Когда в далёкой Москве, одолеваемый сонмом болезней, доживал свой последний год легендарный генсек, не подозревавший, что жизнь есть застой, когда в Афганистане в бессмысленной бойне гибли русские мальчишки и средства массовой информации рапортовали о победных боях в провинции Кандагар, а в народе из уст в уста передавалось непривычное уху сочетание «цинковый гроб», в это тревожное время в нескольких тысячах километров от Москвы первокурсница Рита Зуева была обеспокоена проблемой местного значения, а именно поисками своего места под солнцем в славном городе Уссурийске — традиционном пристанище студентов.
Радостные события 1981 года пресеклись для Риты на отметке «зачисление в институт». Дальше всё пошло наперекосяк.
После того как она увидела списки зачисленных на первый курс, в которых значилось, что она, Зуева Маргарита Викторовна, отныне уже не абитуриентка, а без пяти минут студентка, девушка купила самый дешёвый (за полтора рубля) билет на Совгаваньский поезд, в общий вагон, и уехала домой, в небольшой райцентр, куда её манили запахи осенних цветов, сонное жужжание усталых пчёл, сливы, виноград, резкий шмаковский нарзан прямо из источника и мамины вкусности, конечно.
Но хорошее быстро заканчивается. Уже через три недели Рита вернулась в Уссурийск и оттуда вместе с однокурсниками отправилась в совхоз на уборку урожая. Совхоз «Корсаковский» в то время был одним из крупнейших овощеводческих хозяйств Приморья. Ещё в пути, на подъезде к селу, из окон автобусов студенты увидели нескончаемые поля с помидорами, баклажанами, картофелем, перцем.
Поселили их в дощатом бараке. Спать пришлось на грубо сколоченных двухъярусных нарах. Рита никогда не бывала в солдатской казарме, но впечатление от этого временного жилища создалось именно такое. Близился конец августа, по ночам в бараке зуб на зуб не попадал, так что под утро девчонки укрывались поверх выданных одеял всем, чем только возможно: полотенцами, куртками, кофтами.
Труд, казавшийся с непривычки почти каторжным, отсутствие элементарных удобств, сырая постель, согреться в которой было нереально до самого утра, традиционно недоваренная или пригоревшая еда, которую готовили свои же студентки, попавшие в разряд избранных, освобождённых от работы в поле, украденная кем-то в бараке в первый же день тушь для ресниц, купленная с таким трудом, — всё это едва не стало причиной Ритиного побега. Останавливало её только одно: если исчезнуть без официальной причины, то могут отчислить из института.
В жизни часто человек спотыкается о слово «если». Ох уж это коварное «если». Если бы на вступительных экзаменах на филфак пединститута Рита получила на один балл больше, она, бесспорно, могла бы рассчитывать на место в институтском общежитии. Сейчас же ей предложен выбор: или стипендия (сорок, между прочим, рублей ежемесячно), или место в общежитии. «Если» — коварное слово, но «или» не лучше. Оно ставит человека перед выбором, диктует сроки: выбирай же скорее, а то будет поздно. Каков может быть ход мыслей человека семнадцати лет, впервые оказавшегося далеко от дома, в чужом городе? Если выбрать стипендию, то половина её уйдёт на съёмное жильё, а оставшейся суммы не хватит даже на обеды в институтской столовой, не говоря уж ни о чём остальном. Если выбрать общежитие, то придётся постоянно зависеть от маминых денежных переводов, а зарплата мамы не так уж велика, и кроме Риты, есть ещё младшая сестра-школьница. Посоветоваться с мамой было нереально, поскольку «или-или» было доведено до сведения Риты далеко от цивилизации, а именно в селе Корсаковка, где абитуриенты находились на уборке урожая.
После мучительных раздумий Рита выбрала стипендию. Ей и в голову не приходило выбивать для себя какие-то особенные условия, хотя, по разумном размышлении, можно было прийти к выводу, что семья неполная, а потому её ситуация вполне позволяет требовать и стипендию, и общежитие. Конечно, если бы папа был жив, если бы мама умела всучить кому полагается взятку или хотя бы научилась обивать пороги начальственных кабинетов, всё могло бы сложиться иначе. И жила бы она в институтском общежитии на улице Некрасовской, в двух шагах от своего учебного корпуса.
Никаких «если». Папу не вернёшь. Уже четыре года мама одна растит Риту и сестрёнку Иру. А мама ни перед кем никогда не станет унижаться. Характер не тот.
В Корсаковке ей очень хотелось домой. Рита зачёркивала в календаре дни и терпела. Случай вскоре подвернулся: отведавшие жаркого с грибами, собранными теми же искусницами поварского дела, полбарака студенток свалились со страшным отравлением. Ни фталазол, ни левомицетин — традиционно известные Рите таблетки — не помогали. Руководство лагеря, видимо, сильно испуганное произошедшим, отпустило всех заболевших по домам. Рита еле-еле добралась до дома, где узнала о своём диагнозе: острый энтероколит. Две недели её лечили, но день икс всё же настал. И проблема с поиском жилья никуда не делась.
Приехав в Уссурийск, Рита временно остановилась у знакомых, там же, где жила в июле, пока сдавала вступительные экзамены. После многочисленных попыток отыскать съёмное жильё (в начале октября в Уссурийске, наводнённом студентами, это сделать невозможно) Рита Зуева оказалась перед выбором: или бросить институт, на поступление в который было затрачено немало сил, нервов и времени, и уехать домой, где ей в лучшем случае светила перспектива мыть пробирки в школьном кабинете химии, и то, если очень повезёт, потому что провалившихся абитуриентов много, а место лаборанта одно. Второе «или» заключалось в том, чтобы никуда не уезжать, а всеми фибрами души надеяться на чудо.
