«Эмбиент — это новый панк» примечает в эссе о возрождении интереса к эмбиенту Евгений Былина, теоретик искусства и электронный продюсер, исследователь аудиальной культуры. Мой друг (айтишник, эколог-футуролог) обожает этот его текст «о музыке для конца света» и много просил написать мои мысли «по поводу», больше того, сокрушаясь, что я не могу писать также. Тогда я с натужной улыбкой отказался.
Вчера в избыточно эмоциональном состоянии я послушал Tumbling Towards a Wall от Ulla, «самый громкий эмбиент-релиз 2020 года», и мне это показалось одной из красивейших записей на свете, на почве этой бури чувств я сел строчить свои мысли о том, что происходит с эмбиентом все эти годы. Отоспавшись как следует, я с удивлением обнаружил, что мне все ещё есть что сказать. И с удивлением, что в контексте эссе Былины.
Давайте попробуем по порядку.
Музыка — это сообщества, сообщества — это коммуникации между участниками сообществ, то есть, сообщества — это просто общность людей, но ещё надчеловечная «структура» из общности интересов и набора типовых переживаний/реакций обретённых через машины социализации; то есть, «сообщество» плюс общности возможных участников, возможных друзей, возможных собеседников.
Пару лет назад произошло немыслимое — в сообществе интеллектуалов, интересующих электронной музыкой, стали говорить об эмбиенте: эмбиенте как музыке — sic! — ранее эмбиент считая лишь «стадией» в творческом процессе создания произведения, почему как «отдельная культура» он был вещью постыдной, чем-то докультурным, одной из «потребностей толпы», всегда пребывая в ряду: эмбиент, лоликор, виолончельный металл, гачимиксы Нурминского, отреставрированные пупы в 4k и прочие посты о Ксенаксисе с фейсбука скучающих по советскому союзу амфетаминщиков-неотрадиционалистов.
То есть, честный разговор об эмбиенте возможен лишь с откровения, что эмбиента как феномена культурной жизни ещё пару лет назад не существовало вовсе, не существовало вне частушек и тюремных наколок, i mean. Эмбиент как факт культурной жизни «вернулся» (появился) после компиляции mono no aware: в 2017 году лейбл PAN решил издать сборник посвящённый эмбиенту, весь пафос этого сборника был в том, что такие люди и такие лейблы никогда не издавали эмбиент, всегда доразвивая его в «EAI», коллажи или иную электроакустику, но теперь же — «давайте посмотрим, что из этого выйдет». Вышло, что эмбиент пришёл в речь и интересы человека порядочного.
Лишь для контекста: даже явный эмбиент с какого-нибудь лейбла Posh Isolation с их явно эмбиентными «iPhone Flashes Lead the Way to the Underground Clubs» и прочими Internazionale (характерно, что сам лейбл — уже граница сообщества, почти «маргинальщина») всегда атрибутировали «индастриалом», «коллажем», «минимал-синтом», «деконструкцией павер-электроники» — чем угодно, лишь бы не эмбиентом, не просто из-за того, что делать и слушать эмбиент стыдно, но называть что-либо эмбиентом неуважительно, по сути, оскорбление в сторону композитора: человек пишет музыку, а ты его атрибутируешь обоями, сандаловой ароматической палочкой, лампочкой в засаленной кнопке лифта.
Евгений Былина, как и тысячи столь же респектабельных «авторов о музыке» с их вечным талмудическим и криптофашистким future-in-the-past поверх океана мириад «дайте продыху, гады» иванждановых, самой проблемы сообщества не видит, это характерная черта такого сообщества: есть мир планеты Земля и там есть ambient, это что-то самоочевидное, общепринятое. Как и полагается людям, что пишут «академически про музыку», Евгений не слушает музыку о которой пишет, скажем, в случае анализа эмбиента у него иллюстрацией его рассуждений (пересказа чужих замечаний) про эмбиент прикреплён рандом с дискогса — мемкорная прогэлектроника Pulse Emitter, ноунейм с двумя прослушиваниями и его эмансипация нойза как части культуры дроун-сообщества музыкантов-фотографов, метаироничный синтвейв от чилвейв-комьюнити и прочий Daft Punk как electro; «афрофутуризм френчхауса и комплекстро» — чем не тема, кстати.
