Эксклюзивно в Okko вышел фильм «Опасный элемент» об ученой, лауреатке двух Нобелевских премий, открывшей радиоактивность, полоний и радий. Кинокритик Никита Смирнов рассказывает об этом любопытном фильме, снятом по графическому роману. 16+
Молодая ученая Мари Склодовская испытывает затруднения. Коллеги безо всякого пиетета орудуют в ее лаборатории, академики со скепсисом и высокомерием взирают на ее труды. тому же Склодовская — женщина, что для Сорбонны лишь недавно стало приемлемым. Оставшись без рабочего места, Мари встречает Пьера Кюри. Его тоже недолюбливают консерваторы от науки, зато у Пьера есть своя лаборатория — а еще он верит в то, чем занимается Мари, хотя для этого еще не придумали слово. Но скоро она и придумает — радиоактивность.
Едва ли кто из нас в своей жизни совершал научные открытия, но мы знаем, что лучшим из них непременно сопутствует увлекательная байка. Архимед воскликнул «Эврика!» в ванне, Ньютон схлопотал яблоком по голове, Менделееву явилась во сне таблица. Иногда байка оказывается правдой. Например, Док Браун ударился головой об умывальник и открыл потоковый накопитель для путешествий во времени с Марти Макфлаем.
В случае с Кюри метафорой открытия стал виноград: представьте, говорит нам Кюри, что не мы делаем из ягод вино, а виноград сам ферментирует себя, потому что его структура непостоянна. А визуальным воплощением научного открытия становится, конечно же, отливающая зеленью склянка: с ней Кюри не расстается даже в постели, она же прагматично вынесена на афишу фильма. Маржан Сатрапи, режиссер «Опасного элемента», в первую очередь известна как художница, автор комикса «Персеполис» и последующей его адаптации. Ее второй фильм также был поставлен по собственному комиксу. Так что Сатрапи знает, чего стоит чего стоит перенести свое видение с бумаги на экран.
«Опасный элемент» поставлен по графическому роману американки Лорен Реднисс. У Реднисс получилась не совсем обычная биография и уж точно не привычный нам комикс. В попытке найти эквивалент спонтанному блеску гения Реднисс использовала цианотипическую печать — Кюри стала светящимся в глубокой синеве силуэтом, эфемерным и недосягаемым.
Сатрапи тоже использует пространство экрана вольно и смело, благодаря временами фантастической работе Энтони Дод Мэнтла, оператора Ларса фон Триера и Дэнни Бойла. Фильм несколько раз меняет температуру красок, на экране расщепляются элементы, происходят химические микропроцессы, действительность порой вытесняют детские воспоминания и видения будущего. Да-да, героиня как бы предвидит вехи своего открытия: бомбардировка Хиросимы, лучевая терапия, Чернобыльская катастрофа — хотя всё это произойдет уже после ее смерти. Заметно, что для режиссера эти сцены стали отдушиной, возможностью выскочить из хмурых декораций начала XX века.
Размыв исторический фон, убрав из кадра лишние приметы того времени, Сатрапи оставляет его ошибки и заблуждения. Ведь это время, говорит она, когда женщин не пускали в науку, когда во время застольной беседы мужчина жестом мог усмирить жену, когда польская исследовательница испытывала на себе французский шовинизм из-за того, что пошла на адюльтер. С предрассудками сталкивались и мужчины, сталкивались и мужчины: им приходилось быть деспотами и охранителями устоев, желали они того или нет.
Кюри в фильме выведена прирожденной феминисткой. Ее блистательно играет Розамунд Пайк («Исчезнувшая»), которая суммировала эту борьбу так: «Она жила равенством. Ей некогда было за него бороться, поэтому она воспринимала равенство как должное». Сатрапи волнуют ее атеизм, ее вызов мужскому научному миру, ее отношения с мужем, с любовником — одним словом, ее свобода от предрассудков, какой мы эту свободу понимаем сегодня. Эта попытка прочитать жизнь ученой на сегодняшний манер местами выглядит натянутой.
Скажем, получение первой Нобелевки представлено как ее борьба с незримостью: комитет премии изначально номинирует только ее мужа, но сам Пьер добивается включения Мари на равных правах. Всё так, однако в стремлении восстановить справедливость авторы походя вымарывают другую мужскую фигуру — Анри Беккереля, который разделил награду с четой Кюри. Другой мотив, доставшийся героине от современности, — то, что сегодня любят обозначать словом «осознанность». Экранная Кюри переживает, что ее открытие породит немало зла. Воздействие радиации погубит здоровье Пьера, самой Мари, ее дочери. Поскольку этого недостаточно — ведь многие ученые подвергали себя опасности, — нам и даны эпизоды из будущего: ядерная бомба и первая лучевая терапия в США. Одно как бы уравновешивается другим.
К сожалению, этот конфликт в фильме так и остается авторской вольностью. Ученые, как правило, не оправдываются за свои находки — это зачем-то нужно создателям фильма, которые не возьмут в толк, что открытие (в отличие от методов) находится вне категорий морали. На вручении уже второй Нобелевской премии в 1911 году Кюри выступает с предостережением о необычайной радиоактивной мощности новых элементов. Однако если обратиться к ее подлинной речи в тот вечер, мы прочитаем почти материнские слова: «радиоактивность — это ребенок, рождение которого я застала и помогала его воспитать. Теперь этот ребенок вырос и стал красивым».
При всех своих неточностях «Опасный элемент» оживляет Кюри благодаря игре Пайк: тому, как тонко ее героиня чувствует свою обреченную любовь, свою науку, свою эпоху, которой противостоит. Интерес к ее судьбе не остынет — как не остыли спустя столетие ее личные вещи, до сих пор выбивающие крупные числа на счетчиках Гейгера.