Его и сотворила мама, приехавшая прямо среди недели, в свой рабочий день, что само по себе было удивительно. После окончания Ритиных занятий, часа в четыре, они обе отправились на улицу Ленина, в строительное общежитие, к которому ПМК, где работала мама, имело весьма отдалённое отношение.
Комендант Анна Фёдоровна приняла посетительниц не слишком радушно. Однако Рита сразу догадалась, что ей кто-то позвонил «сверху», как говорилось, и не принять их с мамой комендантша не может. При первом взгляде на эту невысокую, расплывшуюся, как квашня, бабусю с жидким пучком крашенных хной волос, Рита подумала: старуху-процентщицу, вот кого она напоминает. Цепкие глазки-буравчики, презрительно поджатые узкие губы, мясистые пальцы, унизанные золотыми перстнями с камнями всех цветов радуги. Да, со вкусом у дамы проблемы. Комендантша осмотрела Риту с головы до ног взглядом цыгана, оценивающего лошадь. Рита поёжилась. Ей захотелось поскорее выйти из этого казённого кабинета с обшарпанной мебелью, чахлыми фиалками, томящимися в тесных пластмассовых баночках из-под стирального средства «Ландыш». Выйти и никогда больше здесь не появляться.
Тем временем комендантша предупредила, что у неё в общежитии живут взрослые, некоторые семейные, и блюсти нравственность несовершеннолетних не входит в её обязанности. Рита меньше всего на это рассчитывала. Уж со своим поведением она как-нибудь разберётся. Комендантша перечислила причины, по которым она немедленно выселит Риту из вверенного ей объекта: появление в нетрезвом виде (в эту секунду Рита круглыми глазами посмотрела на маму), устройство оргий в комнате, приглашение гостей — все посторонние должны ждать на вахте, пока тебя вызовут («Как в тюрьме», — подумала Рита) и так далее… Прозвучало также предупреждение о том, что возвращаться в общежитие Рита обязана не позднее 23 часов. После этого — дверь на замке. «Даже зимой? В мороз?» — робко спросила мама. «Конечно!» — Анна Фёдоровна, надежда и оплот советской нравственности, гордо поджала узкие губы. Наконец ассортимент «пугалок» был исчерпан, и Риту попросили подождать за дверью.
Рита остановилась у стены с выкрашенными тёмно-зелёной краской панелями. В коридоре стоял тошнотворный запах сырых тряпок. Где-то на верхних этажах слышались громкие голоса.
Минут через пять из кабинета вышла мама со стопкой квитанций в руке.
— Вот, сказала она, показывая Рите бланк с вписанной от руки суммой платежа: 22 р. 00 коп.
— В месяц? — ужаснулась Рита.
— Да, — расстроенно кивнула мама. — А что делать? Тебе остаётся только вписать название месяца и оплатить в сберкассе. За октябрь мы сейчас с тобой вместе сходим, заплатим. Не забудь: корешки квитанций обязательно показывай коменданту!
— Мам, ну как же так? Общежитие ведь должно быть дешёвым! — чуть не плача, спросила Рита.
— Рит, иначе никак. Мы с тобой не имеем отношения к этому стройтресту. Те, кто там работает, платят в месяц по 3 рубля 50 копеек.
Подсчитав в уме, что от её стипендии после оплаты жилья останется всего 18 рублей, на которые надо будет выживать целый месяц, да ещё хоть изредка ездить домой, Рита огорчённо вздохнула. Мама обняла её и сказала ободряюще:
— Ничего. Выше нос! Главное — не на улице. И до института не так далеко добираться. Сейчас дождёмся кастеляншу, получим одеяло и матрас и пойдём заселяться.
К вечеру, когда все формальности были улажены и мама уехала, Рита сидела в одиночестве на кровати со скрипучей сеткой, которую они с мамой облагородили, застелив ярким клетчатым пледом — оранжево-коричневым.
Наконец Рита внимательно осмотрелась. Комната была самая обыкновенная, перегороженная шифоньером так, что от входной двери начиналась импровизированная кухня: с маленьким холодильником «Кузбасс» и самодельным столом, состоящим из двух тумбочек, соединённых сверху прямоугольной плитой ДСП.
Положение у Риты было не слишком приятным. Её подселили в комнату к девушке, которая давно жила одна. И теперь вот-вот та должна вернуться с работы, из конторы того самого стройтреста. Рита предполагала, как она «обрадуется» её появлению.
От нечего делать Рита подмела пол, вымыла чашку из-под чая, разгладила складки на пледе. Громко тикал будильник, обе стрелки которого близились к семи. Если эта девушка работает до шести, то появится с минуты на минуту. Рита выглянула в окно, откуда просматривалось крыльцо, но ничего интересного рассмотреть не смогла. Случайно обнаружив на подоконнике радиоприёмник, покрутила регулятор громкости. Из репродуктора послышалось шипение, а потом знакомый голос диктора:
— Вы слушаете радиостанцию «Тихий океан». Продолжаем поздравлять сегодняшних именинников. Жена и дочь поздравляют с 50-летним юбилеем Андрея Михайловича Заболотного с плавбазы «Константин Суханов», желают ему здоровья, отличного улова и с нетерпением ждут его возвращения домой.