То есть, прежде чем сказать, что «эмбиент — это новый панк» или «эмбиент есть музыка для конца света», важнее доказать, что «эмбиент — это музыка», но сделать это можно лишь «нащупав поручень» — границу сообщества. Возможно ли это в рамках академического письма? Я думаю, что нет: политкорректность базисное требование к письму академическому, а любая беседа о музыке — беседа о политическом, требование прав, и чем более аполитична музыка, тем больше в беседе о ней будет разговоров о власти, ибо «ничейная территория».
Академическое письмо — речь учёного, в речи учёного никакой власти быть не должно, академии, как институты доксографов, созывают карлымарксы, япончики и джугашвили, а не научные сотрудники, созывают также, как параллельно «организуют» бордели или военкоматы: «каждому по потребностям, каждому по специальностям», ибо «не боги горшки обжигают». Государство — матерная частушка, машина ликвидации города и городской жизни, академическое письмо — часть кровотока государства, укор горожанину, что хлеб не сеит, овёс не жмёт, заводы стоят, кассы пустуют.
«Академическое письмо о музыке» неуместно и нелепо, потому что в определениях атому или молекуле власти нет, но в беседе о музыке мы нонстоп либо наблюдаем, либо отсекаем голову Лавуазье за отрицание флогистона, любое письмо «академически, про музыку» всегда «схоластика», то есть, теология от глубоковерующего, смущённого своей религиозностью (характерные пассажи таких текстов: есть группы лиц убеждённые в отсутствие Бога, тем временем у католиков и коптов, составляющих большую часть населения Земли…) — нет никаких досточно распространённых в общепринятности фиксированных конститутивных аспектов того или иного музыкального явления, чтобы «академически» его расписать, и академический статус критика, пытающегося наложить «мнение» его подсообщества поверх бесед под видом «факта общего положения вещей» — это форма агрессии по отношению к сообществу интеллектуалов от класса чиновников, натравливаемых по инерции государственными машинами, которые все сводимы, в целом, к машинам утилизации: чем занять «вредные элементы», чем активность «вредных элементов» купировать, как ликвидировать если не человека, то его статус в обществе, как обратить в чиновника отбившегося от стаи интеллектуала.
Элементарный пример проблемы сообществ: что такое блэк? Какой альбом первый приходит на ум читателю? Мне — Filosofem от Burzum; я лишь тип таких людей, с такой вот реакцией, характерно, что я не слушаю блэк, при этом блэк находя симпатичным, интересным, что, в целом, характерно для всего комьюнити условного post-theory fiction/belle non-fiction сословия, частью которого я (пускай и нехотя) являюсь, как является им Адам Харпер и остальные адамыхарперы, также нехотя обнаруживая людей вроде меня частью своего поколения, как обнаруживают стрим-снайперов локальные звёзды расисткого извода твич-комьюнити. Для большинства же в блэк-комьюнити, которое при этом ещё бьётся на множество меньшинств, разные градации true/untrue, достатка/образования, прав/обязанностей, этот альбом не является блэк-металлом вовсе и рассматривается как релиз за рамками их культуры. Часто даже называется его жанр… — эмбиент. «Ого», правда?
Говоря о музыке мы всегда говорим «о состояниях» сообщества, никаких отдельных от людей языковых игр нет, вера в их наличие — блажь, «чиновничий этикет». Говоря о музыке мы всегда говорим о том, что у нас в сообществе сегодня принято это, а это непринято, что всегда лишь побочный продукт постановления, что «у нас есть сообщество», «мы есть народ». Собирайтесь, ребята, эмбиент — новый панк, я создал.
