошо, я пока с бомжами разговаривал, на всякий случай с предохранителя снял и затвор передёрнул, а то бы не успел. А так – пальнул им под ноги, они и разбежались.
Продолжил ефрейтор Махорин:
- А я стою, подходит бабка какая то: «Как», говорит, - «Сынок, на Легостаевку выйти»? Ну, это деревня там рядом. Я подошёл поближе, показал. Оборачиваюсь – два «амбала» стоят – один с обрезом, другой с топором. И говорит один: «Бросай автомат – живой останешься».
Как он остался в живых, мне узнать не удалось, потому что пришёл разводящий и выдал свой инструктаж:
- Мы когда тебя менять поедем, смотри внимательно – если просигналим издалека три раза – значит, проверяющих нет. Беги на выход, тулуп снимай, вешай на столб, разряжайся и прыгай в кузов, я из кабины вылезать не буду. -
Потом, оглянувшись на присутствующих, добавил:
- Да, если всё- таки нападение будет, и живой останешься – не уползай далеко, ползи ближе к выходу, чтоб тебя долго искать не пришлось.
От такого напутствия короткий ёршик моих волос вместе со скудным мехом солдатской ушанки поднялись вверх, и так и остались стоять, а душа наоборот, резко рванула вниз, где то в район пяток.
И вот мы уже едем менять часовых на дальние посты. Я и ещё двое караульных с восьмого и девятого поста трясёмся в тентованном кузове дежурной машины ЗИЛ-131. Меняем на восьмом, на девятом, и дальше уже везут меня – на мой треклятый десятый пост. Дорога резко свернула в лес, как бы нырнула. ЗИЛ- 131 бодро бежал по узкой и извилистой дороге на третьей скорости, почти не переключаясь. Мог бы и по тише ехать – не на гулянку торопимся. Лес подступал вплотную к дороге – в темноте не разглядишь – какие деревья – ели или сосны. Ночь была тёмная – где то в пяти метрах ничего не видно. Казалось, лес расступается впереди, а сзади потом снова сходится в стаю. За каждым деревом мерещился бомж, за каждым кустом – пацан с ломом в руках. Сквозь шум мотора чётко прослушивались щелчки, переходящие в свист – это «амбалы» взводили обрезы и махали топорами, со свистом рассекая воздух. Вся моя предыдущая служба с нарядами по столовой, по кочегарке, по дивизиону, казалась детской забавой по сравнению с предстоящим испытанием. Я и раньше то никогда не был в ночном лесу, а тут – ладно бы просто так ехал, а то везут как барана – на заклание. Мысленно я уже попрощался с жизнью – жил, жил 18 лет, а тут на тебе – ломом по голове, и привезут домой в «цинке», и памятник со звездой над могилкой поставят.
Водитель просигналил три раза, и через минуту мы уже подъехали к посту, развернулись. Я спрыгнул, а сменяемый часовой залетел в кузов чуть ли не с разбегу, даже не взглянув на меня.
«Стотридцатьпервый» резко рванул с места и быстро умчался, увозя с собой веру в человечество, надежды на будущее, и связь с цивилизованным миром.
Да, есть места, где слово человек перестаёт звучать гордо, а гордо звучат другие слова, такие как ночь, лес и враг. Именно в таких местах, волосок, на котором висит жизнь человека, легче всего оборвать. И неважно чем – палкой по голове или дробью в сердце.
Но врагов пока не видно – может, палки ломают, ломы куют, обрезы заряжают или топоры затачивают.
Я огляделся, увидел белое пятно – это был тулуп на столбе. Одел его, автомат на плечо. Подошёл к «грибку», постоял. Обзор хороший, но место открытое, дует со всех сторон. Подошёл к входу в бункер. Тут затишье, ветра почти нет, но обзор никудышный – видно только часть дороги и лес с одной стороны, всё остальное не просматривается. Вернулся назад к «грибку». Повесил автомат на грудь. Сначала хотел как Осяев, сразу снять с предохранителя и передёрнуть затвор, но подумал: «А если вдруг живой останусь – потом после смены придётся разряжаться и снова передёргивать, патрон выскочит из патронника, и где его искать в снегу ночью»? Снял с предохранителя, а руку решил держать постоянно на затворе, если что – передёрнуть недолго. Но рука быстро замёрзла, и я сунул её назад в рукавицу. Обошёл два раза весь пост, закурил. Вроде всё тихо. Потихоньку нервы встали на место. И я уже начал злиться – почему их так долго нету – ни бомжей, ни пацанов, ни «амбалов» с обрезом. Что я их – ждать, что ли должен? Подумаешь тоже – «охотники за бомжами»! Бомжа побить каждый сможет, а ты солдата побить попробуй. Ко мне ещё подойти надо – у меня автомат и два магазина патронов. Я же, как Осяй, под ноги стрелять не буду, а буду сразу на поражение. Такой вот я жестокий. И я представил себе, как снисходительно похлопывая Осяева по плечу, говорю ему – здоровенному краснощёкому уральцу, с квадратной мордой «восемь на семь – семь на восемь», отслужившему полтора года:
- Не боись, больше не сунутся! Я же землю пулями рыть не привык.
