Человек, в полевой форме, на вид, офицерской, сидел неподвижно. Лишь краткими движениями, время от времени он перебирал макулатуру, что лежала на тёмном от чернильных пятен столе. Это был старый, рабочий стол, где-то местами он впитал в полированную, деревянную гладь ещё очень давно чернильные капли. На фронте, особенно там, где работал Алан чернилами не пользовались – дорого, да и к тому же бесполезно. Сейчас такое сложное время, что карандаш казался в разы надежнее – Лёгкий, всегда в кармане, да и стереть можно. Скорей всего чёрные пятна на столе остались от прошлых владельцев – Республиканских военных. Штаб, в котором сидел Алан Ристо был полностью оккупирован Орденом, а кабинет, которым распоряжался офицер до сих пор таит память о прошлых его обитателях. На полках пылились Республиканские книги – что художественные, что документальные подвергались цензуре на землях Ордена. На то была причина. Офицер её хорошо знал, практически, с самого своего поступления на военную службу…
Республиканец. Словно осенний лист с упавшего дерева, в желтой-бежевой форме. Свесив со своего плеча ружьё, вздёрнул подбородок, нацелившись вниз. Выстрел! И вот с лязганьем гильзы на полу, горячая пуля летит прямо в грудь упавшей женщины. Но с треском смерть впивается в могучий и стальной кулак Ордена, который закрывает беженку в белом платье от выстрелов коварного Республиканца. «Не дай им погубить остров Ридерию!» - Чёрным и синим шрифтом (Цвета официального знамени Ордена) в нижней части плаката был напечатан текст. Этот рисунок Алан помнил с военной академии, в которою он вошёл как простой ополченец, а вышел – свежим офицером. Прошло уже порядка 7-ми лет с тех выпускных дней, а плакат в голове всё не утихал, пока не пришла война. За это время ненависть окончательно переполнила головы всех граждан Ордена, и они встали на защиту своей горячо любимой родины.
Алан, наконец, отстранился от стола, облокотившись на спинку грязного стула, который так же был измазан чернилами. Здесь, оторвавшись от документации, офицер обратил взор на стены кабинета. Грязные, облупившиеся от пыток времени, отдающие холодом. Но даже на них было что-то приятное. Вот и масляная картина была крайне жизнерадостной для этих мест. Она висела прямо напротив стола, рядом с дверью, которая выходила в коридор штаба. В деревянной рамке был укреплён холст, на котором маслом было яркими красками обрисован Собор Торгинии – столицы Республики. Угловатые формы, гармонично сливались в более плавные, округлые. Пара башен, не менее квадратных чем сам собор, дивные сады и парки, обдающие картину ярко-зелёными оттенками. Никогда не поверишь, что в мире идёт война, глядя на этот холст. Но изображение, по всем сегодняшним обстоятельствам выглядело к месту, ведь армия, состоящая из более чем 32 различных дивизий, двигалась как раз к центру Республики, прорывая ослабевшую оборону. И каждое наступление линия фронта хаотично изгибалась, двигалась и разрывалась, словно лента из хрупкого полотна. Тут Ристо бегло оглядел кабинет, как вдруг с изумлением заметил, что у книжного шкафа, стоит ефрейтор Брут. Оказывается, он незаметно прошёл прямо перед носом Алана, когда тот рассматривал картину. Абсолютно не издавая не единого чиха, Ефрейтор осматривал книги на полке. Наконец, когда Алан обратил на того внимание, Брут загоготал выработанным армейским, но ещё мягким, юношеским голосом.
- Товарищ Лейтенант. – Резко обратился он к Ристо. – Военнопленные...
Тут Офицер перебил ефрейтора – Я тебя понял. – Кратко, сурово, но спокойно сказал и махнул ладонью Алан. – Сколько их?