Только Рита устроилась поудобнее, усевшись по-турецки на кровати и приготовившись слушать песню, адресованную неизвестному юбиляру Заболотному, как послышался звук поворачивающегося в замке ключа и на пороге появилась пухленькая девушка среднего роста с карими глазами и ямочками на щеках. Она удивлённо рассматривала Риту.
— Мечта сбывается и не сбывается, любовь приходит к нам порой не та, — с чувством пел из репродуктора Юрий Антонов.
— Здравствуйте, — выдавила Рита и почувствовала, что в горле у неё некстати пересохло.
— Здравствуйте, — отозвалась хозяйка комнаты, снимая туфли. — Меня Люба зовут. На вахте предупредили, что у меня теперь будет соседка.
Рита улыбнулась, назвав своё имя.
— Да ты не стесняйся. Вдвоём веселее.
У Риты отлегло от сердца и даже как будто легче стало дышать. Уффф… Она не слишком любила первый момент знакомства, хотя по характеру была особой довольно общительной.
— Ну, что, давай чай пить, — предложила хозяйка комнаты. — Я пирожков купила, с повидлом.
— А у меня тоже много чего есть к чаю, мама привезла, — засуетилась Рита, полезла в свою большую сумку, которую перед приходом Любы засунула под кровать, постеснявшись занимать своими продуктами чужие тумбочки в кухне. Люба сразу освободила одну из них для Риты.
После чая соседка по комнате рассказала о порядках в общежитии, о жильцах из соседних комнат. Люба оказалась не такой уж общительной — она разговаривала только с обитателями четырёх из комнат.
— Вот здесь, через стенку, живёт актриса местного театра. Постоянно дома разучивает роли.
— Ого! — удивилась Рита.
— В следующей комнате Бессоновы — Людмила с мужем. Его зовут Андрей. У них есть маленькая дочка, правда, сейчас её к бабушке куда-то в Сибирь увезли, потому что Людка беременна, второго ждут.
— Ясно, — кивнула Рита.
— Людка эта такая болтливая, — предупредила Люба. — Я с ней не очень…
«Зато я найду с ней общий язык», — подумала Рита.
Итак, знакомство с Людой Бессоновой состоялось вскоре после заселения Риты в общежитие. Занятия в институте заканчивались поздно, около четырёх часов дня. Если Рита заходила в библиотеку, то домой добиралась не раньше шести. В один из таких вечеров, когда Любы ещё не было дома, где-то между шестью и семью часами вечера, в дверь постучали. Рита удивилась — она никого не ждала, а у соседки по комнате был свой ключ. Сначала она замерла в недоумении, но стук повторился, и Рита заметалась по комнате в поисках ключа. Когда она наконец открыла дверь, то увидела на пороге симпатичную темноволосую молодую женщину с голубыми глазами, ярко подведёнными чёрными стрелками.
— Привет! — по-свойски сказала гостья.
Обескураженная, Рита пролепетала:
— Здравствуйте. А Любы ещё нет.
— А я не к Любе. Можно на «ты»?
— Конечно, — улыбнулась Рита.
— Это ты Рита?
Рита кивнула.
— А я Люда.
Рита снова кивнула и посторонилась, намереваясь пропустить гостью в комнату, но та не стала заходить.
Из-за соседней двери вдруг запел женский голос:
— Никакой на свете зверь не ворвется в эту дверь, хитрый, страшный, страшный зверь, не ворвется в эту дверь!
На мгновение Рита и Людмила замерли, потом одновременно прыснули от смеха.
— Актриса! — шёпотом сказала Людмила и подкатила глаза, — с погорелого театра. Пошли ко мне, поможешь в одном деле, — пригласила она.
— Хорошо, я только переоденусь.
— Наша дверь через одну, вон, — кивнула Людмила на свою дверь и исчезла.
Рите не слишком хотелось идти в гости к незнакомым людям, да и домашнее задание ещё было не сделано, но, раз приглашают, надо нанести визит вежливости. Вообще-то она собиралась приготовить хотя бы яичницу, потому что в обед не успела поесть в столовой и теперь чувствовала, что живот прилип к позвоночнику.
Она сняла спортивный костюм, в котором валялась на кровати с книгой, переоделась в «парадно-выгребной» халат — вельветовый, ярко-розовый, в красный цветочек — и отправилась. Постучав и услышав, что открыто, толкнула дверь, вошла.
У Люды работал телевизор, сама она сидела на диване, и перед ней на журнальном столике дымилась глубокая фарфоровая миска с пельменями. Их запахом пропиталась вся комната. Рита сглотнула слюну, спросила:
— Что помогать надо?
— А вот, — улыбнулась Люда. — Садись сюда, помоги мне управиться с этой горой пельменей.
Рита засмеялась:
— Так вот оно что!
— Ты садись, не стесняйся, у нас всё по-простому.
— Мне как-то неудобно. У тебя же муж, наверное, скоро с работы придёт.
— Ничего страшного! — Люда протянула Рите вилку. — У меня этих пельменей полная морозилка. Как явится — я ему горячих сварю. Он сегодня не скоро будет. У него тренировка.
— Он спортом занимается? — спросила Рита, пробуя первый пельмень, который показался ей сказочно вкусным.
— Карате. Слышала про такой спорт?
— Что-то слышала, — замялась Рита.