Как есть виолончельный металл, так есть сообщество, где принятно о музыке писать «академически»: группа из Глазго, люблю седьмой трек, на обложке женщина. При редактуре «люблю» вымарывается из-за нарушения лингво-обязательств чиновничьего сословия, статуса-кво юридических практик подобных самоцензуре коптских теологов, почему пишется: група из Глазго, на обложке женщина, треков семь. «Академическое письмо о музыке».
Что вообще значит писать академически? Мейясу (да благословит его Сеть и приветствует, да светится имя в Сети его ярче тысячи солнц) просит нас понимать разницу между «солнце нагревает камень» и «в комнате стало жарко», первое — письмо академическое, второе лишь «субъективные переживания». В беседе о музыке возможно только второе, иных ситуаций нет, ибо любой «текст о музыке» всегда лишь продолжение беседы в её интимности, межгрупности: нельзя пожить в чужом сне, попереваривать чужим желудком, зевнуть за другого, отчего письмо о музыке «на выходе» — это всегда рассказ о себе, своём сообществе и процессах, что там происходят, но никогда о фактах или развитии и реализации элементов музыкального произведения обособленно от слушателей, массы слушателей. «В нашем сообществе эмбиент — новый панк, а у Вас?» А у нас эмбиент стали считать музыкой, и междустрочием, что панк все ещё нет.
Какие записи слушали и атрибутировали эмбиентом, даже когда это было слово постыдное? Где? В рамках (далее — курсивом) сообщества людей порядочных, что суть лишь общность интересов и фиксированные типовые переживания/реакции обретённые через машины социализации. Отвечаешь на вопрос «помня о сообществе» и обнаруживается, что эмбиента все ещё нет, есть «актуальный для актуального сообщества культурный момент» — поздний Posh Isolation, миксы Malibu, где весь пафос в том, что людям стало интересно звать что-то эмбиентом.
Ещё в 2014 году те же работы Malibu бы звали коллажём, а людей её эмбиентом называющим бы банили, не репостили на саундклауде, не звали на шоукейсы, потому что люди устали от таких задир и хамов: назвать что-то эмбиентом — плюнуть в это. Сравнить ещё сверх того эмбиент с панком — плюнуть с причмоком. Так чиновник слюнявит палец, когда листает переданные ему документы для получения ваших (sic) справок для продолжения социальной игры внутри государственных институтов. А где третья-четвёртая печать на бланке? Почему не упоминается панк? Родину не любите?
То есть, всё, что сегодня происходит «в бэндкампах» вне маргинальных сверхмассивных единиц толпы, ибо толпа всегда никто, но никто с приставленным к нему чиновником — это, на самом деле, не эмбиенты, но «музыка после пош изоляйшен», «малибукор», «наследие Чино Амоби как продукты работы чиновничьего аппарат на вырост». Это хорошо видно, если «взглянуть на прошлое» немаргинального эмбиента.
Единственный достойный упоминания «эмбиент прошлого», что в основе своей только эмбиент и ничего более, и действительно слушался и упоминался до 2017 года постоянно — это Stars of the Lid.
Единственое немаргинальное, хоть и избыточно пошлое (миры твинпикса, заброшенные корридоры медучреждений, логово серийных убийц, и тд и тп), остальное уже «дискуссии» и «лирические отступления», репосты Maeror Tri и мем про обсуждения Басинского в клубе, где очень громко играет тектоник из-за чего неслышно речи ведающего за Басинского.
Характерно, что создающий такой мем «о Басински», распространяющий и находящий его интересным он как бы «внутри клуба», «часть своего сообщества», где это — «тема». Беседа. Под тектоник. Точно также мем с обложкой Mono No Aware в стилистике «варезников» — «тема» для другого сообщества, «насущная проблема», поэтому и смешно, считывается как набор семиотических хвостов, знакомых людей.
Одни слушают музыку в среде сильно выпивающих и коммерчески обеспеченных социально успешных бескультурных масс потребителей контента, который под них и творят когда творят мем о басинском созидающие, другие — «ползают по файлопомойкам», творя «без аудитории», то есть, без потребностей представить к ним чиновника. Село порождает фасцию в городе, но не фасция села и уж тем более не город село.
