Мудрый педагог всегда лучше видит, что подходит артисту, а что нет. Но я считаю, что с артистом нужно работать так, чтобы у него складывалось ощущение, что он сам все придумал... Я, когда сам танцевал, этого не понимал. А потом уже только с годами осознал, что люди, которые со мной репетировали, давали мне очень многое.
Все смысловые спектакли — они о любви, об отношениях мужчины и женщины. Кто-то это может передать более выразительно и откровенно, а кто-то испытывает сложности или стесняется, и педагогу приходится подсказывать, как и что.
В моей практике артисты всегда подходили ко мне сами и просили с ними порепетировать. Первым был Коля Федоров — году в семидесятом — семьдесят первом. Я еще сам танцевал, но он подошел и попросил меня что-то с ним приготовить. С этого и началось. Я никогда не звал, не тащил к себе за руку никого. И все последние мои ученики — Филин, Уваров, Скворцов тоже сами проявляли инициативу.
Так же было и с Цискаридзе. Он подошел и попросил, чтобы я согласился с ним поработать. Я говорю: «Пожалуйста. Только одно условие: будешь слушаться?» И вот уже больше десяти лет я с ним занимаюсь, и у нас в работе полный контакт. Идеально слушает.
С его стороны я никогда никаких возражений не знал. Само собой разумеется, что в процессе работы артист должен обязательно чувствовать, подходит ему то, что ты предлагаешь, или не подходит. И всегда есть возможность что-то чуть-чуть изменить, чтобы добиться нужного результата. Конечно, всегда лучше идти от себя и выражать то, что в человеке заложено внутри, а не подстраиваться под неудобное, поставленное или придуманное для кого-то другого. Ведь любой артист сам лучше ощущает, как его душа расположена к тому или другому движению, к тому, как лучше его подать. Я считаю, что это закономерно, и так было всегда. Каждый исполнитель потому и становился индивидуальным и вырабатывал свой особый сценический почерк, что мог выразить свои чувства и выносил на сцену то состояние, которое может передать.
Когда мы только начали с ним работать, конечно, не все сразу получалось. Но Коля всегда был очень целеустремленным. Ему хотелось завоевать место премьера, быть первым, быть лучшим — и это стимулировало его в работе над собой.
Он всегда рвался танцевать. Не могу сказать, что он, как гадкий утенок, вырос в лебедя. Гадкий утенок никуда не рвался. Он плавал и плавал. А Коля все время чего-то хотел, ему всего было мало. Он даже перерабатывал, и травма, которую он получил в Париже, случилась из-за того, что он хотел танцевать все больше и больше. Со временем мне удалось его немножко «осадить», и он стал подходить ко всему более взвешенно и осознанно, что ли. А поначалу был настолько безрассудно эмоционален, что, увлекшись, мог даже сбить кого-то на сцене или свалить сценический аксессуар. Конечно, сегодня это уже совершенно другой человек.
Он очень творчески работает, хорошо мыслит. Приходя в зал, всегда приносит с собой какую-то интересную задумку, и мы вместе доводим ее до ума. Если какое-то его предложение кажется мне неудачным, я никогда с ним не спорю. Я просто говорю, что лучше сделать по-другому. Коля восприимчив к замечаниям и очень мне доверяет.
Конечно, бывает так, что на репетиции что-то не получается. В таких случаях он переживает, начинает «заводиться». Но у него настолько способное тело, что все шероховатости он исправляет довольно быстро. Посидит пару минут, соберется, успокоится, и все становится на свои места.
Иногда Коля приходит не в настроении, и я тогда прекращаю репетицию. Какой смысл бороться? Лучше пусть отдохнет и придет в себя, мне нужно, чтобы была отдача со стороны артиста, и тогда мне как педагогу легче управлять репетиционным процессом. Но такое случается нечасто.
Сознание того, что нужно хорошо станцевать спектакль, выйти на сцену, всегда очень «держит» артиста, особенно думающего, а Коля — думающий танцовщик. Разве можно не думать о том, как ты выйдешь? Я не помню, чтобы у меня хоть раз в жизни было такое состояние, что-бы мне было все равно, как я покажусь... Такого и не может быть, если ты серьезно относишься к своей работе.
Николай Фадеечев 2010 год