Теперь, при свете яркой лампочки, она рассмотрела Люду внимательнее. Она была не просто симпатичная, а скорее красивая, а под свободным халатом отчётливо выделялся живот.
Люда заметила взгляд, улыбнулась:
— Мальчик будет — живот огурцом.
— А ты сейчас ещё работаешь?
— Да, в универмаге, в отделе готовой одежды. Через месяц в декрет. Так что лови момент: если надо что-то импортное, я тебе достану, — предложила Людмила.
Муж Люды, Андрей Бессонов, оказался худощавым молодым человеком, которого со спины можно было принять за подростка. У Риты с того самого вечера, как она увидела супругов вместе, появилось ощущение, что Андрей и Люда созданы друг для друга. Рита полюбила приходить к Бессоновым, у них всегда было весело, любую замаячившую вдалеке ссору супруги умудрялись уничтожить в самом зародыше.
Люба завела себе ухажёра и появлялась в общежитии очень поздно. Вечерами, если Андрей был на тренировках, Рита и Люда коротали время вместе. Болтали, хохотали над новыми анекдотами, пили чай с дорогими шоколадными конфетами, которые Людмиле бесперебойно дарили поклонники-покупатели.
Рита удивлялась, как Людмила перед самым декретным отпуском не распугала своим животом этих поклонников. Но факт оставался фактом: она имела успех у мужчин, и этот успех совершенно не зависел от того, беременна она или нет.
Бессонов знал про презенты, которые жена без утайки приносила домой, но относился к этому как к баловству и блажи. Или делал вид, что ему это безразлично. Вечерами, находясь дома, он включал телевизор и, сидя по-турецки на полу, часто молотил рёбрами ладоней по прямоугольнику, сбитому из нескольких деревянных брусков. Это он называл «поработать топором».
Рита поинтересовалась:
— Больно стучать?
— Хочешь попробовать? — предложил он вместо ответа и подвинул к Рите свою конструкцию.
Она ударила несколько раз, скривилась от боли:
— Ой, нет!
— Что? — улыбнулся Андрей, — тяжеловато? Это с непривычки. Тренер говорит, что тот, кто как следует отработает такой удар, будет со временем разбивать кирпич.
— Да ну! — недоверчиво ахнула Рита.
— Точно!
— А тренер разбивает кирпич? — подозрительно спросила Рита.
— Конечно!
— Ты сам видел?
Бессонов кивнул:
— И не раз.
— Ого! — уважительно произнесла Рита. — А ты тоже будешь разбивать кирпич?
Андрей усмехнулся:
— Надеюсь на это.
Пока Людмила готовила ужин, Бессонов рассказывал Рите о карате:
— Понимаешь, в странах Востока это давным-давно известный вид спорта. А у нас в Советском Союзе он запрещён.
— Как же ты тогда занимаешься? — удивилась Рита.
— Ну, как запрещён, — задумчиво начал Андрей, — официально-то запрещён. Но есть тренеры, которые по-тихому набирают группы и тренируют.
— А смысл? — Рита удивлённо посмотрела на Бессонова.
— Смысл? — он перестал стучать по деревяшке. — Для себя. Это красивый спорт. И потом, не забывай, что со временем многое может измениться. Когда-нибудь и у нас карате разрешат. Ещё и на соревнования зрители будут ходить. Вот увидишь!
— Ну, это вряд ли, — не поверила Рита.
Андрей заговорил горячо и взволнованно:
— Вот я не могу понять, почему у нас запрещают карате? Красивая борьба. Да ещё и с философией. Знаешь ли ты, что в карате своя философия? — он в упор взглянул на Риту.
Та не успела ничего ответить, как из-за шкафа, из «кухни», вступила в беседу Людмила, до той поры молча готовившая ужин:
— Эй, вы, философы! Помогайте накрывать на стол, картошка остынет.
Андрей с Ритой моментально поднялись, Андрей придвинул к дивану журнальный столик, застелил его газетой, а Рита принесла тарелки, вилки и солёные огурцы в низкой стеклянной вазочке. Аромат жареной картошки сводил с ума. Появилась Люда с глубокой сковородой и деревянной лопаткой:
— Так, я накладываю, а вы меня вовремя останавливаете! Договорились? Кому сколько?
— Людок, а селёдка есть? — спросил Андрей.
— Вот селёдочная душа, — улыбнулась Людмила. — Есть, есть, в холодильнике, давно разделала.
Андрей метнулся к холодильнику, а вскоре появился с отпотевшей селёдочницей и стал раздвигать тарелки, стараясь уместить свою любимицу на тесном столике.
— Так мы и не закончили говорить. Сейчас поужинаем, и я тебе расскажу, ага?
— Конечно. Интересно.
Эта простая еда была такой вкусной, что смели её с тарелок в мгновение.
— Так вот, — продолжил Андрей, когда со стола было убрано и Людмила, отказавшись от Ритиной помощи, начала мыть посуду. — В основе философии карате лежит идея ненасилия. Нельзя обучаться карате как средству нанесения ущерба другому человеку, потому что это нарушает гармонию природы. Карате — это средство, позволяющее остановить того, кто хочет причинить вред тебе самому или другим людям. Таким способом восстанавливается гармония природы.
— То есть из этого следует, что настоящий, «правильный» каратист никогда не вступит в бой первым? — с любопытством спросила Рита.
— К этому должен стремиться каждый такой «правильный», чтобы первым не начинать, — подумав, сказал Андрей.