Давайте продолжим искать эмбиенты приличные. Уже Oval «не эмбиент, но глитч и эмбиент-техно», также как Gas «не эмбиент, но минимал-техно, вагнеровские пассажи в далеке от рейвов», то есть «мелодии», «безмолвные песни», злосчастный Disintegration Loops Басинского, если очень уж надо его вспомнить зачем-то, «не эмбиент, но тейп-мьюзик, хонтологическое, аудиоскульптура». Был громким событием 2814 в 2015 году, но лишь как довесок умилению зарождения постиронии в сети, солнечный зайчик ревайвла коллажей в тени бесед о вапорвейве. Тим Хекер (всё же уже маргинальщина), не эмбиент, но дроун, то есть, секуляризованная сакральная музыка. Туда же Alio Die. Вторая волна вирусной популярности Huerco S. из-за For Those of You Who Have Never (And Also Those Who Have) порождена была тем, что альбом создавался как исповедь: боже милостивый (сеть, вэб-комьюнити), сжалься надо мной, что не могу не делать эмбиенты, не могу не релизить музыку неоконченной.
Где же «просто эмбиент»? Его нет. Называть что-то эмбиентом — ругаться матом. «Люди из народа» всегда удивляются тому, что ругаться матом считается чем-то плохим, подробно расписывают человеку вне их сообщества, что есть маты плохие, а есть хорошие, возьмём, к примеру, слово обозначающее самку собаки, и тд и тп.
Лениво гуглить точное авторство, пусть будет мыслью Брайна Ино: «если вы слышите мелодию, то это уже не эмбиент». Без шуток, самое удачное определение, и главный довод в пользу людей, которые эмбиент-записи старались называть чем угодно, только не эмбиентом; и были в своём праве.
Эмбиент вне сообществ, «в концепте» — это гармонический ломоть, не ткань, но проведение ладонью по ткани для её разглаживания перед отрезанием куска нужной длины. «Рейдерский захват» культурного поля английскими бубнилкам, «отжавшими» у Эрика Сати право его упоминания (присутствия в сообществе) с открытием и развитием мебилировочной музыки, пускай видоизменённой как «музыки безмолвия пространств», чтобы закрепить сей чужой труд на достижения местного Никиты Михалкова, конкретного композитора и его оригинальные идеи вынеся в примечания — это типовой акт агрессии по отношению к сообществу интеллектуалов, ведь без никитмихалковых британского музжура рано или поздно «с Эриком Сати в компании» пойдут разговоры о Жане Батисте Люлли и Гийоме Аполлинере, оттуда какие-нибудь цитаты Стравинского о Тристан Тцаре, шутки Танеева в сторону Чайковского, посыпится идеологема индастриала, отпадут нойзы, вебпанки и оркестры Абрамова — насыпной вал демаркационных линий сообществ будет размыт, монополия утрачена, гул идеологии сведён на нет: «никто не пришёл на войну». Вас спрашивают: что будете писать на снаряде? А вы не являетесь снаряд подписывать, снаряд заряжать, снарядом уничтожать что-то. Турция без турков — Греция.
Эмбиент, что в беседах (воли народной), что в концепте (авторских, то есть всегда ложных прочтений из-за личного, «габитусов» поверх реальных выявляемых практик) никогда не может быть законченным произведением искусства, но всегда стадия-момент в процессе создания музыки. Есть люди, что в стадию «верят» как законченное произведение. У них есть ambient.
На западе колумнисты журналов размышляя об эмбиенте как новом панке умалчивают из политкорректности, что беседа, в первую очередь, идёт о том, чтобы считать эмбиент музыкой, и этим одновременно поддерживать живыми дискурсы панка, доказать, что панк — тоже музыка, не частушка или наколка госчинуши, иная придурь сельчанина. Пишешь, что эмбиент новый панк и вот панк это уже, собственно, порог, ниже уже не музыка, но, подразумевается, что со временем будут новые состояния, то есть, однажды мы скажем, что «эмбиент — новый постпанк», как однажды эти же колумнисты писали, что «индирок — это новый рэйв», для одного сообщества спасая рэйв, для второго — рок-музыку, тянув время в отрицании хип-хопа. «Приятное с полезным».