Это меня так рассмешило, что часть моих страхов куда то улетучилась и я даже начал насвистывать какую то мелодию, бродя по посту по треугольнику – «грибок» - вход на пост – двери в бункера. Правда, мелодия всё время сбивалась на похоронный марш, а потом на мелодию песни: "Ушёл совсеем, не встетив первую веснуу"... и я каждые полминуты оглядывался назад, но это дела не меняло. Время пролетело незаметно. Вскоре я увидел свет фар подъезжающей машины, потом прозвучали три коротких гудка, и через две минуты я уже влетел в кузов с разбегу, не дожидаясь, пока спрыгнет приехавший на смену боец.
Потом мне понравилось ходить в караул. После двухмесячной суматохи начала службы, когда осмыслить что - либо просто не было времени, появившаяся возможность двухчасового «полёта мысли» приятно радовала. Можно было помечтать, подумать о доме, о друзьях, сочинить письмо домой, а потом, в караулке, написать. Но сначала я выучил «минимум по уставу» - «Обязанности часового», «Неприкосновенность часового», «Что запрещается часовому» и т. д. Я прочитывал один абзац несколько раз в караулке, потом повторял про себя, сверялся с текстом, и опять проверял. И на посту повторял раз по пятнадцать. Приходил с поста и опять сверялся с текстом. И уже через три караула меня стали вызывать к начкару, когда проверяющий просил вызвать какого ни-будь «молодого» на предмет знания устава. Пару раз меня «подлавливали» на каверзных вопросах, типа: «Какова должна быть длина цепочки, которой привязывается кружка к питьевому бачку, установленному в караульном помещении»? Но и тут я нашёл выход – раз существует вопрос, значит, должен быть и ответ на него. Творческая часть моего ума, уставшая от безделья, активно включилась в работу, и всего за одну смену на посту я придумал довольно таки замысловатые ответы на каверзные вопросы. Записал потом на листочек, выучил, а листочек порвал и выбросил в мусор, чтоб никто не знал, кроме меня.
В следующем карауле меня опять вызвали к начкару на предмет знания устава. Проверяющий поспрашивал то-сё, «пятое-десятое», и ехидно улыбаясь в усы, задал вопрос:
- А какова должна быть длина хвоста караульной собаки?
На что я, не дрогнув ни одним мускулом, не задумываясь и без запинки, ответил как по писанному:
- Длина хвоста караульной собаки не должна превышать более чем в два раза величину извилины коры головного мозга задающего вопрос.
И хотя я не уверен, что термин «величина извилины коры головного мозга» существует в медицине, да и вообще в жизни, прозвучало всё довольно складно и убедительно.
Тут, как пишут в романах, «повисла гробовая тишина». Проверяющий одной рукой теребил усы, а другой делал какие то странные движения, как будто пытался одновременно почесать в затылке и потрогать мочку левого уха. Начальник караула и помначкара сначала открыли рты, а потом расхохотались так громко, что проснулась отдыхающая смена, а у «дедушки», писавшего письмо любимой девушке, дрогнула рука, и он сделал помарку, и письмо пришлось переписывать заново.
После этого меня зауважали, и разрешили спать в отдыхающую смену. Солдатам первогодкам такое разрешалось только «шнуркам» - то есть отслужившим по полгода, да и то не всем, а тем, кто сдал «минимум по уставу». Я же был ещё «дух», но для меня сделали исключение. И когда я заспанный, выходил на построение вместе с «черпаками» и «дедами», мои однопризывники смотрели на меня с завистью, а некоторые – со злостью: «Ишь ты, умный какой нашёлся». А я не умный. Был бы умный – совсем не служил бы. Просто у меня память хорошая и натура творческая.
Но всё это было потом. А пока – предстояла ещё одна ночная смена на десятом посту.
Оригинал статьи находится здесь:http://журнальныймир.рф/content/pervyy-karaul
Владимир Яковлев.