Из уст служащего послышалось чёткое «17» с последующим обращением. Лейтенант положительно и почти незаметно качнул головой. Как ему казалось тогда, военнопленных привезли из ближайшей горячей точки – деревни «Полесева». Совсем маленький, населённый пункт, но очень важный, стратегический изъян. Опухоль, мешающая прорыву. Переломная точка во всех этих бессмысленных противостояниях на северном фронте. Полесева стояла прямо на разветвлении рек. Это означало, что при её захвате, через речные пути можно было бы безопасно снабжать всю линию фронта. Наконец, за долгое время, вместе с пленными привезли и утешительные для северного фронта новости. Республиканцы отступают, а потому Полесева скоро будет ещё одним, идентичным штабом Ордена через считанные недели. Деревня уже сегодня окружена со всех берегов, и снабжалась только с одной стороны. Со стороны столицы Торгинии. «Пару танковых взводов…» - вслух думал Алан. – «И этот чёртов кусок земли наш! Куда Лейв смотрит?!». Но присутствие Ефрейтора заставило офицера поперхнуться. Он украдкой посмотрел на юношу. Болотно-серая форма была закрыта не менее тёмным плащом, с которого стекали капли.
- Дождь, Ефрейтор? – спросил Ристо.
- Ливень, Товарищ Лейтенант.
Алан устремил взгляд в окно. Снаружи, через оконные, хилые вставки чуть просачивался холодный ветерок, иногда сдвигая макулатуру на столе и даруя кабинету запах свежести. Было видно – идёт гигантская туча. В стекло уже стучали слабые капли – будто предвестники ещё более сильных дождей. На сей раз Алан быстро отошёл от своих раздумий и велел Ефрейтору показать новоприбывший, военнопленный состав.
На улице, словно муравьи, под дождём бегали солдаты. Из далека, под ливнем они выглядели как серые и зелёные пятна, сливающееся в одну консистенцию с ландшафтом. Таскали к артиллерийским пушкам ящики, которые до отвала были забиты снарядами, забирались по паровым и угольным грузовикам, отправляясь на фронт, в свой последний путь.
- Подожди! – Сказал офицер ефрейтору, сунув в карман формы руку. Алан остановился под козырьком массивного здания, больше похожего на безвкусный блок сплошного, серого бетона с маленькими оконцами и решётками. Офицер с трудом достал из кармана помятую сигарету. Этот сверток с табаком сейчас мог запросто быть дороже солдатской жизни. Были случаи, когда в длительных боях, сигареты обменивали на патроны, а то и на ружья. Такова была цена «табачной иглы», на которую Орден подсадил всё служащее население. Так можно было спасти много голов от седины. Целые ящики, и не только готовых изделий, но и даже растений, поставлялись на фронт. Не только для Алана, но и для многих других солдат такое увлечение табаком служило заглушкой для эмоций. Страх, боль, отвращение – всё это пропадало с парой сигарет.
И вот, снова выкинув очередной окурок в появившуюся перед зданием лужу, Офицер наконец зашёл в тюремный блок. Конечно, это раньше он был тюремным. В мирное время. Сейчас тут уже вовсю оборудовали, если можно так сказать, жилую зону для военнопленных. А ведь республиканцы до конца не хотели отдавать этот форт Орденоносцам. Ни один из них не покинул тюрьму во время осады, и был зверски казнён. Гончие Ордена разорвали вдребезги оставшихся республиканских солдат во время последнего штурма. И сейчас, проходя по еле осветленным коридорам здания, Алан улавливал это далекое эхо собачьего рычания и человеческих мольб, которое доносилось прямиком из прошлого. Когда тюрьма была захвачена силами Ордена, штаб-майор Лейв развернул военный лагерь, часть которого теперь была заслуженно отдана под командование Ристо.
Ефрейтор с грохотом отодвинул засов на железной двери. Пронзивший ушные перепонки стон петель заставил Алана зажмуриться. Дверь распахнулась и ефрейтор Брут подозвал офицера. Комната была не просторная. Всего пара скамеек и лампочка, свисающая с потолка. Единственный источник света тускло обливал комнату желтыми оттенками, будто Алан смотрел через бутылочное горлышко. Но он всё так же отчётливо видел в оранжевом свете несколько пленных.
Ристо глубоко вдохнул воздух, в котором совмещался плесневелый запах обтрёпанных стен с запахом крови и пота. «Мало, 17, верно?» - Задав Ефрейтору риторический вопрос, Алан окатил всю комнату холодным и серьёзным взглядом.
