Ирландские хроники часть 8
Арап Петра Великого
Как-то Игорь пригласил в гости коллегу из Туниса. Он давно рассказывал мне о веселом, остроумном Брахиме, любимая поговорка которого: “We are never in trouble”, «у нас всегда все хорошо», или «выход есть всегда».
Ровно в указанное время, минута в минуту, к дому подъезжает такси, и из него выходит смуглый полноватый человек в ослепительно белой рубашке, с тортом в руках. Заходит в дом, галантно представляется и улыбается, улыбается... Арап Петра Великого! Зуб даю, что он с Пушкиным в родстве. Словно нарочно для создания полного колорита представляется он не «Брахим», как зовут его в университете, а Ибрагим.
У нас всего два стакана в доме, себе для вина я беру крохотную чашечку без ручки, из которой дети обычно едят сваренное всмятку яйцо. Говорю Брахиму, что расчитываю на его чувство юмора: у нас не хватает посуды. Он весело хохочет на мою чашечку. Ему не привыкать, сам много лет ездит по миру, и в снимаемом жилье, конечно, всего не достает.
Ни погоду, ни климат, ни переход с ирландского фунта на евро мы не обсуждаем, цены на жилье нас не интересуют и по дому с вином мы не ходим. Оказывается, сразу садиться к столу – это не только по-русски, а еще и по-средиземноморски.
Как из рога изобилия, из Брахима сыпятся веселые истории, рассказы о жизни в Тунисе, о защите диссертации в Швеции. Назад в Тунис не собирается, хотя такому высококлассному специалисту зарплата в две тысячи долларов в месяц обеспечена.
Брахим рассказывает, что здесь его везде принимают за беженца. Зашел в агентство снять жилье, ему брезгливо указали на стул, закончили долгий телефонный разговор и спросили, в какой организации он на обеспечении. Когда оказалось, что он ищет жилье за восемьсот евро в месяц, тетечка забегала вокруг него, сразу появились другие служащие, и у всех сахарные улыбки на устах.
Смотрю на Брахима и с трудом верю в эту историю: вид у него больно барственный, держится с достоинством.
Говорит, что никогда не представляется «доктор» (здесь люди с ученой степенью иначе не представляются). Удивляемся. Поясняет: если я не интересен без степени, неужели со степенью стану интересен? Эти слова производят если не революцию в нашем мировоззрении, то, во всяком случае, на ус мы их крепко намотали.
Мы позволяем себе дуться и обижаться на колючие взгляды, на неприветливое обращение. А тут человек на все это чихает и поддерживает бодрое настроение. И не ставит свое счастье в зависимость от чужих неудовольствий. И ему хватает общения с теми, кто готов с ним дружить, и он нисколько не страдает по тому, чего нет.
И неужели тебе, Брахим, ни капельки не обидно, когда ловишь косые взгляды?
Брахим с аппетитом отправляет в рот шоколадную конфету, черные глаза смеются. Не-а. Ни капельки.
А нам вот обидно...
Ничего, пройдет.
Обсуждаем наше бесправие в связи с тем, что мы неевропейцы. Потом речь заходит о супруге канадского сотрудника, которой тяжело бороться с депрессией из-за вынужденного безделья: у нее нет права работать. Я удивляюсь: а ей-то почему нельзя работать? Брахим проводит ликбез в бедной моей голове: по странному стечению обстоятельств, канадские сотрудники тоже неевропейцы!
Брахим рассказывает, что в детстве у него было столько энергии, что он не знал, куда ее девать и стоял по два часа на голове, к великому беспокойству своей мамы. У меня же в голове пронеслось: «Стефан!» Если Брахим был таким же шебутным, как Стефан, почему бы Стефану не вырасти вот в такого же умницу Брахима?
И я еще смягчаюсь к Стефану. Может, еще буду гордиться, что поила соком и выгоняла из кухни великого шахматиста /теннисиста Стефана.
Дети чувствуют присутствие веселого человека и вытворяют что-то невозможное. Тут и кувырки, и пляски, и борьба нанайских мальчиков. Брахим заразительно хохочет, и они готовы пройтись по потолку, повиснуть на люстре, допрыгнуть до второго этажа.
Как жаль, что уже почти одиннадцать часов, и детям давным-давно пора спать.