- А чего ворон-то, он так, ну.. дырка он.
Полусумасшедший старик, подсевший к моему костру этим вечером, проводимым мной на берегу небольшого таёжного озера, почему-то вызывал резкое отторжение своим несоответствием ситуации. В своей затёртой хб-шной робе, из под которой торчал воротник выцветшей
до неопределённого цвета китайской «ковбойки», обросший комковатой бородой, он был похож не - то на случайно забредшего к озеру бомжа,
не - то на припозднившегося в лесу деревенского грибника. Первое было невероятным вовсе, второе вполне могло быть, но мне он казался слишком уж местным. Он был как сам этот лес. И лес тоже был им. Не поймёшь, пока сам не увидишь. Но вместе с тем, раз уж подсел, то нельзя прогонять.
Да и лес этот ни - кто не застолбил. Так - что пришёл, ну и пусть сидит.
И поболтать хоть есть с кем.
- Так чего там, про воронов говоришь? – Я в усталой, после марша
по замшелым каменным осыпям, полудрёме как-то упустил нить нашего разговора, и теперь, лениво пытался наверстать упущенное.
- Ворон, говорю, он как дырка – С этими словами, старик скрутил из пальцев с пожелтевшими от сигарет ногтями подобие жеста «ОК», и хитро прищурившись, посмотрел на меня через него своим белесым глазом.
Наверное, меня сморил сон. Но глаз старика как-то неожиданно почернел
и стал вороньим, и чернота бусинки его глаза всосала меня с лёгким чавкающим звуком, как остатки сока, когда пьёшь его через соломинку.
Мне снился ворон. Ворон был – старик, и старик был – ворон. Ворон был черным, но не таким черным, как мы его представляем по картинкам или когда видим в живую эту сильную птицу, ворон был – тьма. И тьма эта
в своих перьях рождала свет. Тьмы не бывает без света, и свет этот делал черноту ворона разноцветной, будто птицу рисовал безумный сюрреалист.
И был Мир. Мир был бел и пуст как трёхмерный бумажный лист. И в этом Мире без времени и пространства была только одна точка. И эта точка была – Ворон.
И я понял. Этот Мир бел и пуст, потому что в нём одновременно есть
все цвета всех миров. Все цвета вместе становятся светом. Все материи вместе становятся пустотой. И в этой пустоте и свете был только ворон и я,
и я тоже был этим вороном.
Старик выдохнул меня на прежнее место вместе с дымом сигареты.
Я посмотрел на него одним глазом по - вороньему наклонив голову. Старик, ехидно щерясь в косматую бороду, докурил, поднялся, отряхнув со штанов прилипший мусор, и кинув окурок в костёр, пожелал мне удачи и ушёл
в сторону посёлка.
+++++++++++++++++++++++++
- Не надо.
Я слегка придавил ладонью вскинутое ружье, когда стоя на берегу замерзшей тундровой речки случайно оказавшийся рядом приятель, взявший моё ружье на «подержать-посмотреть» вскинул его по расправившей над тундрой могучие крылья чёрной птице.
- Ворона нельзя стрелять. – говорю я словно оправдываясь – Неправильно это. Он – не добыча.
Приятель, в общем - то уже и не молодой и опытный охотник посмотрел
на меня как – то с жалостью почти. Так смотрят на увечных и душевно больных попадающихся на улицах. Как будто даже с неловкостью. Но мне было уже всё равно.
Я постоял ещё с минуту, наблюдая как ворон похлопав крыльями сел
на верхушку корявой лиственницы. В какой – то момент мне показалось,
что мы встретились с ним взглядом. И его взгляд был тёплым на ощупь.
+++++++++++++++++++++++
Ветер гнал волны сырого - промозглого воздуха между высокими, поросшими ёрником берегами реки, периодически выстреливая в бредущих по размокшему льду рыбаков шрапнелью тяжёлого снега.
- Тут! – товарищ по работе и многочисленным рыбалкам натружено опустил шарабан на лёд – Сейчас забуримся, если нет – обратно, хорош уже.
И вправду. Всё утро меряем шагами речку, сверлим лунки в толстом сыром льду, а поймали на троих двух ершей и одну сорожку с ладонь размерам.
За такой улов кошка и та обсмеёт всего.
Нафиг-нафиг такую рыбалку.
Вообще шли по сигналу от дальних знакомых, мол хариус пошёл. Ну как тут дома-то усидеть, а никак, выходит. Вот и морозим свои пятые точки на этой реке да в такую дрянную погоду. И что характерно всё без толку.
Забурились. Ждёмс. Как и ожидалось толку от такой рыбалки
пшик - да маленько, не, оно конечно верно, что плохой день на рыбалке лучше чем хороший день на работе, но чего-то мне оно надоедать стало.
Звук упавшей с высоты тяжеленной ртутной капли размером с автобус своей внезапностью ударил по ушам. Повертев головой в поисках источника звука, вижу летящего вдоль и немного наискосок реки ворона. Упала вторая капля и ворон на фоне этого звука почти бесшумно приземлился на лед метрах в двадцати выше по течению. Немного походив с видом важного чиновника большой конторы туда-сюда, ворон остановился и стал внимательно нас разглядывать, потом издал ещё один капающий звук и чиркнув по выпавшему снегу кончиками крыльев скрылся за высоким берегом.
- А чего нет-то, там, говоришь рыба сидит– не замечаю как проговариваю
эти мысли вслух – там и половим.
Ширк, ширк, ширк. Лёд на этом месте оказался на удивление сухой
и не похожий на пирог, и бур весело пошоркивая вкручивался достаточно быстро.
Так, теперь устроимся поудобнее, ага, вот так. Опустил приманку на дно
и только с хрустом в позвонках прогнул спину назад, чтобы снять напряжение и уже начал ковыряться в карманах в поисках пачки сигарет, как кивок удочки без покачиваний, подёргиваний и прочих реверансов одним широким движением ушёл вниз. Еле успел поймать удочку, чтоб она не юркнула в лунку.
Вскоре крупный, почти в килограмм весом, хариус уже растопыривал свой плавник-парус лежа на припорошённом снегом льду.
А через некоторое время ворон летел мимо нас куда-то по своим воронячьим заботам, и я приветственно поднял в его сторону открытую ладонь и крикнул незамысловатое приветствие понятное на любом языке.
В ответ на землю упала ещё одна тяжёлая звонкая капля. Вечерело.