- Ты. Ты. И вот ты… - Алан выбрал ещё несколько человек. - Пусть их переведут в рабочий блок. – Распорядился офицер. – А этот… - Взгляд пал на измученного солдата Республики. Он лежал на скамье практически неподвижно, замотавшись в свой полевой комбинезон бежевого цвета. Большинство пленных окружили его. Лежачий был в предсмертном состоянии – он лишился кисти правой руки, и кровь ручьём плескалась на пол, образуя сияющую лужу под скамейкой. Молодая девушка спешно перевязывала пострадавшего совместно с ещё несколькими людьми. – Этого… Этого усыпите. – Наконец вымолвил Алан.
Его спокойное, хладнокровное выражение лица, уверенный и в то же время монотонный голос, каким он выразил приговор раненному, словно парализовали всех находившихся в камере. Даже Ефрейтор Брут неохотно кивнул, чувствуя на себе презрительный взгляд окруживших умирающего солдата – «С стальными что делать, офицер Ристо?» Робкий шёпот Брута быстро прошёлся эхом через всё помещение, ещё более укоренив мысль о скорой кончине в умах многих присутствующих узников. Но Алан не успел отдать следующий приказ. Его взгляд резко метнулся на рослого Республиканца, полевые погоны которого говорили о его капральстве. Республиканец вышел из толпы, глаза его горели яростью за своего лежащего на скамье солдата, а упавший в тот же миг бежевый берет открыл вспотевший, кровавый лоб и взъерошенные, тёмные волосы. «Вшивый пёс!» - Засучив рукава мужчина спешно направился в сторону Ристо и Ефрейтора Брута. Но здесь в камеру с грохотом вбежал сторож. Он встал впереди Алана и всей силой замахнулся черным предметом. Республиканец тут же схватился за ребра. Глухой звук шлепка отразился от стен ещё одним эхом. Железная дубинка хлёсткими ударами повалила бунтаря на пол. Охранник яростно бил по упавшему Республиканскому капралу, пока Ристо стоял в нескольких метрах от инцидента.
Алану приходилось милосердствовать перед лежачими и ослабшими, но сейчас он сполна наслаждался зрелищем, ловя на себе испуганные взоры военнопленных, которые быстро и пугливо прижались к углам камеры. Это был момент его персональной, личной славы, когда все в этой пыльной комнате, в этом пустом пространстве где кроме Алана никто не мог повлиять на судьбу запуганных как мыши, республиканцев, смотрели на него. И все они четно пытались своим образом выбить хоть каплю сожаления из офицера. Но Алан лишь перебрасывал своё внимание с одного человека, на другого. Вот, заплаканное лицо девушки. Она скрывала его под темно-рыжими волосами, с ужасам смотря на избиение Республиканского капрала. Желтая повязка с нашивкой ромба говорило о её принадлежности к ГМФР – Гражданской Медицинской Фракции Республики. В другом углу с не менее потрёпанным видом, но уже в большем спокойствии находился священнослужитель в привычной для республиканской церкви желтой форме, изрядно износившейся в военные дни. Рядом с ним, потеряв сапог ещё где-то в Полесеве, сидел фермер – это был один из тех пленных, которых Алан отобрал в рабочий блок. Пара стражников на перевес с ружьями взяли фермера, ещё пятерых пленных, и грубой силой вытащили их из камеры. Алану потребовалось несколько шагов вправо чтобы караул беспрепятственно прошёл в дверной проём. Ристо снова оглядел комнату. Рядом, прямо между избитым капралом, лежащим на полу и стиснувшим зубы от гнетущей тело боли, и скомкавшимся на скамье приговорённому к смерти рядовому, опёрся к стене ещё один, хилый республиканский солдат. Его тоже можно было бы отправить в рабочий блок, но он был подозрительно слаб и немощен на вид. Обритый на лысо, носивший очки с округлённой оправой. Даже военная форма была ему больно большая, и свисала в некоторых местах клоками. Его внешность вызывала лишь насмешку у офицера Ордена. «Республиканцы не имеют понятия как взращивать рядовой состав» - усмехнулся про себя Алан, и спешно, вместе с Ефрейтором Брутом покинул камеру, оставив убитых отчаянием узников одних. При свете тусклой, пожелтевшей лампочки.
Аудио-версия главы тут.
канал автора тут.
Автор-тудей тут.
О всех ошибках в тексте\сюжете писать!