Отсюда эти десятки ревайвлов эмбиента за семь-восемь лет, казалось бы, каждый год по ревайвлу выходит, когда же он отмиреть успел? Не успел, потому что не было. Ревайвл — это всегда зарождение.
Внутри идеологических конструкций обычный, естественый ход вещей, оно же становление сообществ, «будущее само по себе», будет накапливать противоречия, как нарушение правил установленной языковой игры (дано: Ленин и Сталин, кто-то плохой, кто-то хороший — дискутируйте), но на деле, если мы взглянем на семиотический хвост жар-птицы слова «ревайвл», то обнаружим, что до ревайвла того же постпанка никакого постпанка не было: сообщество, что слушало ревайвл постпанка никогда бы не стало слушать просто постпанк, не видя это музыкой — «ревайвл» их обучил тому, что они могут в постпанке услышать; сначала Антон Корбейн слушает Leif Erikson группы Interpol, смотрит клипы The Strokes, потом ему объясняют сотоварищи, что «есть мнение» сделать из Яна Кёртиса нового Курта Кобейна, публику (детей) разогревают индитроникой на базе бума ревайвла гэриджа от «постнюревейров» The XX, и вот тогда уже песня Shadowplay в ремастере под Guano Apes поверх субстрата интро сериала «Зачарованные» срубает людей.
Изымаем сообщество: создаётся ощущение, что есть поступательный процесс каких-то информационных структур с 1972 года, «мемов и гемов» постпанка, но возвращаем сообщество — видим пустоту между «Boxer» The National в 2007 году и первым синглом New Order в 1981 году: Joy Division — это примечание к истории группы Bloc Party, что сама есть лишь примечание к группе Black Eyed Peas; тип Black Eyed Peas-групп на машины социализации ЦА зрителей «шедевров рекламы» с песнями Kasabian, Radical Face и Ramona Falls, или языком академического письма — Black Eyes Peas для слушателей Black Eyes Peas через десять лет, двадцать лет их становления полноправными участниками социальных игр в мире государственных институтов и чиновников дублирующих сообщество интеллектуалов ради сохранения статуса-кво.
Ревайвл эмбиента — это момент, когда в каком-то сообществе обнаружат уместными практики, которые порождают эмбиент. Есть комьюнити, где он случился в 2002 году, есть где в 1991-м: это неважно, важна граница вашего сообщества. Завтра кто-то обнаружит клип Bobby Shmurda и назовёт трэп или юк-дрилл новым даб-техно, дальше что? До этого также формой даб-техно называли электроклэш от Peaches, дальше что?
Скажем, когда я был подростком, то у «старших» в сети был типовой набор бесед, что F♯A♯∞ от Godspeed You Black Emperor не построк, но эмбиент, то есть «не музыка». Сейчас нет самих Godspeed You Black Emperor как повестки, а уж тем более построка, при этом весь Get Lost и остальные эдиты 2015…2019 годов от DJ Lostboi построены на построке, вся дискография Малибу — это «второй альбом» белые флаги зажигайте медленно, но людям это неинтересно, и они в своём праве неинтересоваться таким, не развивать эту мысль — десять лет прошло со времён поточных «дискуссий о gybe» в сети и из тысячи релизов и контекстуальных полей добралось до «актуального сообщества» (современной электронной музыки, её немаргинальных слушателей, публики без матерных частушек и тюремных наколок) лишь обложка The Ascension Глена Бранки в ленивом чате с посетившими лекцию Ирины Кулик (что уже «такое», почти маргинальщина).
Для определения сообщества всегда достаточно двух артефактов любой степени уместности, лишь бы это принималось за искусство вашими «общностями интересов и результами-продуктами машин социализации в личности»: грубо говоря, люди читали Делёза, люди смотрели Годара, услышали семпл из аренби — вот и ещё одна карта созвучий цветов. (Мучайтесь).