— Значит, бывают и другие, «неправильные» каратисты? Которые могут использовать приёмы карате во вред? — продолжала допытываться Рита.
— К сожалению, бывают. Кстати, начинающие каратисты дают клятву, в которой обязуются не применять приёмы карате в корыстных целях или во вред другим людям.
— Как это всё интересно! — восхищённо сказала Рита. — Кто бы мог подумать, что обычная борьба основана на философии.
— Что? Карате — обычная борьба? — глаза Андрея сверкнули праведным негодованием.
— Рит, ты с ним осторожнее. Он за своё карате готов биться насмерть, — засмеялась Людмила.
— Я уже ухожу, — поднялась Рита. — Мне ещё конспект писать по зарубежной литературе. — Спасибо за ужин.
— На здоровье. Заходи завтра, — пригласила Людмила.
Так начались эти приятельские отношения, которые Рита поначалу расценивала как «на безрыбье и рак рыба». Но вскоре произошло событие, после которого Рита совсем другими глазами посмотрела на новую знакомую.
У Риты украли деньги. Вытащили подчистую всё, кроме мелочи, из кармана пальто в магазинной очереди. Расстроенная, она принесла домой доставшиеся с таким трудом 500 граммов докторской колбасы и подумала, что не слишком-то нужна ей теперь эта колбаса, когда денег осталось на два автобусных билета, а до стипендии ещё неделя. За этими грустными размышлениями и застала её соседка по комнате.
— Ой, как обидно! — искренне посочувствовала Люба. — Я бы тебе одолжила, но сейчас откладываю на поездку домой. Хочу на Новый год слетать к маме.
— Да не надо, — хмуро отказалась Рита. — Я перебьюсь.
А сама подумала, что через неделю спокойно вернула бы долг со стипендии. Но просить было не в её характере.
Вечером в их комнату заглянула Люда Бессонова:
— Привет, девчонки! Рита, зайди на минуту, дело есть.
И когда Рита пришла, Люда показала ей шикарное платье:
— Смотри, прямо на тебя! Примерь! Нам сегодня завезли, всего десять штук. Импортные! Я взяла для тебя примерить.
— Люд, мне не до платьев сейчас. У меня последнюю десятку вытащили в магазине.
Людмила смолкла на минутку, а потом скомандовала:
— Переодевайся, говорю!
Рита повиновалась. Платье было чёрное, с воротником-стойкой и застёжкой снизу доверху. Рита взяла платье. На ощупь оно было приятное, ткань напоминала кримплен, но была гораздо тоньше.
— Тебя смущает фасон? Что оно как халат? — спросила Люда. — Не переживай, это сейчас самый шик. И поясок есть. С поясом будет вообще здорово! — убедительно сказала Людмила и вынула из шелестящего фирменного пакета пояс.
Рита надела платье и молча посмотрела на себя в зеркало.
— Не нравится? — огорчённо спросила Людмила.
— Нет, что ты! Очень красивое.
Платье сидело идеально, пояс подчёркивал тонкую талию.
— Ну, вот, я же говорю! — обрадовалась Людмила. — Я сразу тебя в нём представила. Ты в своём институте одна такая будешь. Все обзавидуются!
— Дорогое, наверное? — огорчённо спросила Рита.
— Девяносто.
— Ох, что ты! Мне две стипендии на него не хватит, — Рита сняла платье и протянула его Людмиле.
— Ничего! Деньги — это такая вещь, которая должна радовать. Я завтра получу декретные и куплю его. А ты мне потом частями отдашь, договорились?
Возможность иметь это платье, ещё минуту назад казавшаяся чудом, вдруг стала явью.
— Спасибо, Люд, — обрадовалась Рита.
— Кстати, три рубля до стипендии, вот, возьми! — Люда порылась в кошельке и протянула Рите трёхрублёвую бумажку. — Или надо больше? Могу пять дать.
— Нет, что ты! — отказалась Рита. — Спасибо. Ты и так много для меня делаешь.
— Обращайтесь, — улыбнулась Людмила.
Новое платье, действительно, сделало Риту героиней дня в институте. Однокурсницы реагировали по-разному: кто-то высказывал восхищение открыто, кто-то молча сверлил Риту глазами. Но Рита понимала, что молчат они только из зависти. Ведь зависть — обратная сторона восхищения.
Широкая душа — вот что вызывало симпатию в Людмиле. Но не только по этой причине сдружилась с ней Рита. Людмила, как и Рита, тоже жила чувствами и была максималисткой. Однажды, разоткровенничавшись, она рассказала: от первого мужа она ушла с дамской сумочкой, оставив всё, что было подарено её (!!!) родителями на свадьбу и приобретено за три года брака. Первый муж частенько выпивал лишнего, а Людмила ненавидела пьяных. До поры до времени она терпела, а потом молниеносно влюбилась в Андрея Бессонова и ушла от мужа.
— Знаешь, Рит, я сразу поняла: Бессонов — мой мужчина.
— Интересно. Как же ты это поняла?
— Просто. Он договаривает.
— В каком смысле? — не поняла Рита.
— Ну, я начинаю что-то говорить, а он продолжает…
— И что же тут странного?
— Как что? Он же договаривает именно то, что я ещё только хочу сказать! — Людмила посмотрела на Риту с выражением искреннего недоумения — мол, что непонятного?
— Интересная теория. А первый? Он тоже «договаривал»?
— Ага. Но только поначалу, — расстроенно сказала Людмила.
— Значит, твоя теория не сработала?
— Ну, бывают осечки.
— Люд, а если с Бессоновым тоже осечка? Третьего будешь согласно этой же теории искать?
— Типун тебе на язык. С ним осечки быть не должно. Двое детей всё-таки. Но, кстати, если что, меня дети не остановят — уйду, только он меня и видел. И детей своих тоже.
— Сколько тебе лет? — изумилась Рита. — Когда ты это всё успела?
— Двадцать пять. Первый раз вышла замуж в восемнадцать.
— Понятно. А учиться не собиралась? Не всю жизнь же продавцом работать!
— Хотела, но сначала Аня родилась, теперь вот, — она кивнула на свой живот, который всё больше с каждым днём становился похожим на арбуз.
Больше к теме учёбы не возвращались. И без этого было много тем для разговоров. Например, любовь. Рита никак не могла решить, как отличить настоящую любовь от влюблённости.
— Люд, мне в институте нравится один парень. Он такой… Необыкновенный, не от мира сего. Он стихи пишет. Мы с ним часто разговариваем. Но в основном о поэзии. И я вот думаю: люблю я его или это так, просто увлечение? А ты как отличаешь?
— Ну, не знаю. Если я о нём часто думаю, считаю часы до встречи, если мне хочется за него замуж, то да, это и есть любовь.
Рита задумалась. Она пока настолько не углублялась в раздумья о поэте местного институтского разлива, подражающем Есенину, чтобы решить, годится ли он на роль мужа. Подсчётом часов до встречи Рита тоже не занималась, потому сделала вывод, что поэт — простое увлечение, которое скоро пройдёт.
Итак, Людмила ушла в декретный отпуск и через пару дней уехала к матери, в сибирский город Н., за дочкой. Вернулась она недели через две с уморительной голубоглазой девчушкой полутора лет от роду.
Теперь Риту не нужно было приглашать в гости — она сама каждый день после занятий приходила поиграть с Анечкой.
Однажды вечером отец семейства Бессоновых явился с работы навеселе, с грохотом распахнул дверь и, порывшись в кармане, извлёк оттуда связку ключей:
— Вот! Мне дали квартиру!
— Тебе? — напряглась Людмила.
— Нам! — поправился Андрей.
— Значит, по этому поводу праздник? — спросила Людмила.
— Людок, не сердись, ну, отметили на работе с ребятами это дело.
— Конечно, гараж — самое место для пьянок. Ты допрыгаешься, что потеряешь работу, — недовольно сказала Людмила. — И не думай, что если у нас ребёнок и я в положении, то я буду терпеть пьянки. Я предупреждала тебя?
— Ну, предупреждала, — согласился Андрей.
— Я говорила, что меня колотит от одного вида пьяных. Я из-за этого с первым мужем развелась. Девчонки из «Военторга» говорят, он уже капитана получил. А я живу с простым шофёром. И не жалею. До сегодняшнего дня не жалела.
— Ах, значит, сейчас пожалела?
Надо бы поздравить соседей, но их дальнейший разговор шёл на повышенных тонах, к тому же испуганно заплакала Анечка. Чтобы не быть свидетельницей семейной ссоры, Рита попрощалась и ушла к себе в комнату. «Как неловко вышло», — думала она, сидя над тетрадью с конспектами.
На следующий день, вернувшись из института, Рита наскоро переоделась и зашла к Бессоновым. В комнате всё было вверх дном. Вещи из шифоньера теперь горой лежали на диване. Анечка сидела в манеже, играла с неваляшкой. Людмила собирала вещи.
— Хорошо, что зашла. Я уже с ног сбилась, не знаю, за что хвататься. Можешь Анютку к себе взять? А я тут быстро всё упакую.
— Конечно, возьму! — Рита подошла к манежу и взяла девочку на руки.
— Сегодня, пока она спала, я на машинке сшила мешки из старых штор, — рассказала Людмила. — Все вещи туда растолкаю. Хочу сейчас всё уложить. Завтра с утра будет машина для переезда.
— Люд, а ты рада этой квартире?
— Уже и не знаю. Здесь хоть вода, туалет и душ в коридоре. А там удобства во дворе. Но это временно. Весной нам дадут двухкомнатную квартиру в новом доме.
После новогодних праздников, съездив домой, Рита отправилась к Бессоновым в гости. И впрямь, радоваться было нечему. Единственным плюсом была именно «отдельность» проживания — ни тебе вахтёров, ни комендантши. Квартира Бессоновых находилась в пригороде Уссурийска, в двухквартирном доме с крохотным земельным участком. В холода дом промерзал насквозь. Людмиле приходилось топить печь почти весь день. Конечно, если бы Бессоновы заселились осенью, то сделали бы завалинку, и пол не был бы таким ледяным. Полуторагодовалому ребёнку не объяснишь, почему нельзя ходить по полу. Поэтому весь день Людмилы проходил в бесконечной беготне между плитой, стиральной машиной и ребёнком.
— Тебе её поднимать нельзя, — хмуро сказала Рита. — Что ты её таскаешь всё время?
— Рит, если я её пущу на пол, она тут же заболеет, — тяжело вздохнула Людмила. — Но ничего. Главное — потерпеть до осени.
— Уже до осени? Вроде бы весной обещали вам квартиру в пятиэтажке. Нет? — удивилась Рита.
— Говорили, весной, теперь говорят, что осенью.