Mono no aware само по себе порождает сообщество, сообщество слушающих этот релиз и сообщество имеющих «отношения» к этому релизу (что одно и то же, но это уже экзистенциальщина — преследующий следует за преследуемым, бла-бла-бла). Границу сообществу даст дополнительный критерий: например, Mono no aware и Burial (нет проблематики эмбиента, ведь есть проблематика nightbus-сцены как процесса ревайвла даунтемпо — не эмбиент, но популярность альбома Moby как артефакта взросления), Mono no aware и Ariana Grande (снова пусто, хотя есть пространство литературы похулиганить размышлениями об ошалелей популярности Николаса Джара и его Space is Only Noise в рамках анализа «а кем были хипстеры» через поднимание проблематик «постдабстепа» — отсюда моменты про минимал-синт в «деконструкции»), но вот мы говорим о Mono no aware и дилогии AIA, о популярности DJ Lostboi и популярности Grouper, как тут появляется «тема» — «что есть эмбиент?».
А что есть эмбиент? Парой абзацев ранее порешали, что эмбиент — это «ревайвл эмбиента в 2017 году», остальное — теология, но если окинуть взором музыку, что была громкими событиями в сообществе интеллектуалов, интересующихся современной электронной музыкой, то обнаружится, что ревайвл эмбиента «грянул» ещё в 2011 году: та же Grouper, Oneohtrix Point Never, Raime были первыми артефактами эмбиент-музыки со времён The Tired Sounds of Stars of the Lid, которые слушали всерьез.
Если в попытках найти «здравое зерно» такой ситуации размышляешь о саунде, а не о сообществе — вступаешь в противоречие с реальностью, накапливаешь противоречия установленных идеологией статуса-кво правил языковой игры, но размышляешь о сообществе, а не эфемерных неоплатонических концепциях а-ля sound и прочие мэдчестеры, как обнаруживаешь, что эти ярчайшие феномены самоочевидного ревайвла эмбиента (для постороннего) — не были культурой эмбиента вовсе.
Grouper на дилогии A I A и Replica от Даниила Лопатина атрибутировались внутри сообществ отдельными «жанрами»: эмбиент это как бы до жанра, до стиля — одно дело слово «noise» в беседе, другое — слово «шум», разница та же, что между «искусство» и «мусор». Grouper делала не эмбиент, но дроунфолк, как Лопатин зарелизил не эмбиент, но пландерфонику. Чиновник бы сказал: «вольно!», что и есть полный аналог слова ambient, techno или bublegum bass, но мы говорим — и слава Богу.
Точно также бум хипстерского дарк-эмбиента у тех же Raime как тег dark ambient переживался игрой: на самом деле, мы эмбиент понарошку, внутри — это… и дальше поточное про хонтологии, джанглы-постпанки, индастриал-техно и прочие ревью построк-комьюнити на Working for a Nuclear Free City. В 2016…2017 годах же что-то случилось, и это что-то, что, действительно, очень ёмко можно определить сказав, что «эмбиент — это новый панк» или «эмбиент — идеальная музыка для конца света». Избегая приступов сердечных, давайте взглянем на кардиограмму комьюнити вновь — что в этом модусе раньше звали эмбиентом, что эмбиентом звать стеснялись, что «критиковали, не слушая» и что вдруг захотелось принять как «эмбиент», как музыку.