Рита смотрела и не узнавала прежнюю Людмилу. За несколько недель она превратилась из молоденькой хохотушки в затюканную бытом женщину средних лет.
— Люд, тебе плохо здесь? Совсем ты замученная.
— Что ты, всё нормально. Просто отвыкла от того, что ребёнок дома, расслабилась, — Людмила грустно улыбнулась.
Теперь Рита редко бывала у Бессоновых. После занятий освобождалась поздно, а если заходила в библиотеку, то домой приходила затемно. В конце февраля выдался день, когда Рита освободилась пораньше. Зашла в магазин, купила для Анютки игрушку — пластмассового зайца с верёвочкой. Если дёрнуть — заяц пищит и двигает лапами. Добралась до места Рита поздно. Сначала долго ждала автобуса, очень замёрзла, потом оказалось, что салон совершенно не отапливается, и Рита за полчаса пути превратилась в сосульку. На железнодорожном переезде, как обычно, пришлось долго ждать. В итоге лишь в начале одиннадцатого она на одеревеневших ногах спустилась с подножки этого чуда техники и побежала вприпрыжку, надеясь хоть немного согреться. Наверное, уже спать легли. Бессонову ведь завтра на работу, подумала Рита. Но напрасно она беспокоилась, что разбудит семью подруги. Несмотря на позднее время, у Бессоновых свет горел во всех комнатах. Дверь открыла Людмила. Она мрачно глянула на Риту и, ни слова не сказав, ушла в комнату. Рита нерешительно постояла у двери, прислушиваясь. Похоже, что Андрея дома не было. В спальне плакала Анечка. Людмила не успокаивала ее, как обычно. Рита сняла застывшие на морозе сапоги, сунула окоченевшие ступни в гостевые шлёпанцы, и, чувствуя, как постепенно согреваются ноги, подошла к печке. Она подержала руки с растопыренными пальцами над раскалённой докрасна плитой, потом прошла в комнату. Зарёванная Анечка стояла в кроватке и подвывала тоненьким голоском. Рита вынула из сумки зайца, подержала его над печкой, показала Анечке. Та сразу успокоилась, привела в действие волшебную верёвочку и каждый раз, когда заяц пищал, сама восторженно верещала. Людмила гладила бельё, стоя спиной к двери. Рита не сразу заметила огромный синяк у неё под левым глазом.
— О господи! Люда, кто это тебя так?
— Догадайся.
— Бессонов? — Рита в этой ситуации машинально назвала Андрея по фамилии, сразу вычеркнув его из узкого круга близких друзей, называемых по именам. — Люд, что случилось? Он что — башкой ударился? Бить беременную женщину? Гад!
— В субботу он отпустил меня в универмаг к моим девчонкам из отдела, там у начальницы был юбилей. Девчонки за мной специально приехали. Андрей сказал, что посидит с Анюткой.
— И что?
— Обратно долго не было автобуса, сама знаешь, как они по вечерам ходят. Я поймала машину и приехала. А он уже Анютку уложил и стоял около калитки, высматривал меня. Представь картинку: подъезжает «жигуль» новой модели — и я оттуда, такая вся красивая… Ну и залепил он мне прямо в глаз, тут же, у калитки.
— Господи... Где же его принципы? Умник, рассказывал мне про философию карате.
— Ну, он же меня не приёмом.
— То есть если бы он тебя ногой в лицо ударил, то был бы сволочью? А кулаком — нормально? Ты с ним жить после этого будешь? Бельё вон наглаживаешь! — Рита кипела от возмущения.
— А ты поставь себя на моё место, — с отчаянием заговорила Людмила. — Мне через десять дней в роддом.
— Вот именно! — красивая в роддом поедешь, — огрызнулась Рита. — Ты пойми, если он тебя в положении ударил, то потом и подавно распояшется.
Долго ещё подруги спорили: Рита убеждала, что Людмила должна прямо сегодня, немедленно, собрать чемодан и дочку и уехать к маме. Людмила возражала, что для мамы её приезд будет шоком, потому что она уверена, что у дочери в семье полный порядок. Расстались, так и не придя к одному мнению.
Рита еле успела на последний автобус в сторону города. Обратно она ехала с тяжёлым сердцем. Конечно, она не имела права давать советы в такой тонкой сфере, как супружеские отношения. Не зря же говорится, что муж и жена — одна сатана. Да и опыта взаимоотношений с сильным полом в Ритиной жизни — кот наплакал. Но всему же есть предел. И когда доходит до рукоприкладства, то это уже ни в какие ворота не лезет.
Вернувшись в общежитие, Рита выпила кефира и легла спать, но ещё долго ворочалась, вспоминая Людмилу со страшным кровоподтёком под глазом и её мужа, расписывающего в красках мудрость философии карате.
Андрей Бессонов объявился неожиданно: позвонил через неделю в общежитие. С вахты прислали гонца — весёлого и чуть поддатого Генку Филиппова, всегда готового оказать вахтёрше мелкие услуги. Когда он постучал в дверь Ритиной комнаты на пятом этаже, запыхавшийся от быстрого бега, та только-только собралась учить басню к завтрашнему занятию по выразительному чтению.
— Там Риту к телефону! Ты Рита?
— Ну, я, — удивлённо пробормотала девушка.
— Очень приятно, я Геннадий, — расплылся в улыбке гонец.
— А кто звонит?
— Понятия не имею! — прокричал Филиппов уже с лестницы.
— Генка — золотая пятка, — проворчала Рита, закрыла комнату и пошла следом.
Звонил Бессонов. Вечером Людмилу увезли в роддом. А ему завтра на работу. Не будет ли Рита столь любезна, чтоб приехать рано утром и три дня побыть с ребёнком? Рита чуть было не спросила, прошёл ли у Людмилы синяк, но сдержалась. Речь про занятия в институте Бессонов вообще не заводил. Между тем суббота — учебный день. И, если Люду выпишут во вторник, получится, что Рита пропустит целых три учебных дня: субботу, понедельник и вторник. Но чего не сделаешь ради подруги?
— Хорошо, — сухо сказала Рита. — Только ради Анютки приеду.
В семь утра она уже была в халупе Бессоновых. Девочка ещё спала в кроватке, Андрей торопливо растапливал печь и отдавал команды:
— В общем, в холодильнике продукты. Свари на обед борща. И селедку почисть и нарежь. Хлеб я куплю. Молочная каша для Ани тоже в холодильнике.
— Есть! — отрапортовала Рита издевательски, приложив пятерню к виску.
— Ты чего? — недовольно нахмурился Бессонов.
— Ничего, так просто, — ответила Рита и ушла в комнату к Анечке.
Пока не хлопнула дверь, она оттуда не выходила. До 11 часов Рита возилась с ребёнком: кормила, играла, переодевала, читала потешки из книжки с толстыми картонными страницами. Вспомнив про борщ, заглянула в холодильник.
Кроме одной селёдки, завёрнутой в газету, восьмисотграммовой банки с квашеной капустой и трёх картофелин со сморщенной свёклой, в холодильнике ничего не было. В морозилке, среди снежного нароста, нашлась жестяная банка с остатками томат-пасты, чуть-чуть, но на один борщ хватит. Ни мяса, ни тушёнки, ни сала на крайний случай — ничего этого не было. Рита призадумалась, как сварить борщ из имеющихся ингредиентов. Без лука, моркови? Вздохнула и принялась готовить. Исходя из имеющихся трёх картошек Рита решила не использовать всю капусту, взяла только половину. Разделала селедку, как учила мама — удалила хребет, распластав рыбу на две части, вытащила все видимые глазом кости и тонко нарезала. Загляденье, да и только. Борщ, конечно, имел только одно сходство с настоящим борщом — по цвету.
Рита уложила спать Анечку, смотрела в окно, поджидая, когда приедет Бессонов, и думала о том, насколько же двуличными по характеру бывают люди. Бессонов, распускающий руки, уже полностью дискредитировал себя в Ритиных глазах. Но сегодня ей открылась ещё одна его неприглядная сторона. Языком болтать горазд, думала Рита. Мужик, называется. Семью голодом скоро уморит. Значит, пока Люда работала, холодильник был забит продуктами. А сейчас — шаром покати. Задумавшись, Рита не сразу заметила, как у дома остановился ЗИЛ, на котором работал Бессонов. В кабине никого не было, двигатель работал. Слава богу, надолго не задержится, раз мотор не заглушил, подумала Рита. Ей противно было видеть хозяина этого бесприютного дома.
— Ну, что? Готов обед? — с деланной весёлостью спросил Андрей, войдя в дом.
Он шумно мыл руки, умывался, отфыркиваясь, и слишком громко разговаривал.
— Не кричи, ребёнка разбудишь. Обед в кастрюле, — сказала Рита и ушла в комнату к девочке, прилегла на кровать, взяла газету.
Она слышала, как Бессонов сначала резал хлеб, стуча ножом по деревянной дощечке, потом брякал крышкой от кастрюли, а после — ложкой по тарелке. Вдруг из кухни послышался его крик:
— Что за фигню ты сварила? Это борщ? Иди-ка сюда!
Рита встала в дверном проёме и молча посмотрела на Андрея.
— Скажи мне, вот это борщ?! — он возмущённо помешал в тарелке и бросил ложку на стол. — Надо было всю капусту из банки положить!
— Ты псих, — спокойно сказала Рита, подошла к холодильнику и резко распахнула дверцу: — Скажи мне, это продукты?
Увидев в холодильнике тарелку с разделанной селёдкой, Бессонов буркнул:
— Слава богу, хоть селёдка есть. Давай её сюда!
— Не нанималась в подавальщицы, — грубо ответила Рита и собралась выйти из кухни, потому что от криков проснулась и захныкала Анечка.
Глянув на часы, Бессонов ринулся к холодильнику (видимо, опаздывал), схватил тарелку с селёдкой и, не успела Рита дойти до спальни, как послышался его раздражённый крик:
— Ты и селедку умудрилась испортить! Что за бестолочь!
— Чем это я её испортила? Сидела, полчаса кости выбирала из неё! — чуть не плача, возмутилась Рита. Она вернулась с полпути, снова остановилась в дверях кухни и смотрела на Бессонова глазами, полными презрения.
— Да лучше б ты совсем кости не трогала! Куда ты голову от неё дела?
— В помойное ведро! — закричала Рита. — Зачем она нужна, если в ней есть нечего?
— Заставь дурака богу молиться, — взвыл Бессонов. — Если хочешь знать, я селедку покупаю только из-за головы!
— Знаешь, что я сейчас сделаю? — с холодным спокойствием произнесла Рита.
Бессонов молча уставился на неё.
— Я сейчас соберусь и уеду. А ты делай здесь что хочешь. Я доступно излагаю?
Окончание рассказа здесь