Была шумная дилогия Энди Стота: «не эмбиент, но даб-техно», зарождение идеологемы индастриал-техно. Был Forest Swords, что «не эмбиент, но фолктроника, эмасипация постдабстепа через построк». Людей постарше выдрессировали, что видишь самостоятельность — лепи слово DIY, людей помладше сейчас воспитывают, что видишь опыт о времени и моменте различения сообществ — ищи смерть и конец мира. Эти циркачества с волками породили «трилогию мальчишника» Кейертейкера: началась она с ушной серы викторианских балов, закончилась панельками flemish интеллектуалов, прочей геральдикой албанских владетельных домов и румынскими национальными философиями, то есть «канадской музыкой» и остальными «а сколько ты зарабатываешь» репостов с Курретзисом. Люди, скрипя зубами, признавали эмбиент Кеертейкера «чем-то», но лишь в рамках игры «хонтологии как отдельного жанра музыки», поддерживаемой на плаву не сколько «рокнрольной» популярностью Broadcast или лейбла Ghost Box, но попутно форсу Mordant Music ваеровскими колумнистами на почве их пьянок и междусобойчиков, что дали эти десять лет бессодержательных ревью, как потом будут форситься Sleaford Mods не из тех же интенций, сущностей, но тех же интенций, тех же сущностей.
Допустим, мы уверовали, что эмбиент есть, что эмбиент был и будет, обнаружили, что, в принципе, упражнения в атрибуции эмбиента панком и саундтреком апокалипсиса одно и то же, что-то надструктурное, бьющее по площади, так давайте найдём панк.
Называя эмбиент новым панком говорят о грёзе панка: будь тем, кем хочешь и никто тебе ничего не скажет, ведь ты — «панк», да, в их речи — «отброс», но для своих — свободный, ибо равный, «личность», точно также, как для шума людского любой интеллигент лишь «очкарик» и прочие «по утрам не отжимается, гвоздь не забьёт, анекдотов не знает».
Видим, что есть «грёза панка», но грёз нет в элементарных механиках сообщества, говоришь «свет небесный», а тебе — какова волна сего света? Чем замерить «небесность»? И отсюда: что есть наследие панка, чтобы что-то панком звать? Что мы интерпретируем? Что «наслаивается», «проскальзывает»? Пропуская ненужные неловкости, ибо в современном сообществе порядочных людей нет человека, что любит панк, если, конечно, человек не тратит жизнь на размышления про запотевшие окна в общественных уборных придорожных кафе и прочие дизайны приложений для банков, то можно прямо сказать, что панк никакой ценности не представляет вовсе, ни сегодня, ни исторически, ведь всё наследие панка, во всех его состояниях, все эти clash the london, butterfly stomach round ground и прочие kids aren't alright не более чем рингтоны, сводимые к побуждающему и порождаемому Shut Your Mouth от Pain — это просто «икпорткор» семидесятых. Ну, вот, дети есть дети, приходится их терпеть и учитывать — «история рока», «семь поколений крейзифрога».
Разумеется, что уже из-за наличия ситуации «преследующий следует за преследуемым» очевидно, что в сущности «панка» есть что-то ещё, кроме грёз и рингтонов, теологии коптов и чиновничьих запонок. Как избегали слова ambient, так напрашивается рингтоны Gang of Four «изолировать» (спасти) в ноувейв-повестку, а тот же This Heat называть дабом. Но это панк. Тогда что мы говорим, когда заявляем, что эмбиент есть новый панк, если верим (sic) в эмбиент и панк вне ругательств? Ответ будет всегда вне акта письма: говоря о том, что что-то есть «новый панк», автор всегда будет умалчивать, затушёвывать реальную истину, которую бы позволил актуализровать совсем иным постулатом, более-менее достоверным, но хоть сколько-нибудь достоверным, если бы трезво осозновал, что всё сказанное им детерминированно сообществом, где он находится и отсюда всё сказаное им будет либо конфликтом с его сообществом, либо гомоном птичьим, «ау» в общем лае волчьей стаи: говорим «эмбиент — это новый панк», а подразумеваем эмбиент — это новое порно, новый табак.
Вот отсюда стоит начинать беседу про эмбиент по существу, «академически».
P.S. Формально, тезис про эмбиент как панк принадлежит Рейнольдсу и Евгений Былина его лишь ретранслирует, но мне бы было приятнее, если бы читатель прочел лучше эссе Былины нежели очередной хадис ливерпульского акакия акакиевича.
Помоги каналу!